Как видим, сражение при ничем не примечательной деревне Лесной, затерянной в Славгородском районе современной Беларуси, в 60 километрах от Могилёва, оценивалось самим Петром позднее, уже при подведении итогов Северной войны, не только как начало Полтавской победы, но и как первое настоящее крупное успешное полевое сражение русской армии со шведами - "первая салдацкая проба".
И здесь Пётр, несомненно, прав: удачные операции 1702-1704 годов в Прибалтике по взятию крепостей превосходящими силами, локальные сражения-стычки Бориса Петровича Шереметева и других русских генералов со шведскими отрядами и бригадами ни по своему масштабу, ни по результатам не могут сравниться с "правильным" "регулярным" полевым сражением двух 15-тысячных корпусов, обладающих примерно равными силами, в котором завершающая своё формирование русская регулярная армия наконец-то одержала блестящую победу даже при некотором численном перевесе шведов. При вполне обычной для того времени численности европейских полевых армий в 30-40 тысяч человек это было действительно масштабное сражение, на которое осторожничавший и избегавший до того прямых столкновений крупных сил со шведами Пётр решился впервые.
Но знаменитая Лесная была не только битвой, позволившей наконец-то преодолеть "комплекс Нарвы", осевший с вьюжной ноябрьской ночи 1700 года подспудным горьким осадком в душе русского царя. Лесная была результатом успешной стратегии предшествующего периода - сложной шахматной партии, закончившейся цейтнотом, поставившим короля-воина Карла XII в сентябре 1708-го перед необходимостью делать вынужденные ходы. Одним из них стала непреднамеренная жертва сильной фигуры, казалось, способной изменить всю расстановку сил на пронизанной синими линиями лесных рек и тёмными квадратами лесов белорусской "доске", - фигурой этой стал двигавшийся из далёкой Риги корпус Левенгаупта.
Предыстория
Ситуация начала стремительно меняться уже в середине июня 1708 года вместе с движением шведского короля к русским границам, вызвавшим ответное движение царя. 22 июня, вернувшись в Петербург из Кроншлота, Пётр получил достоверные известия об опасном приближении армии Карла, перешедшей Березину, и уже через три дня двинулся к оставленной до этого на попечение Шереметева и Меншикова армии из любимого невского "парадиза", оставив Петербург и Прибалтику под командованием Фёдора Матвееевича Апраксина1.
Начало было неспешным - Пётр прощался со своей семьёй, впервые побывавшей в этот год в Санкт-Петербурге, и завершал показ ей возвращённой "отчины" - Ингрии: по дороге на Нарву осматривали крепости Ямбург и Копорье, встречавшие монаршую фамилию пушечным салютом. В Нарве 29 июня под пушечную пальбу и зажжённый на плотах на реке Нарове фейерверк был отпразднован день ангела Петра, и на этой оптимистической ноте царь расстался с отбывавшим в Москву семейством. Уже на следующий день он направился через Псков к Смоленску, стремительно наращивая темп своих перемещений - 230 вёрст от Пскова до Великих Лук были преодолены за три дня, с 3-го до полудня 5-го июля2.
Столь же стремительно двигался и король. В день 4 июля, когда Пётр мчался из Пскова к Великим Лукам, Карл в предрассветном мраке атаковал его армию, пытавшуюся задержать его движение на восток на рубеже маленькой речки Бибич, у местечка Головчина, и, неожиданно форсировав реку, нанёс удар на болотистом участке на стыке с основной армией Шереметева. Как отмечала петровская официальная история, "и сам король с лошадью упал в грязь, отколе едва драбанты ево спасли"3.
На самом деле всё было отнюдь не так весело. Не ожидавший удара и несколько растерявшийся боевой генерал Репнин, сорвавший голос, пытаясь остановить своих солдат, после трёхчасового боя оставил позицию, бросив 10 пушек и потеряв по меньшей мере полк солдат. Карл XII вырывался на оперативный простор, и российские военачальники предпочли отвести свои войска к Днепру: основная часть армии Шереметева, прикрывая направление на Смоленск, отошла к Шклову, а не выдержавшая удара кавалерия генерал-фельдмаршала лейтенанта Гольца прикрыла Могилёв и потенциальное движение к украинским границам.
