День из жизни женщины допетровского времени

Свой вклад в изучение повседневности человека Средневековья и раннего Нового времени вносят работы российских историков, попытавшихся по-новому осмыслить отечественное прошлое, в том числе и сквозь призму религиозной антропологии, этносексологии, истории женщин.

В жизни каждой женщины заключение брака и конец существования семейного союза разделяла большая и едва ли не развитая часть ее судьбы - взрослая, сознательная, иногда самостоятельная, иногда зависимая повседневная семейная жизнь.

Огромную часть ее занимала работа - домашняя и вне дома. Когда четкое разделение публичной и частной сфер отсутствовало, работа была формой выживания всех представительниц непривилегированных социальных слоев, занимавшая подавляющую часть дневного, а зачастую и вечернего времени. Она же составляла едва ли не полное содержание их жизни. И если в церковных нарративных и учительских памятниках домосковского периода воспитание "дщерей" сводилось к заботе о том, чтобы они "не расточили девства", и ничего не говорилось о необходимости приучать к труду, то лишь потому, что необходимость приобщения девочек к домашним работам была очевидной: к ним готовили с 4-5 лет, целенаправленно обучали с 7-ми. "В год сосун, через год - стригун, а там дора и в хомут", - говорили в народе. Тот же педагогический подход можно встретить в дидактической литературе XVII века: "С первого семилетия учить детей произносить хорошие и чистые слова, правдивое, а не ложное, во втором семилетии пусть учат делу, пониманию и умению". Однако включение в сборники для назидательного чтения тезиса о педагогическом значении работы относится к XVI-XVII векам, когда окончательно сформировалась православная виндикация труда как средства самообуздания и самовоспитания.

Православная идея "воспитания работой" не противоречила и народной традиции, которой всегда была свойственна поэтизация труда. Если в православных текстах труд четко подразделялся на мужской (пахота, строительство) и женский, а потому непрестижный для мужчин (приготовление пищи, уход за скотиной, ткачество), то народная традиция, делая такое разделение, не исключала "смешения функций". Во многих фольклорных и ряде письменных источников упомянуты мужчины, принужденные в отсутствие жен готовить пищу и умело справлявшиеся с этим (хотя в церковной литературе оценка акций иная: мать сия Печерского (XII в.) была недовольна, заметив, что сын решил испечь просфоры, - свидетельство недопустимости мужчин к "женским" делам по нормам православной этики). В то же время сохранилось немало свидетельств и о женщинах, выполнявших "мужскую" работу. Такие сведения есть в "Русской правде" (в статье о вдовах, вынужденных пахать, чтобы выплатить подати), и в сказках, и в пословицах, этнографических описаниях конца XVIII века. Посетивший Россию в конце XVII века посол Рима в Москве Я. Рейтенфельс вообще отметил, что "женщины трудятся в полях гораздо более, чем мужчины".

Огромное значение повседневного труда для большинства средневековых семей объясняет их "бюджет времени". Между непрестанными хлопотами, стремлением, чисткой и мытьем посуды, сбережением и припрятыванием лоскутков (как то рекомендовал "Домострой": мелких - в мешочках, покрупнее - в сверточках), между бесконечными заготовками продуктов и работой в поле и в саду женщине оставалось немного минут для умственных занятий. Задумываться о душе и самосовершенствовании (как того желали священнослужители) могли себе позволить лица представительницы праздной знати, для которой существовала альтернатива работе, хотя бы в виде чтения. Остальные хлопотали от восхода до заката. Распорядок дня, описанный посетившими Русь в XVI-XVII веках иностранцами, с ранним началом дня и ранним отходом ко сну (час восхода считался первым часом дня, час заката - первым часом ночи), был типичным не только для деревни, но и для города.

Обстоятельства дальнейшего времяпрепровождения женщины в допетровском обществе, похожее на житие частной жизни, во многом зависели от распорядка дня, традиционного сословию и имевшего больше общего, нежели отличий, у аристократов и "простецов". В благополучных семьях, в том числе и царской, где строго следовали наставлениям агиографических образцов "Домостроя", день начинался с утренней молитвы. Мужчинам "Домострой" наказывал не пропускать пения "та и вечерню, и заутреню, и к обедни", женщинам, которым надлежало с первого же часа хлопотать по хозяйству, милостиво позволял "как вместимо, по рассуждению". В трудовых семьях утром все успевали лишь перекреститься на образ и сразу приступали к обычной работе.

