Например, в постановлении об аресте адрес Плешакова записан так: "ст. Пушкино, 2-я Домбровская ул. (дом 10 или 9)". В анкете же арестованного указан адрес фактический: дом 2. Более того, арестовывали "члена контрреволюционной шпионской террористической группы" (так в НКГБ сформулировали вину Плешакова) как "переводчика японского языка при НКИД", и лишь потом, в ходе оформления документов в Бутырской тюрьме, было названо его настоящее место службы - 9-й (шифровальный) отдел ГУГБ НКВД СССР. Не знали, кого брали? Попробуем разобраться.
По словам самого Плешакова, он родился в 1892 году в семье крестьянина-середняка в Баку. Но фамилия "Плешаков" казачьего происхождения, и именно казаков привлекали тогда для охраны нефтяных месторождений и многочисленной русской колонии в Закавказье. Отец Плешакова, Дмитрий Яковлевич, отправился на строительство и охрану КВЖД в 1900 году и осел в Харбине, через два года перевёз туда всю семью. Владимир в 1904 году окончил начальную школу и до 1906-го работал в железнодорожных мастерских, после чего был отобран военным командованием для обучения на переводчика с японского языка в Токио. Выходцев из казачьих семей отправляло на обучение в Токио военное командование Заамурского округа пограничной стражи сразу после окончания Русско-японской войны2.
О его жизни в Японии нам ничего неизвестно, за исключением двух упоминаний. Первое - это статья в журнале "Сэйнэн" ("Юношество") за 1907 год, несколько лет назад разысканная и переведённая на русский язык С. И. Кузнецовым3. Возможно, что упомянутый там "Персяков Владимир - сын музыканта" с учётом японского произношения и есть Владимир Плешаков. Что же касается разницы в социальном происхождении, то здесь тоже возможна путаница. Так, например, соученик Плешакова, уже известный читателям "Родины" Исидор Незнайко, был сыном ротного трубача, то есть одновременно и сыном казака, и сыном музыканта. Спутал японский корреспондент их или нет, неизвестно, но, во всяком случае, "Персяков" не фигурирует больше нигде.
Второе упоминание о Плешакове - в дневнике Святителя Николая Японского - тоже выглядит несколько странно: "Был на экзамене в семинарии в младшем классе, где 24 учащихся, по священной истории Ветхого Завета. Отвечали хорошо. Из русских младшие 5 учились с ними; отвечали плоховато, кроме младшего Плешакова"4.
Логично предположить, что Плешаковых было, как минимум, двое - старший и младший. Но так ли это на самом деле? В следственном деле Владимира значится его старший брат Иван, но тому в 1910 году было уже 27 лет, и обучаться в семинарии он никак не мог. В статье архиепископа Николая "Русские воспитанники в Токийской семинарии", опубликованной в газете "Россия" в декабре 1908 года, упоминается Плешаков Александр, но кто из них порадовал престарелого главу русской церкви в Японии, непонятно.
Зато известно точно, что в 1912 году Владимир Плешаков окончил семинарию и следующие два года прослужил переводчиком штаба Заамурского круга пограничной стражи. С началом мировой войны молодой переводчик окончил школу прапорщиков, был отправлен на фронт и в 1916-м получил чин подпоручика. В 1918 году он отправился домой, в Харбин, но доехал только до Омска, где адмирал Колчак формировал своё правительство. Плешаков поступил на службу к Колчаку в качестве "офицера-восточника"5 разведывательного отдела. Нити руководства колчаковской разведки сходились в Омске - в руках генерала П. Ф. Рябикова и его заместителя подполковника Н. И. Масягина.
В подчинении Масягина оказался и подпоручик Плешаков. Заняться ему было чем: Приамурский военный округ считал одним из главных направлений своей разведывательной деятельности Японию. Для работы против этой страны в годы Гражданской войны были даже организованы "командировки офицеров за границу с секретными заданиями… велась глубокая разведка в Советской России, Монголии, Китае, США и Японии - собирали сведения о военном потенциале, экономическом и политическом положении"6. У нас нет информации об участии в таких командировках "офицера-восточника" Плешакова. Но Плешаков был специалистом своего дела и хорошо знал, чем занимается.