Буквально через пару дней забрызганный грязью курьер - армейский ротмистр, крещёный португальский еврей Антон Мануйлович Девиер, только ещё начинавший карьерное шествие к посту петербургского генерал-полицмейстера и зятя Меншикова, и, видимо, вовсе не случайно посланный докладывать Петру в столь щекотливой ситуации - подал Петру на дороге в Смоленск столь обтекаемое письмо о битве под Головчиным, что царь первоначально оценил её едва ли не как победу4.
В дни Головчина и "ретирадного" марша русской армии к Днепру достиг своей максимальной остроты ещё один, на сей раз внутренний, кризис. 1 июля, за три дня до Головчина, отряд бригадира Шидловского и полковника Кропотова разгромил у Тора отряд Драного из 5000 донских казаков и 1500 запорожцев, а 5 июля, когда Пётр уже въезжал в Великие Луки, пятитысячный отряд булавинцев попытался взять Азов - основной опорный стратегический пункт на юге, поставив под угрозу существование азовского флота и многолетние усилия Петра по его созданию. Отряд уже ворвался в матросскую слободу, но, к счастью, был отбит войсками азовского губернатора И. А. Толстого и отброшен обратно к Черкасску. Ни Пётр, ни его генералы об этом ещё не знали, но остроту булавинской угрозы подспудно ощущали.
Поэтому царь продолжал торопиться к армии. А король спешил к Могилёву, стремясь захватить переправы через Днепр и получить столь необходимое ему после месячного марша по опустошённой русскими земле Великого княжества Литовского продовольствие. Русская пехота после военного совета 6 июля в Шклове маршировала уже за Днепром от Шклова к хутору Горки, который прикрывал прямое направление на Красное - Смоленск и давал возможность двинуть войска либо к Днепру, либо к Сожу и держать оборону на обоих этих рубежах в случае движения шведов на Смоленск или на Украину. Действующие лица и людские массы начинали стекаться в лесной треугольник на водоразделе Днепра, Сожа и Десны, которому почти на два месяца предстояло стать основной зоной противостояния и где решался вопрос о дальнейшей стратегии сторон в этой войне. 9 июля в Горки прибыл Пётр.
Напряжение росло, как сгущались над головами воюющих набухающие тёмными тучами летние грозы. Но внезапно порыв, столь часто руководивший действиями импульсивного шведского короля, иссяк. Стороны остановились на занятых ими позициях, и почти на месяц - до конца июля - на театре военных действий, казалось, воцарилось спокойствие, вылившееся в своеобразное "стояние на Днепре".
"Месяц в деревне"
"Спокойный июль" - месяц, проведённый Петром на хуторе Горки, - был спокойным только относительно. Внутреннее напряжение в окрестных местах продолжало нарастать. Царь не знал, куда двинется король, и, получив 10-12 июля известие о наведении им мостов через Днепр, не исключал его движения на Украину5. Бушующее на Дону булавинское восстание заставляло царя сомневаться в лояльности украинской старшины и самих украинцев, начавших нести материальные потери при приближении войны к их границам. Поэтому он сделал ставку на Ивана Степановича Мазепу, которому доверял более, чем другим представителям украинской элиты, считая его гарантом верности Украины, способным удержать старшину в узде. Критическая обстановка заставляла царя пресечь склоки и разногласия в её среде, и именно в эти дни Искра и Кочубей были окончательно выданы головой украинскому гетману и 14 июля при огромном стечении народа казнены в лагере Мазепы в Борщаговке под Белой Церковью6. В эти же дни Пётр не исключал и движения шведов на Смоленск: смоленскому губернатору Петру Самойловичу Салтыкову 13 июля был отдан приказ готовить шляхту к оставлению своих имений и деревень.
Ожидание решительного движения шведов вынуждало Петра всеми силами гасить внутренний кризис, очаги которого лежали совсем недалеко от театра военных действий: в день казни Кочубея Пётр отдал приказ использовать калмыков для подавления булавинцев и разорения донских городков7. Он ещё не знал, что кризис там уже миновал: после известия о разгроме регулярными частями и слободскими украинскими полками отрядов Драного и Голого ушедшие из-под Азова казаки взбунтовались и попытались захватить в Черкасске Булавина, убитого при этой попытке. Лишь в начале июля до Петра дошли сведения о том, что в июне миновал кризис в башкирском восстании, грозившем сомкнуться с булавинским, но царь знал цену искренности своих администраторов: донесения об успокоении башкир могли оказаться слишком оптимистичными.