Завтрака у большинства женщин допетровского времени не было. "Раннего яди не творити" рекомендовали церковные поучения, ориентируя прихожан на аскетический образец. В народе бытовало убеждение, что дневную пищу еще надо заработать. Рано встававшие (зачастую до света и подъема остальных членов семьи) женщины, прежде чем начать повседневные хлопоты, довольствовались остатками вчерашней пищи, сохранявшимися теплыми в печи. Завтрак не упоминается в большинстве фольклорных произведений, хотя само слово "заутрок" известно по "Слову о полку Игореве".

Если утренняя еда считалась необязательной, то утреннее омовение - необходимым. Зажиточные горожанки мылись мылом и розовой водой (настойкой шиповника) или же "водою, в которой парена есть романова трава" (ромашка). Лечебники и травники XVI-XVII веков свидетельствуют, что во времена оны московитки чистили зубы "корнем дерева горячаго и терпкаго и горкаго на язык шелупатаго (жесткого. - Н. Л.)". В педагогических сочинениях XVII века особо указывалось, что чистить зубы для белизны квасцами или солью, а тем более порохом ("яко творят жены") деснам вредно есть", но в то же время предлагалось вычищать остатки пищи "костемя куриным голенем" (зубной щеткой. - Н. Л.).

"Очистив ся от всякие скверны" (душевной - с помощью молитвы, осязаемой - "умытия чистого"), женщины всех сословий начинали свой будничный труд. И если для представительниц элитных сословий это была физическая работа, зачастую грубая и неквалифицированная, то в более зажиточных семьях старшие женщины (или, как их уважительно назвал составитель "Домостроя", неутомимые дома) были прежде всего организаторами и распорядителями домашнего бюджета, всей жизни слуг и помощников. До нас дошло немало свидетельств хозяйственно-организационной деятельности женщин допетровского времени: от берестяных грамот с поручениями слугам, долговыми и ростовщическими расписками, заметками о покупках и ценах на них (древнейшие - XII в., позднейшие - XIV-XV вв.) до многочисленных и многообразных актов имущественных распоряжений замужних и вдовых княгинь и правительниц XI-XV веков.

Что же касается "московского периода" (XVI-XVII вв.), то, с одной стороны, есть немало частноправовых актов, доказывающих сохранение женщинами прежнего семейного статуса властных и расчетливых домодержиц. В пользу этого говорит само количество сделок, заключенных женщинами от собственного имени и на поручению мужа. С другой стороны, XVI-XVII века справедливо считают эпохой так называемого "теремного затворничества" московиток.

"Положение женщин весьма плачевно, - записал в середине XVI века немецкий барон Сигизмунд Герберштейн. - Московиты не верят в честь женщины, если она не живет заперти и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Заключенные дома, они только прядут и снуют нитки, не имея совершенно никакого голоса и участия в хозяйстве".

В русских источниках понятие "женского терема" можно найти уже в былинах киевского цикла, но отличительной чертой домашнего быта московской знати терема стали не ранее середины XVI века. Среди причин возникновения женского затворничества называют распространение вместе с православием византийской феминофобии с ее представлением о женщине как о "сосуде греха", который следует держать взаперти во избежание соблазна. Иное объяснение предлагают те, кто связывает "терем" с влиянием на русский быт ордынского ига: они представляют терем как форму убежища для уводимых в полон женщин либо усматривали в нем воздействие мусульманских нравов и обычаев (что проблематично, так как у татар ничего подобного не было). Существует мнение, что в середине XVI века женщины московской элиты превратились в род очень дорогого "товара", которым "торговали" родственники, заключая династические союзы, потому сохранение невинности боярских и княжеских дочек в запертых и недоступных взору теремах стало формой "семейно-матримональной политики". В конечном же счете "теремное затворничество" возникло как результат воздействия совокупности причин, став причудливой смесью суеверий о "нечистоте женщины" (не случайно к строгости теремного уединения прибегали с того времени, когда у девочек наступали первые регулы и они становились "нечистыми") и религиозных представлений о необходимости самоочищения уединением и свежей ("терем за произведение древнего благочестия, ибо дом уподоблялся монастырю").