Результаты этого знания оказались немаловажны. Известно, что Колчак не доверял японцам так же, как и они не доверяли ему, и в конце концов потерял их поддержку. Оснований для такого недоверия у адмирала было много, но, думается, одним из главных являлись рапорты его же собственной разведслужбы о том, что "недостатки в стране (в Японии. - А. К.) ископаемых и сырья, необходимых для промышленности, и стремление к приобретению прочных рынков направляют внешнюю политику Японии к территориальным захватам в странах, богатых сырьём и со слабо развитой промышленностью (Китай, российский Дальний Восток и др.). Согласившись принять участие в борьбе с большевиками, Япония ввела войска и устремилась к захвату Сибири, интенсивно скупая крупные земельные участки, дома, копи, промышленные предприятия и открывая отделения банков для субсидирования своих предприятий. В целях беспрепятственного захвата нашего Дальнего Востока Япония стала поддерживать сепаратистские настроения казачьих атаманов… Борьба с большевиками является удобным предлогом для пребывания японских войск на чужой территории, а поддержка атаманов позволяет Японии эксплуатировать сырьевые ресурсы. Одним из способов приобретения главенствующего положения Японии являлось ведение паназиатской пропаганды… и стремление к расчленению России для создания в будущем азиатского союза под японским флагом"7.
Японская интервенция на Дальнем Востоке, 1918-1920 годыОбратите внимание: эта цитата из секретного отчёта не красной, а белой разведки, которую трудно упрекнуть в "классовом неприятии милитаристской Японии". Именно знание такого положения дел на Дальнем Востоке, понимание планов Японии и осознание этой страны как вражеской на тот момент по отношению к интересам России не позволили Колчаку опираться на стену её штыков. Во многом именно это и привело в результате Верховного правителя к гибели…
Какое отношение к получению информации о планах японской стороны имел Владимир Плешаков? К сожалению, пока одним из немногих источников сведений об этом человеке является его следственное дело, а оно ситуацию скорее запутывает. Это напрямую касается и событий, произошедших после краха Сибирского правительства. Например, на допросе в НКГБ Плешаков дал показания о том, что ещё в 1919 году перешёл на службу к японцам, но произошло это якобы "после ареста Колчака" (однако Колчак был арестован лишь в январе 1920 года). Каким образом состоялось перемещение подпоручика к японцам, совершенно непонятно, но новым местом службы русского разведчика стала должность переводчика командира 11-го пехотного полка японской армии полковника Сигэру Хондзё - будущего командующего Квантунской армией, адъютанта императора, барона и члена Тайного совета. После того как японские войска весной 1920 года оставили Забайкалье, Плешаков, всё ещё находясь на службе у японцев, оказался в хорошо знакомом ему Харбине, откуда скоро переехал во Владивосток, где его и застал приход советской власти.
Удивительно, но следователей НКГБ совершенно не интересовала жизнь их подследственного в период с 1922 по 1935 год, несмотря на то, что вся она прошла за границей, в том числе в Японии, где, кстати говоря, до 1927 года находился и его бывший шеф по службе в разведке генерал Рябиков, ставший официальным представителем атамана Семёнова в Токио. Сам же Плешаков на допросе ограничился краткой и ничего не объясняющей формулировкой: "…перешёл работать в советские органы в качестве переводчика японского языка". Что это были за "органы" и почему он в них именно "перешёл" - ещё одна загадка бывшего семинариста. Во всяком случае, в 1922-1923 годах Владимир Дмитриевич совершил вояжи в Харбин и Мукден, после чего вернулся во Владивосток и внезапно убыл оттуда в Хакодате в качестве переводчика местного отделения Центросоюза.
Центросоюз - крупнейшая в Советском Союзе организация потребительской кооперации. Чем она занималась в Японии, в Хакодате? Формально - рыбозаготовками с участием японских и советских рыболовецких хозяйств. Но не так давно французская исследовательница творчества советского писателя Бориса Пильняка, Дани Савелли, передала мне копию документа, попавшего к ней из архива МИД Японии в связи с делом другого русского семинариста - С. Сазонова. В докладной записке губернатора префектуры Фукуи от 18 марта 1926 года на имя министров иностранных и внутренних дел сообщается о въезде в Японию (один из крупнейших портов страны - Цуруга - находился как раз на территории префектуры Фукуи) "опасного русского - Михаила Александровича Яхонтова". "Опасный человек" въехал в Японию, чтобы возглавить представительство Совторгфлота в Хакодате и… одновременно вести там дела Центросоюза. Вторым "опасным русским" назван его переводчик, фамилия которого, к сожалению, не читается.