Середина июля стала для Петра временем критическим. Его тревоги ещё более усилились 15 июля, когда он получил первое известие о марше Левенгаупта8, что заставляло наводить порядок в собственной армии перед возможным решающим сражением. Поэтому уже на следующий день, 16 июля, он отдал приказ о начале следствия над Репниным и кавалерийским генералом Гольцем, потерпевшими поражение под Головчиным9.
Явственно назревал кризис и во всей "большой войне" со шведами, который остро чувствовался и в Европе. Сведения о марше шведского короля в пределы России и ожидание скорой развязки привели к пику падения международного влияния страны. Ведущие европейские державы поторопились списать её со счетов: русского посла в Англии Андрея Артамоновича Матвеева, сына знаменитого "канцлера" отца Петра, уже готовившегося к отъезду из туманного Альбиона ввиду полной бесперспективности своей миссии, именно в эти дни, 21 июля 1708 года, избили в собственной карете и хотели арестовать за долг в 50 фунтов двум купцам, угольнику и кружевнику, и уже повезли на извозчике в долговую тюрьму, но за "коллегу по цеху" вступились другие иностранные дипломаты10. Инцидент с Матвеевым стал вершиной публичного унижения России в ожидании близкого её падения. Но шведы так и не сделали решительный шаг к нему.
Возможно, причиной остановки шведской армии было не только желание "перевести дух" перед решающей схваткой, но и уроки, извлечённые из битвы при Головчине: пусть даже король и не потерял там, как писал Пётр, "половину драбантов своих [которые все афицеры маиорского рангу]"11, но и не смог отрезать и разгромить дивизию Репнина, а упорное сопротивление русских и стратегия опустошения пограничного региона заставили его задуматься о недостаточности собственных сил и ресурсов. Вряд ли случайно приблизительно в эти дни был отдан приказ о переброске к основной армии войск из Прибалтики, который и привёл в движение корпус Левенгаупта, двинувшийся 15 июля из Риги с огромным обозом. Пётр позднее считал этот приказ Карла слишком запоздалым12.
Этот шаг не был неожиданностью для русских: видимо, возможность его обговаривалась Петром ещё до отъезда из Петербурга. Не дожидаясь монаршего распоряжения, Апраксин при первом же известии о выступлении Левенгаупта сделал ответный ход - отдал приказ о движении к главной армии корпуса Боура из Прибалтики. Русское командование при этом шло на значительный риск, оставив в Прибалтике минимум сил и даже пожертвовав частью завоёванных территорий. Был оставлен взятый в 1704-м Дерпт (ныне Тарту), укрепления которого были взорваны русскими 15-16 июля, в кульминационной точке назревающего "нарыва" кризиса. Боур доносил Петру: "Дерпт по Вашего Царского величества особому указу всё управил и так зделано, что башни и болварки все до подошв подняты и заровняно, и полатное строение всё от огня розвалилось"13. От дымящихся развалин Дерпта корпус Боура двинулся через Псков к Смоленску.
Сам Боур выступил 21 июля с пятью тысячами отборных драгун без обозов, лишь с сухарями в драгунских сумках, планируя дойти до Петра за 10 дней. За ним следовала пехота генерал-майора Фан Вердена. В общей сложности в корпусе Боура было 4 драгунских и 7 пехотных полков, что в совокупности было почти равно дивизии Шереметева и превосходило дивизии Алларта и Репнина в главной армии14. По численности его корпус был почти равен корпусу Левенгаупта и мог восстановить с приходом того к королю примерный баланс сил двух главных армий. Вопрос был в одном: кто успеет первым?
Началась гонка двух корпусов, двигавшихся почти параллельными курсами всё в тот же лесной треугольник на стыке Днепра и Десны, и томительное ожидание их противниками, готовившимися к решающей схватке.
Последние недели этого "месяца в деревне" прошли для Петра относительно спокойно. Он ещё не знал об унижении Матвеева, но уже получил 22 июля известие о гибели Булавина, поздравив сподвижников с "окончанием злого воровства донских казаков"; отбившие булавинцев от Азова войска получили в награду двойное жалованье15. "Внутренний кризис" в стране постепенно ослабевал. Русская кавалерия действовала на флангах шведской армии и лишала её продовольствия, в шведском лагере начинал ощущаться голод.