Ни в каких слоях московского общества, кроме крайне узкого слоя зажиточных бояр-горожан и приравненных к царю княжеских фамилий, устройство женского терема не было возможным. Тем не менее образ жизни представительниц московской аристократии, отличный не столько от образа жизни большинства россиянок того времени, сколько от "модели жизни" европейских женщин, не мог не поразить путешественников иностранцев. "Комнаты для женщин строятся в задней части дома, и хотя есть в них вход с двора по лестнице, калитку держит муж у себя, так что в женскую половину можно пройти только через его комнату", - отмечал С. Маскевич. В иных описаниях женские терема представляются отдельными строениями с переходом в "мужской терем" по второму этажу. Женские терема имели и свой собственный выход во внутренний дворик, огороженный таким высоким палисадником, что "разве птица перелетит через него". На этом небольшом, отделенном от людских глаз пространстве княгини, боярыни с дочками прогуливались и предавались развлечениям. Главной формой их развлечений в теремных двориках XVI-XVII веков были качели.

Том, что "монастырский уклад" домашней жизни представительниц московской аристократии мог быть нарушен, убеждает эпизод с выбором боярышни-невесты для царя Ивана Грозного, оказавшейся уже после смотра (!) лишенной девства и потому выбывшей из конкурса. В семьях же не столь высокопоставленных теремной уклад нарушался сплошь и рядом. Особенно показательны в этом смысле городские повести середины XVII века, а также некоторые дошедшие от того времени письма. Среди них - любовные записки подьячего Арефы Малевинского к сестре дьякона Анне (г. Устюжна) 1680-х годов. Сколь ни присматривали за девушкой, сколько ни держали ее взаперти, но, "как два часа пробьет, она убегала на терема на свидание к Арефе", оставившему соблазнительнице, назначавшему Аннице свидания то в огороде, то в бане, то "на сарае". Реальная история с Арефой (его дело хранится и в Архиепископском разряде Собрания грамот и актов РНБ) перекликается с некоторыми аналогичными казусами, описанными нарративной литературой.

Среди них "История о российском дворянине Фроле Скобееве" (конец XVII в.), подробно описавшая способ овладения девичьим сердцем и не только им. Здесь и подкуп "мамки" дочери царского стольника, и проникновение в терем в девичьем наряде и головном уборе, и опасная (для целомудренной девушки) игра в "женки и невесту", и логическое завершение - лишение невинности. В посадочной литературе XVII века ситуации не единичны, а Адам Олеарий сообщил в своем описании, что затворницы теремов могли и умели весьма "бесстыдно завлекать наивных мужчин в свои обиталища" и "через окна комнат навыкли представлять весьма странные положения".

Возвращаясь от теремов к характеристике бытового уклада представительниц разных сословий и стран, можно заметить, что строгость содержания в тереме была прямо пропорциональна высоте социального положения его обитательниц. "Вседневная комнатная жизнь" цариц, известная современному читателю в основном благодаря известному книгочею ХІХ века И. В. Забелину, не была "вседневной жизнью" всех аристократок того времени. Да и частная жизнь цариц была не совсем такой, как описал С. Герберштейн, опиравшийся на его "Записки" Забелин. "Предметом для размышлений" цариц и их окружения были по утрам отнюдь не только "Псалтырь и рукоделие Богомолье", но и доклады в разных делах, которые они принимали по ведомству своего Постельного приказа, определяя расходы, выдачи, покупки, подачи, а также отвечая на поданные на их имя челобитные, чаще всего от женщин же. Значительную их часть составляли просьбы о благословении на брак (особенно среди приближенных ко двору), назначении вдовьего пансиона или его повышении, о крещении в православную веру (царицы тогда выступали восприемницами новокрещенных и богато их одаривали).

Как и жены отдельных бояр в провинции, представительницы столичной элиты занимались утренними делами отнюдь не с принуждением и не "безучастно, как то показалось одному агенту английской торговой компании" (Дж. Горсею). Каждая из них была собственницей крупных земельных угодий. Разумеется, для выполнения всех управленческих функций они имели "приказчиков" разного уровня и степени облеченности. Но подписание документов о пожалованиях, дарениях, передаче в приданое и наследство наследуемых царицами подмосковных сел - Измайлова, Покровского (ныне ул. Покровка), садов в Коломенском и Воробьеве - требовало от их владелиц, если не точных знаний, хотя бы примерного представления о состоянии дел в вотчинах. Еще более занятыми такими хлопотами были женщины из среды небогатых землевладельцев. "Жены дворянские" (реже вместе с дочерьми), отвергнув, по словам летописца домосковского времени, "женскую немощь и внимши мужскую крепость", занимались во время длительных отлучек мужей "на государеву службу" организацией экономической жизни своего имения. Благодаря обширным родственным, приятельским и клиентурным связям они ловко обустраивали различные сделки, защищали местнические и служебные интересы супругов, решая хозяйственные вопросы с практической сметкой, решительностью и самостоятельностью. Тогда же и родилась поговорка "Бес там сообразит, где баба бредит".