А вот что пишет историк военной разведки Михаил Алексеев, рассказывая о другом бывшем семинаристе - Василии Ощепкове: "В первых числах марта 1926 года состоялась встреча "Монаха" (Ощепкова. - А. К.) с одним из работников разведки - Бабичевым", и делает примечание: "Бабичев Михаил Агапович ("Яхонтов") в Японии работал с 1925 года под "крышей" Совторгфлота. Японского языка не знал, опыта зарубежной работы не имел, нуждался в постоянном руководстве"8. Неудивительно, что в этой же статье мы находим и другое упоминание: "С Владимиром Дмитриевичем Плешаковым, окончившим семинарию первым учеником, Ощепкова связывала близкая и искренняя дружба. С мая 1923 года Плешаков был привлечён к сотрудничеству с разведкой и работал переводчиком в Центросоюзе в Хакодате, о чём знал Ощепков. Именно Плешакова Ощепков предлагал для связи с Центром"9.
…Арестованный Плешаков ничего не сказал о своей работе в советской военной разведке или это не было зафиксировано протоколом. Подследственный только отметил, что проработал в Хакодате до 1928 года, после чего через Харбин выехал во Владивосток. Через два года он снова вернулся в Харбин, где на этот раз оставался, работая на железной дороге, до 1935 года, то есть до передачи КВЖД японцам, после чего, почему-то зарегистрировавшись сначала в Горьковской области и получив там паспорт, оказался в Москве. То, что говорил Владимир Дмитриевич своему следователю дальше, представляло большой интерес для последнего, но, увы, не несёт никакой полезной информации для нас: обычный самооговор и рассказы о "вредительской деятельности" в составе "контрреволюционной троцкистской террористической организации". Интересны, пожалуй, только списки японцев, которых Плешаков называет "работниками полиции": многие из них - его однокашники по семинарии.
Подследственный признал себя виновным в "вооружённой борьбе с сов. властью, являясь офицером в чине подпоручика в штабе Колчака", и в том, что был завербован японской разведкой в 1935 году, хотя так и не подтвердил, что работал на японцев. "Кроме того, изобличается показаниями руководителя шпионско-террористической организации в СССР полковником Крыловым в том, что являлся членом шпионско-террористической организации и вёл контрреволюционную троцкисткую пропаганду". Под "полковником Крыловым" чекисты имели в виду бывшего штаб-ротмистра Заамурского округа пограничной стражи, японоведа, журналиста и редактора Василия Николаевича Крылова, арестованного 1 сентября 1937 года и проживавшего в том самом доме № 10 по 2-й Домбровской улице в Пушкино, куда сначала бросились сотрудники НКВД в поисках Плешакова.
Чекисты арестовали бывшего подпоручика, не зная, что он их коллега, и не интересуясь его реальными возможностями в разведке. Похоже, что нужно было набрать нужное количество людей, хоть как-то связанных с Японией, чтобы отчитаться о "широком троцкистском заговоре" с участием японских спецслужб: нагнетание враждебного отношения к Японии особенно усилилось летом 1937-го. А ко времени ареста подоспел и знаменитый "приказ о харбинцах" - № 00593. Необходимость в придумывании троцкистского заговора отпала, и японоведов начали быстро и неуклонно уничтожать по стандартному обвинению в шпионаже. Поэтому следователя и не интересовала реальная разведдеятельность допрашиваемых: надо было побыстрей оформить документы для передачи в Особое совещание, где с приговорами не медлили.
Владимир Дмитриевич Плешаков был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой 14 октября 1937 года. Его семью, кажется, не тронули. Крылов погиб там же 17 октября, его жена - 21-го. Все погибшие были реабилитированы 2 июля 1957 года. Но мы по-прежнему знаем об этих людях очень мало.
- 1. Следственное дело № 4725 арестованного Плешакова В. Д.//ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-37962.
- 2. Подробно об этом см. Куланов А. Незнайко и другие "неизвецио"//Родина. 2011. № 11; Он же. Агент "Р"//Родина. 2012. № 8.
- 3. http://ru-jp.org/kuznetsov03.htm
- 4. Запись от 8/21 декабря 1910 г.//Дневники Святого Николая Японского. Т. V. СПб. 2004. С. 714.
- 5. ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-37962. Л. 24.
- 6. Кирмель Н. С. Белогвардейские спецслужбы в Гражданской войне 1918-1922 гг. М. 2008. С. 91, 218.
- 7. Там же. С. 225-226.
- 8. Алексеев М. "Монах" с чёрным поясом//Родина. 1997. № 8.
- 9. Там же. С. 68.