Царь хорошо понимал, что проблемы с продовольствием вскоре вынудят шведского короля двинуться с места и предпринять что-то решительное. Кроме того, он переоценивал скорость движения корпуса Левенгаупта, ожидал решительного удара шведов уже в начале августа, и к этому времени спешил навести порядок в своей армии. 27-28 июля в Горках состоялся военный совет, на котором был решён вопрос об отстранении Репнина от командования дивизией, а 29 июля генерал Алларт подал рапорт о состоянии всех трёх дивизий главной армии при хуторе Горки, насчитывавших тогда 25 300 человек, чего было явно недостаточно для "генеральной баталии"16. В этот день Пётр был уже почти уверен, что Левенгаупт присоединился к королю17, и потому 1 августа отдал Меншикову приказ о срочном завершении суда над Репниным.
Царь в начале августа считал наиболее вероятным прямое движение шведского короля на Москву. Уже 25 июля он отдал 18-летнему царевичу Алексею, в тот момент активно помогавшему отцу, приказ готовить в Вязьме, на пути возможного отступления русской армии от Смоленска к Москве, магазин (склад) с двухнедельным запасом продовольствия на всю армию, а 31 июля губернатор Салтыков получил приказ отозвать половину смоленской шляхты, прикрывавшей водораздел Днепра и Западной Двины, для эвакуации своих имений на пути к Смоленску и подготовки их к тактике "выжженной земли"18.
И Пётр почти не ошибся в своих прогнозах.
"По пути Наполеона?"
"Спокойный июль" сменился "тревожным августом". Шведская армия действительно сделала попытку прорваться к Москве. Вечером 2 августа после обедни и обеда у Меншикова Пётр получил известие о захвате генерал-адъютанта шведского короля Канифера, "всегда во всех походех у швецкого короля... передового и великого наездника..."19, - лихого рейдера, чем-то похожего в этом на любимого адьютанта Петра майора-преображенца Фёдора Бартенева.
3 августа Канифер показал, что "...король швецкой намерен идти от Могилёва прямо на наше войско и на Смоленск и искать баталии"20. 4 августа армия Карла начала переправляться через Днепр у Могилёва. На следующий день, 5 августа, был завершён суд над Репниным, разжалованным в рядовые и обязанным возместить потери от отступления; второй виновник поражения, генерал Чамберс, был фактически отправлен на пенсию с сохранением генеральского звания21. Вероятно, Н. И. Павленко прав: показательная расправа над единственным русским генерал-аншефом Аникитой Ивановичем имела воспитательный характер и была призвана "подтянуть" командный состав перед решающими событиями Северной войны.
Маховик истории снова сдвинулся с места вместе с двумя армиями, ушедшими из обжитых лагерей у Могилёва и хутора Горок. С обозначившимся движением короля к Сожу началась сложная война манёвров: русская пехота, укрываясь за реками и речками, пыталась блокировать возможные переправы шведов и не дать им выйти на оперативный простор; русская кавалерия опустошала всё на их пути и постоянно терзала их с флангов; шведы пока не могли принудить русскую армию к генеральному сражению, да и корпус Левенгаупта к ним так и не подошёл.
Пётр, к счастью, ошибся: гонка двух корпусов всё ещё продолжалась. Левенгаупт, двигавшийся по дуге с огромным обозом, не мог опередить Боура, уходившего налегке с драгунами почти напрямую, шедшего до 5 августа "с полками на день вёрст по сороку и болши" и доносившего Петру, что "пехотные 7 полков з генералом-маеором фон Вердиным идут позади конных с трудностию за худобою мостов и грязми..."22 Лето 1708-го, как и нынешнее, 300 лет спустя, выдалось дождливым, но пехота Фан Вердена упорно месила грязь подошвами быстро выходивших из строя солдатских сапог: Пётр, вероятно, физически ощущал это приближающееся движение солдатской массы, которое, однако, казалось ему очень медленным. Только 14 августа полки Боура пришли в Смоленск, и его драгуны начали переправляться через Днепр23. С этим маршем приближались к полям сражений на Украине многие будущие герои главной битвы, включая будущего коменданта Полтавы полковника Келина24.
