К XVI веку на Руси паломничество полностью попадает под начало церкви, а паломники признаются людьми, подлежащими ее ведению. При Иване Грозном светская власть, возвеличившаяся за счет "обожествления" своих основ, стремилась покорить власть духовную. В первом послании к Курбскому царь лишь формально провозглашал разграничение сфер влияния мирской и религиозной власти ("ино же святительская власть, ино царское правление"2). В реальности Грозный часто обращался к тем вопросам, решение которых с давних пор было прерогативой церкви. Этот уникальный симбиоз государства и церкви, царя и митрополита ("богоизбранное супружество", по меткому определению Максима Грека) охватил все сферы жизни страны. Не являлись исключением и паломнические посольства Ивана IV.
В XVI веке подавляющее большинство русских паломников были не добровольными "хожалыми" странниками, а посланниками царя, ездившими с "государевыми наказами". Поклонение святым местам, раньше воспринимаемое как личностное служение Господу, приобрело во времена Грозного характер своеобразной службы государю и церкви.
В XVI столетии форму древнерусского паломничества принимают царские посольства с пожертвованиями христианскому Востоку. Именно при Иване IV отправление паломников на Восток с царской "заздравной" и "заупокойной" милостыней становится весьма обычным делом. Сохранились свидетельства постоянных, ставших своего рода ритуальными, обращений царя Ивана к четырем православным патриархам - константинопольскому, иерусалимскому, александрийскому и антиохийскому - с просьбой "молити Бога и пречистую его Матерь и всех святых о нашем здравии и о сохранении", "о нем и царском его семействе, о устроении всего православного христианства и поминать усопших его родителей". Как молитва, так и милостыня, как "заздравная", так и "заупокойная" вызывали у царствующего "богословского начетчика" трепетное отношение и наделялись особым смыслом.
Ответные благословения и уверения от восточных патриархов не прекращались. Так, в грамоте 1558 года патриарх константинопольский Иоасаф II уведомлял, что "приснопамятные имена" царской фамилии записаны в синодике великой церкви, а его, Ивана IV, "царское имя воспоминается соборно, по воскресным дням в церкви, как прежде бывших царей, и впредь не престанет сие навсегда". Антиохийский патриарх Иоаким IV Джума в послании 1560 года сообщал русскому царю: "Поклоняемся и лобызаем тебя, ради твоей милости и призрения, ибо ты сотворил нам, как никто доселе не сотворял, и мы вписали имена живых и усопших твоих в вечное поминовение"3.
Создается впечатление, что Грозный стремился частично перенести разрешение "душеспасительных" дел царского семейства на Восток, в ведение патриаршествующих "отцов и наставников" христианского мира. Это далеко не случайный факт: политика Грозного склонялась к сближению восточной и русской православных церквей. Во всех обращениях Ивана IV к патриархам ясно прочитываются попытки московского государя ввести восточную церковь в реальность русской жизни. Это, с одной стороны, способствовало бы упрочению авторитета главы Русского государства, а с другой - оценивалось бы как закономерное усиление роли русского православия (единение церкви Востока и Москвы подразумевало безусловное главенство последней, только в этом случае оно считалось бы наиболее успешным).
Свою роль в закреплении этой традиции сыграли и восточные паломничества с "заупокойной" милостыней Ивана Грозного по "убиенном царевиче Иване". На царя произвело тяжкое впечатление совершенное им в 1581 году убийство собственного сына - оно, по сути, выступало в трех "ипостасях": лишение жизни человека, сына и наследника. Если убиение человека воспринималось делом порицаемым, но вполне заурядным, то лишение жизни "крови своей" представало попранием нравственных норм, что в принципе наказуемо, хотя и открыто для всевозможных оправданий: "Сие ли убо сопротивно разуму, еже по настоящему времени жити? Воспомяни же и в царех великого Константина: како, царствия ради, сына своего, рожденнаго от себе, убил есть!" Однако вина в данном случае отягощалась и тем, что Грозный, по сути, не оставил после себя законного (то есть продолжающего царствующий род Ивана Калиты) наследника. К тому же убийство претендента на московский престол расценивалось уже как преступление перед Богом - Иван Васильевич, уверенно равнявший дела государевы с делами господними, это прекрасно осознавал.
Царь предпринял ряд ритуальных действий, которые в религиозной практике Руси принято называть покаянием. Ради отпущения собственных грехов Грозный объявил о "прощении" всех умерщвленных по его воле жертв и приказал подготовить синодики, в которых содержались имена 3300 человек, погибших за время его правления. В 1581-1583 годах в монастыри были разосланы как синодики, так и щедрые вклады на помин царских жертв, среди которых упоминались "убиенные и наследник".