Несмотря на загруженность в течение дня, женщины-соседки, родственницы, знакомые стремились к более частому общению, обсуждению всех новостей, пустым, казалось бы, пересудам. "Домострой" упоминает и в осуждающем тоне - вслед за средневековыми учительными текстами - женскую болтовню, призывая женщин "чужих вестей не сказывать (ср.: в текстах "женской злобе" XII-XV вв. характеристику "злых жен" как "глаголющих" и потому "часе укоряющих и осуждающих")". И в то же время признает гостеванье (от "вечорах" да званых обедов и пиров) одной из важнейших форм общения, в том числе женского, подробно описывает, как следует приглашать и принимать гостей и самим ходить в гости.

Женщины в московских семьях были главными хранительницами традиций гостеприимства и хлебосольства московитов, отмеченных буквально всеми иностранцами. Поразившие некоторых из них кулинарные изыски (например, жаркое из вымоченных в уксусе и пряностях лебедей или "малиновый мед") были результатом повседневного женского творчества в области искусства приготовления пищи. В педагогических сочинениях русских просветителей XVII века отмечено, что умение вкусно стряпать, домашние секреты в этой области должны передаваться от матерей к дочкам "измлада". Так оно и было. Правда, в обычные дни женщины подавали к семей-ному обеду блюда довольно простые, но сытные: например, каши и пироги, в которых даже привередливые западные вельможи нашли "вкус не без приятности". Общим правилом было "есть без довольного объядения, лучше часто помало, неже единожды много".

Зато в праздники, которые считали нужным в "именитых" семьях "чтить" обильными яствами ("простецы" полагали, что "праздничать и воздерживаться от работы дело господское"), вся семья наедалась до отвала. После частых постов и довольно скудной и однообразной повседневной пищи в праздники все старались наесться, в том числе и женщины, хотя учительная литература не уставала твердить о грехе обжорства, используя для этого и фольклорную мудрость. "Во излишнем питании зубы заржавелыя, ланиты обрюзглыя, очи помраченныя, сны ужасныя, забвение разума, старость прежде доволных лет" поучала назидательная литература.

С особенным пафосом духовные пастыри московиток XVI-XVII веков осуждали даже не обжорст-во, а женское пьянство ("не ежь лакомо, а первей не пей с похотью"). О том, что этот порок наложил свой отпечаток на частную жизнь женщин, сообщили многие авторы путевых заметок о Московии. Существовал он и в домосковской Руси, найдя отражение в образе "злоречивой и упьянчивой" злой жены и исповедных вопросах епитимийных сборников. Православные проповедники и писавший свой труд в русле их идей Сильвестр, призывая жен "отнюдь никако же никакими делы" не пить "ни вино, ни мед, ни пиво", а тем более водку "допьяна", были озабочены здоровьем тех, кому надлежало рожать здоровое потомство. Не случайно и то, что винокурением дома рекомендовалось заниматься мужчинам.

Однако благими намерениями церковнослужителей была вымощена дорога к кабакам, в которые женщины часто наведывались, в торги, где продавалось хмельное питье, и в дома зажиточных московитов, где ежедневно варилась брага. Немец Адам Оле-арий настолько часто встречал в Московии молодых и старых женщин, упившихся до беспамятства, что посчитал это "обыденным". Придя в гости, соседки, знакомые и родственницы хозяйки дома, по традиции, должны были пить столько, сколько потребуют от них пригласившие (и в то же время скоро сделаться пьяной было постыдным). Частыми были ситуации, когда после женских пирушек гостий в бессознательном состоянии везли домой их слуги.

Хотя иностранцы и утверждали, что пьянство Московиток было делом обычным, все же оно не исчерпывало послеобеденного досуга женщин, особенно в деревнях. В будние дни работящий человек, а тем более "баба" с ее семейными заботами не могли позволить себе напиться посреди работы. Зато полуденный обед и что особенно характерно для повседневного быта московиток допетровского времени - полуденный семейный отдых были обязательными, оказывая несомненное влияние на "бюджет времени" женщин. После обеда жизнь в Московии, по крайней мере в больших городах, замирала (по тому, что Лжедмитрий не спал в полдень, полагал Олеарий, московиты решили, что он "шлях").

Но если у мужчин послеобеденный сон продолжался иногда до 3 часов, то женщины если и спали, то меньше, занятые обычными домашними хлопотами. Они не могли себе позволить посетить в это время, даже на часок, баню (что часто делали мужчины), хотя париться очень любили.