Этим изнурительным полуторамесячным и почти героическим маршем прибалтийского корпуса Родион Кристианович Боур, придя к своей армии на месяц раньше, обеспечил Петру первый крупный стратегический выигрыш в этой кампании - не случайно карьера этого генерала в русской армии складывалась так быстро и успешно. Пётр к концу августа получил численный и тактический перевес над армией Карла и мог чувствовать себя увереннее.
21-22 августа, когда армия шведского короля пошла вверх вдоль берега Сожа к Кричеву, намереваясь прорваться к Смоленску и осуществить прямой марш на Москву, полки Боура уже были готовы действовать на её флангах, но всего через два дня Пётр приказал отправить пехоту Фан Вердена назад в Смоленск для прикрытия города25. В эти же дни началась последняя активная операция подданных Карла в Ингрии: пытаясь воспользоваться уходом из Прибалтики, шведский корпус генерала Либекера сделал попытку штурмовать Петербург из Выборга.
28-29 августа атакующий порыв шведов достиг кульминации на обоих театрах: 28 числа Либекер атаковал Петербург и был успешно отражён Апраксиным, а 29-го армия Карла XII пришла в соприкосновение с русскими, стоявшими на реке Белой Наппе. Здесь 30 августа состоялся реванш за Головчин - сражение под селом Добрым, где русский отряд силой в четыре полка (состоявший в основном из гвардейских батальонов) под командованием М. М. Голицына атаковал через реку Чёрную Наппу шведскую армию и, нанеся ей значительные потери, успешно вернулся к основным силам. Как писал своей Екатерине Пётр, "сей танец в очах горячего Карлуса изрядно стонцовали"26. И хотя русская армия оставила позицию, король так и не добился решающего успеха.
Армия Карла ещё около недели не оставляла попытки пробиться на Смоленск: в лагере при Белой Наппе, когда рядовые солдаты из немецких полков обступили короля, "прося, чтоб им хлеба промыслил, потому что от голода далее жить не могут", иначе они будут уходить от него, король "их утешал, дабы ещё 4 недели потерпели и тогда им в провианте никакого оскудения не будет, но в Москве всё в излишке найдут"27. Если верить этим словам короля, в конце августа 1708-го он всерьёз рассчитывал пройти позднейшим путём Наполеона: прямое движение на Красное - Смоленск и дальнейший марш на Москву по старой Смоленской дороге казались ему вполне реальными.
Поэтому начало сентября по-прежнему вселяло опасения. Пётр отдал приказ блокировать все пути на Смоленск и готовиться к разорению его окрестностей. Гавриил Иванович Головкин ещё 5 сентября писал губернатору Салтыкову, "чтобы изо всех церквей в Зверовичах и в Красном и в ыных сёлах и деревнях, которые на сей стороне Днепра, вывозили иконы и церковную утварь в Смоленск в немедленном времени, понеже когда неприятель наступит, которой уже в недальнем разстоянии обретаетца, то будут всё жечь, как выше помянуто, и тем церквам от ближнего строения будет небезопасно"28.
Смоленская шляхта - полуавтономная группа российского дворянства с особыми правами и привилегиями, помнившая о своём недавнем "польском" прошлом, - эвакуировала свои имения, отправляя телеги с хлебом в Смоленск. Со стен церквей снимались и отправлялись туда же иконы; лишая шведскую армию хлеба, жители топили в реках мельничные и даже ручные жернова, петровский артиллерист Василий Корчмин строил хитроумные планы минирования дороги на Красное. Царевич Алексей готовил склады провианта для армии по дороге её возможного отступления на Москву, в которой в спешке завершалось строительство пояса укреплений...
Но Карл XII так и не совершил "наполеоновский марш" за сто лет до Наполеона. Вероятно, убедившись под Добрым в достаточно высоких боевых качествах русских войск, король, не соединившийся пока с корпусом Левенгаупта, не решился рисковать, пробиваясь прямым путём на Москву. Но к этому времени он уже оказался в цейтноте: он не мог больше ждать Левенгаупта, оставаясь в этом лесном треугольнике, опустошённом русскими войсками. Шведов начинал терзать настоящий голод, усугубляемый трудностями маршей по разбитым лесным дорогам, превращённым в это необычайно сырое лето в грязное месиво почти непрерывно идущими проливными дождями, под которыми его солдатам оставалось только нехорошо шутить о "трёх докторах", способных хоть как-то спасти их, - "докторе Водка, докторе Чеснок и докторе Смерть".