Покаянные дары Ивана Грозного приняли и обители Святой земли: в 1582 году на Афон, в Хиландарский монастырь, "послано было поминовение по царевиче Иоанне 700 рублев", в Константинополь отпущено с Иваном Мишениным 500 рублей, в 1584 году в Константинополь же "пошел" торговый человек Марк Самсонов "с милостыней и грамотами", извещавшими, что русский царь "ныне посылает им по царевиче... ризы и стихарь, чтобы они записали в вечный свой помянник царевича со всеми его предками и молились о нем на всех своих службах".
Посольства традиционно возымели ответные действия со стороны патриархов Востока: константинопольский патриарх Иеремия писал: "...а что сталась смерть сыну твоему, царевичу князю Ивану, то и нам всем христианам о нем скорбь, а ты душу его полагай на Бога, как Авраам чадо свое, и Божиим милосердием скорбь расточи..."
Наиболее значимыми в ХVI веке были путешествия Василия Познякова (1558-1561) и Трифона Коробейникова (1582-1584, 1593-1594). Люди, посланные на поклонение святым местам царствующим монархом, вынуждены были по его воле молиться за душу убиенного им сына и одаривать милостыней православные обители именно там, где по христианским представлениям молитва обладает особой "доходностью" у Бога. Ореол святости, которым окружался Древний Восток, исключительно располагал к тому, чтобы в его землях была произнесена покаянная молитва о грехах одного из могущественных "самодержцев" того времени, возомнившего себя Божьим "ставленником" на земле. Ряд "покаянных" посольств ко Святой земле становился для Грозного составной частью оправдательного акта самого себя пред лицом Высшего Судии. Их можно расценивать как воплощенные в жизнь заявления Ивана IV о том, что ответ за все совершенное им он будет держать только пред самим Господом, тогда как человеческому суду его поступки неподотчетны.
Еще одной причиной отправления на Восток посольств Познякова и Коробейникова стала царская помощь как отдельным восточным патриархиям, так и отдаленному Синайскому монастырю. С середины XVI века значительно расширились дипломатические связи Руси с восточными патриархиями. Православный Восток, неизменно связывавший все свои беды с XV века с османскими завоеваниями (1453-1590), приветствовал в лице Московского государства нового сильного покровителя и защитника. Особые надежды возлагали патриархи на русского царя после покорения Русью Астраханского и Казанского ханств. Каждая патриархия связывала с Россией личные интересы, имея в виду собственное бедственное положение. Не был исключением и "вселенский" глава константинопольской церкви, в надежде на будущее покровительство решившийся, во-первых, благословить царский титул русского государя, который до этого носили только византийские императоры, а вовторых, разрешить на Руси патриаршество, несмотря на то что это способствовало активному возвышению Москвы и оборачивалось для отцов Востока перспективой утратить не только свое привилегированное положение в православном мире, но и признать славянскую страну равноправной себе в религиозном плане.
Московское государство приняло возлагаемую на него роль и выбрало приемлемый для всех способ помощи покоренным турками православным народам. Покровительство Руси выразилось не столько в проявлении политической силы, сколько в щедрых пожертвованиях. К помощи "державной и богатой десницы" московского царя прибегли в то время и обитель Константинополь, и отдаленный Синай. С середины XVI века в Москву обильно посылались "просительные" грамоты с жалобами на "страдания от безбожных агарян", разорение или ограбление святой обители, а также личные беды и напасти за твердость в вере4.
Московская Русь откликалась на них и, реализуя желания Русской православной церкви, ощутившей свое влияние на Востоке, оказывала всяческое реальное "вспоможение".
В XVI веке Русь осознала себя не просто частью христианского мира, но и его центром. Константинополь, воспринимавшийся до своего падения в 1453 году "Вторым Римом", и Иерусалим, "пуп земли христианской", сделались "непотребными", осквернили себя собственным бессилием, не смогли сохранить православную веру в чистоте и оградить ее от "нечестивых агарян" и "ереси латынской" (Флорентийская уния 1439 года и захват турками-мусульманами к концу XVI века всего христианского Востока). Совершенно естественно предполагать и тайные мотивы посольств Коробейникова и Познякова: "Царь с митрополитом могли любопытствовать, до какой степени испроказилась вера и в чем именно состояло это испрокажение"5. В результате заметно изменилось отношение русских к "потурчившим" грекам, бывшим "опекунам и наставникам". Устойчивый впоследствии образ греков как народа "подозрительного, шаткого и нетвердого в делах веры и благочестия" сложился именно в этих условиях.
В XVI столетии Русь оставалась единственным независимым православным государством, Москва становилась "Третьим Римом" и "новым Иерусалимом", воспринималась в качестве наследницы Византии, хранительницы истинного православия во всей его чистоте и величии.
- 1. Книга хожений. Записки русских путешественников XI–XV вв. М. 1984. С. 27.
- 2. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М. 1993. С. 24.
- 3. Муравьев А. Н. Сношения России с Востоком по делам церковным. СПб. 1858. С. 81, 102, 103.
- 4. Каптерев Н. Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. М. 1885. С. 144.
- 5. Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. 2. Ч. 1. М.; Л. 1946. С. 511.