Последней каплей могла стать и ещё одна неприятная тактическая неудача: 9 сентября всё тот же Боур, шедший на соединение с бригадиром Полонским, выдержал у деревни Раевки сражение с кавалерией шведского короля. В двухчасовом бою двух трёхтысячных корпусов русские трижды сбивали и останавливали неприятеля: тот, вероятно, потерял более тысячи человек и отступил, а Боур держал переправу своими пушками и видел напротив себя шведского короля, под которым в этом бою была ранена лошадь29. Боур уже 11 сентября считал, что стокгольмский визитёр продолжать марш на Смоленск не сможет, потому что на его пути "всё позжено и потравлено", и даже русские полки уже страдают от собственных действий: "Нималого ничего муки получить, ниже хлеба испечь не возмогу"30.
14 сентября Карл повернул свою армию на Украину. Казалось, блестящим манёвром он обманул царя: вплоть до 19 числа Пётр не мог определить точное направление его движения. Царь всё ещё полагал, что противник решил обогнуть разорённые смоленские земли и двинуться на Москву обходной дорогой на Брянск, поэтому, перекрывая эту дорогу, двинул основную армию Шереметева на Рославль и уже не мог повернуть её с марша из-за отсутствия дорог, когда выяснилось, что Карл всё же идёт на Украину31. Шведский король получил возможность беспрепятственно войти в украинские пределы и наконец-то накормить измотанную армию. Но этот вынужденный марш при всех преимуществах тактического выигрыша стал крупнейшим стратегическим просчётом: цейтнот заставил короля не только уйти от главной цели, свернув с "пути Наполеона", но и пожертвовать сильную фигуру - уже приближавшийся к нему корпус Левенгаупта.
Сергей Михайлович Соловьёв оценил манёвр короля как "громовой удар для Левенгаупта и его подчинённых: две реки, Днепр и Сож, отделяли их от главной шведской армии, и между этими двумя реками стоял царь"32. Лесная теперь была неизбежна.
Баталия в густых лесах
Решение атаковать Левенгаупта своим корпусом предлагал ещё 11 сентября всё тот же Боур. Не ожидая такого просчёта короля, он полагал, что от разорённых пределов Смоленщины он пойдёт на соединение с Левенгауптом к Днепру и предлагал упредить это соединение33. Но сил Боура для этого было тогда явно недостаточно, а близость Карла делала операцию крайне рискованной.
Тем не менее Пётр, ещё не имея точных сведений о Карле, буквально через пару дней всё же решился на эту операцию, взяв общее командование на себя. Не позднее 14-15 сентября на военном совете в Соболеве было принято решение перехватить корпус Левенгаупта "корволантом" - "летучим" 10-тысячным корпусом, состоявшим в основном из драгунских полков и посаженной на коней гвардии. Корволант под командованием Петра и Меншикова 16 августа налегке, без обоза, двинулся к Днепру, надеясь перехватить Левенгаупта с его громоздким обозом на переправе.
Началась почти двухнедельная погоня за Левенгауптом. Тот почти обманул царя, прислав в проводники "шпига-жида", который уверил Петра в том, что Левенгаупт ещё не перешёл реку. Тем самым шведский полководец выиграл время и 19-22 сентября переправил обоз за Днепр у Шклова, начав уходить на переправы через Сож - на соединение с королём.
Перехватить Левенгаупта не удалось, и корволант Петра вынужден был теперь догонять шведского полководца. Противником Левенгаупта снова стал русский прибалтийский корпус: 23 сентября кавалерия Боура и 5 пехотных полков Фан Вердена получили приказы Петра подтянуться ближе к району возможного столкновения со шведами34. 26 сентября, когда был настигнут шведский арьергард и получены сведения, что шведов не восемь, а как минимум 15 тысяч, Пётр отдал Боуру и Фан Вердену приказы маршировать к Пропойску (ныне Славгород) на соединение с ним. На военном совете, где был поставлен вопрос: "Атаковать ли так сильнее себя неприятеля или генерала Боура дожидаться?" - было решено начать атаку, если Боур не подойдёт в течение двух дней35. Медлить дальше было невозможно: Левенгаупт мог переправиться за Сож и вырваться из расставленного ему капкана.
После короткой стычки с арьергардом противника петровский корволант, двигавшийся двумя колоннами и измученный трудными осенними маршами, наконец настиг основные силы Левенгаупта у деревни Лесной, "х которому пришли лесом густым, где были болоты и переправы жестокия, что зело трудно было ко оному притить"36. Корволант вынудил шведского полководца 28 сентября принять здесь бой, чтобы прикрыть жизненно важный для короля обоз и авангард, отправленный наводить переправы через Сож у Пропойска. Их вовремя заняли посланный Петром бригадир Фёдор Фастман с 700 драгун и полковник Леонтьев с 1000 драгун, отправленный Боуром.
Шведы попытались перехватить инициативу, нанеся удар на подступах к Лесной по только ещё строившимся русским полкам: лишь три основных пехотных полка и Невский драгунский успели спешиться на лесной поляне, когда шведы сразу после полудня 28 числа неожиданно атаковали из перелеска перед деревней. Первый натиск, несмотря на внезапность, стойко выдержала личная гвардия Меншикова - Ингерманландский пехотный полк и спешенные драгуны Невского полка, которые "однако ж неприятелю места не уступили, но мужественно бились"37. Всё же "неприятель гораздо сильнее был и с левого своего крыла стал фланк занимать", поэтому на помощь ингерманландцам пришёл Семёновский полк, а затем и преображенцы, уже готовившиеся атаковать правое крыло шведов. Это переломило исход первой фазы боя. Шведы начали отход к основным своим позициям через лес, отбиваясь от наседавших на них русских и потеряв четыре пехотных знамени, две пушки и полковника Шталя, из допроса которого стало ясно, что на поле у Лесной 9925 русских (в большинстве своём спешенных драгун) ожидают 13 000 шведов, к которым может подойти ещё и трёхтысячный авангард, отправленный к Пропойску38.
Прорвавшись через лес, русские увидели на поле перед Лесной изготовившуюся к бою шведскую пехоту и сами выстроились в правильный боевой порядок в две линии. В центре первой линии снова оказалась русская гвардия - Ингерманландский, Преображенский и Семёновский полки, вынесшие основную тяжесть боя. "И на оном поле всеми людми на обе стороны в главной бой вступили, которой несколько часов продолжился, где неприятеля паки с поля збили..." Шведы, потеряв 8 пушек, отошли к обозу.
В сражении наступила двухчасовая пауза: "И понеже на обе стороны салдаты так устали, что более невозможно битца было, и тогда неприятель у своего обозу, а наши на боевом месте сели, и довольное время отдыхали, разстоянием линей одна от другой в половине пушечного выстрела полковой пушки или ближе... (Сей случай зело дивно было видеть, бутто бы приятели между собою были - так кротко и блиско друг от друга сидя отдыхали)". Солдаты, сидящие на холодной осенней земле меж неубранных трупов, - самое яркое свидетельство ожесточённости полностью опустошившей их схватки.
Но битва ещё не закончилась: грохот выстрелов подстёгивал спешивших к ней по осенним болотистым дорогам Боура и шведский авангард, возвращённый от Пропойска. После того как Боур с драгунскими полками в пятом часу показался на левом фланге русской армии, а со шведами соединился их авангард, "наши паки неприятеля атаковали, где превеликой жестокой был бой. И перво несколько залпов выпалили, а потом с багинетами и шпагами прямо на неприятеля пошли...".
Яростная штыковая атака полков корволанта завершила пятичасовой бой, распавшийся на три кровопролитные фазы - "и помощию победодавца Бога неприятеля совсем с поля збили, и достальные пушки и обоз взяли, и совершённую викторию получили"39. Неожиданный для конца сентября густой снег и сгустившийся мрак скомкал конец сражения: "При... окончании превеликая началась вьюга со снегом, и потом тотчас ночь наступила, и тако оставшийся неприятель случай к уходу получил"40. Но ушли далеко не все: 8,5 тысячи убитых и раненых шведов41 остались под этим белым снегом, рядом с ними ложились на ночлег прямо там, где их заставала вьюга, выбившиеся из сил русские солдаты. Двухнедельный утомительный марафон гонки за Левенгауптом наконец-то закончился полной победой.
Виктория досталась весьма нелегко: почти каждый третий русский солдат (3967 из 14 001 участвовавшего, по окончательным подсчётам Петра, в битве42) был ранен или убит при Лесной; 507 человек убитыми и ранеными потерял Преображенский полк43. Сам царь позднее писал Апраксину: "И на сей баталии, ежели б не леса, то б оные выиграли, понеже их шесть тысяч было более нас"44. При Лесной потерял сына генерал Алларт; получил смертельную рану и 7 октября умер на дороге в Смоленск командующий правым флангом русских сил генерал-лейтенант князь Гессен-Дармштадтский; был тяжело ранен в лицо или в шею вовремя приведший кавалерию Боур, писавший Петру через два дня после битвы: "Замертва вытащили, о том ничего не паметую: ранен тяжело, и сего 30 дня едва в паметь пришёл, и полагаюсь в животе своём на волю божию..."45
Измотанные войска ещё три дня оставались у Лесной, и лишь затем по лесным дорогам, кишащим группками разбитых шведов Левенгаупта, двинулись во главе с царём с обозами раненых к Смоленску.
Они уходили победителями. Главный стратегический ход в кампании 1708 года был сделан: с разгромом Левенгаупта Пётр I получил численный и стратегический перевес над Карлом XII, менее чем через год материализовавшийся в знаменитой Полтаве.
- 1. Гистория Свейской войны. (Подённая записка Петра Великого.) Вып. 1. М. 2004. С. 279.
- 2. Походные журналы Петра I. Журнал 1708 г. С. 4,10.
- 3. Гистория Свейской войны... Вып. 1. С. 280.
- 4. Письма и бумаги Петра Великого (ПБПВ).Т. 8. Вып. II. М.; Л. 1948. С. 440-441.
- 5. Там же. С. 21,23.
- 6. Соловьёв С. М. История России... Кн. VIII. М. 1993. С. 228-229; ПБПВ. Т. 8. Вып. II. С. 449.
- 7. ПБПВ.Т. 8. Вып. 1. С. 24.
- 8. Там же. С. 25-26.
- 9. Там же. С. 28.
- 10. Соловьёв С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 247.
- 11. ПБПВ.Т. 8. Вып. 1. С. 37.
- 12. Гистория... Вып. 1. С. 282.
- 13. ПБПВ.Т. 8. Вып. II. С. 457-458.
- 14. Там же. Вып. 1. С. 35; Вып. II. С. 457-458.
- 15. Там же. Вып. 1. С. 36.
- 16. Там же. Вып. II. С. 509-512.
- 17. Там же. Вып. 1. С. 45.
- 18. Там же. С. 39, 51.
- 19. Там же. Вып. II. С. 517.
- 20. Там же. С. 519.
- 21. Там же. Вып. 1. С. 58.
- 22. Там же. Вып. II. С. 514.
- 23. Там же. С. 515.
- 24. РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Д. 17. Л. 100 об.
- 25. ПБПВ.Т. 8. Вып. II. С. 618.
- 26. Там же. Вып. 1. С. 110.
- 27. Там же. Вып. II. С. 633.
- 28. Там же. С. 504.
- 29. Там же. Вып. 1. С. 126-127.
- 30. Там же. Вып. II. С. 665-667.
- 31. Там же. Вып. 1. С. 140,153; Вып. II. С. 689; 702-703; 706-707.
- 32. Соловьёв С. М. Указ. соч. Кн. VIII. С. 199.
- 33. ПБПВ. Т. 8. Вып. II. С. 665-667.
- 34. Там же. Вып. II. С. 719.
- 35. Павленко H. И. Пётр Великий. М. 1994. С. 257.
- 36. Гистория... Вып. 1. С. 287.
- 37. Там же. С. 146.
- 38. Там же. С. 146, 287.
- 39. Там же. С. 288.
- 40. Там же. С. 288-289.
- 41. История Северной войны. М. 1987. С. 74.
- 42. Гистория... Вып. 1. С. 290.
- 43. ПБПВ.Т. 8. Вып. II. С. 795.
- 44. Павленко H. И. Указ. соч. С. 258.
- 45. ПБПВ.Т. 8. Вып. 1. С. 174; Вып. II. С. 768-770, 779.