Николай и Александра

Большую часть своей научной карьеры я занимался изучением Петербургского или императорского периода истории государства Российского. И, каюсь, всегда воспринимал царя как исключительно малосимпатичную и примитивную историческую фигуру. Капитальное издание «Дневников императора Николая II», недавно вышедшее в свет, меня без преувеличения поразило… В течение нескольких месяцев, с перьевой ручкой в руках, я штудировал этот удивительный и объемный — 2709 страниц! — трехтомник. Издатели совершили настоящий научный подвиг. Они опубликовали и прокомментировали дневниковые записи императора, снабдив их отменным, не имеющим аналогов научным справочным аппаратом. Он позволяет понять мельчайшие нюансы событий вековой давности — от этикета и придворных чинов до охотничьих терминов, от списка прочитанных Николаем II книг до перечня спектаклей, которые он посетил. Перевернув последнюю страницу, могу честно признаться: я радикально изменил своё отношение к Николаю II. Не буду утверждать, что я его полюбил, нет, но последний русский царь предстал предо мной как персонаж трагедии античного Рока, и я ощутил сострадание к Николаю Александровичу Романову.

«НУ ПОЛКОВЧНИЧЕК, И БОЛЬШЕ НИЧЕГО…»

Во время Великого поста министерских докладов не было, и царь от всей
души радовался своей свободе, уподобляясь гимназисту, который веселится, когда прекращаются занятия и наступают каникулы. А возвращение привычной череды докладов навевало на него грусть и тоску. Мысли о том, что у императора — ненормированный рабочий день, что ни он сам, ни императрица не имеют права на частную жизнь, как не может быть частным делом семьи Романовых образ монарха и образ жизни его семьи, — эти очевидные истины не были усвоены Николаем Александровичем. «Ну полковничек, и больше ничего»?, — как язвительно констатировала одна великосветская дама.
Чиновник ходит в присутствие по присутственным дням и в присутственное время, полковник служит лишь в урочные часы, а император — фигура круглосуточная. Управление громадной империей не может иметь разрывов во времени. Не приняв это за аксиомы своей системы ценностей, очень трудно быть императором…
При этом Николай II никоим образом не был ни ленивцем, ни сибаритом. Ему не было свойственно желание манкировать своими обязанностями, он никогда не занимался делами спустя рукава и всегда считал нужным вникать во все детали. Недовольство императора проистекало из настойчивого нежелания жертвовать своей частной жизнью ради утомительных придворных церемоний.
И то сказать: на Пасху 13 апреля 1897 года, например, во время христосования Николаю II пришлось облобызать 570 человек, в то время как императрица Александра Фёдоровна, сидя в кресле, раздавала пасхальные яйца, а на следующий день «началось большое военное христосование — всего с начальством 909 человек». Тяжело, однообразно, нудно…
То, что царственной чете были в тягость бесконечные дворцовые процедуры, не являлось секретом для придворных. Они нередко с неудовольствием замечали, что Николай и Александра спешат покинуть церемонию. А супруги даже не подозревали, что «жадною толпой стоящие у трона» навсегда запомнят это невнимание и никогда его не простят.
А вот вдовствующая императрица Мария Фёдоровна держала себя иначе: она демонстрировала и сыну, и невестке, как должно себя вести царствующим особам. Мария Фёдоровна не воспринимала придворные церемонии исключительно как утомительную докуку, ибо они были неотъемлемой частью её жизни. Придворные нередко с неудовольствием замечали, что Николай и Александра спешат покинуть церемонию, в то время как Мария Фёдоровна демонстративно в течение нескольких часов с неиссякаемой любезностью и с не сходящей с её лица пленительной улыбкой продолжала расточать знаки монаршей заинтересованности в делах верноподданных. Но этот урок не был усвоен ни Николаем, ни Александрой.
Меж тем высший петербургский свет уже вынес свой суровый и не подлежащий обжалованию приговор Александре Фёдоровне: «Это гордячка, никого знать не хочет: куда ей до Марии Фёдоровны!..»

«МОЯ ЛЮБИМАЯ ПТИЧКА»

Конечно, Николай и Александра могли бы царствовать очень долго. Разлад с высшим обществом и падение престижа царской власти сами по себе не могли привести к гибели монархии. Но вмешалась Первая мировая война, на которой царская семья вела себя очень достойно. Николай II почти не бывал в столице: либо ездил по фронтам, либо руководил войсками из Ставки; его императорский поезд исколесил примерно 100 тысяч вёрст. На личные средства Николая и Александры был организован великолепно оборудованный санитарный эшелон, доставлявший раненых с фронта для лечения в тыловых госпиталях и лазаретах. Уже 6 ноября 1914 года Александра Фёдоровна и две ее старшие дочери Ольга и Татьяна успешно выдержали экзамен, получили свидетельства на звание сестры милосердия и в этом качестве стали работать во Дворцовом лазарете на Госпитальной улице Царского Села. Сёстрами милосердия стали и обе сестры императора — Ксения и Ольга, на собственные средства устроившие фронтовой лазарет…
Именно из-за постоянного отсутствия императора в Петербурге Александра Фёдоровна, которую нежный супруг в письмах называл «моей любимой Птичкой», и стала восприниматься как олицетворение верховной власти: к ней в спорных ситуациях начали адресоваться руководители гражданских министерств и ведомств. Влияние императрицы на ход государственных дел заметно возросло. И это тоже рождало активное осуждение — в том числе и со стороны членов Дома Романовых. Ведь со времён императора Павла I вторжение супруги царствующего императора в сферу госуправления было скорее редчайшим исключением, чем правилом: державные прерогативы императрицы ограничивались сферой женских воспитательных учреждений и благотворительности.
Однако даже такого опыта у Александры Фёдоровны не было.
Женщина, долгие годы ведущая исключительно семейный, уединенный образ жизни, не имевшая никакого кругозора, выходящего за пределы семьи, была поставлена перед необходимостью принятия решений, от которых зависели судьбы империи.
Сама того не понимая, императрица оказалась игрушкой в руках придворных группировок, о существовании которых даже не подозревала. Решения императрицы были продиктованы эмоциями и иными быть не могли. В пресловутой «министерской чехарде» последних лет царствования Николая молва не без основания винила императрицу, зачастую действовавшую под воздействием «старца» Распутина. А Николай II, привыкший всегда и во всём доверять жене, не имел достаточной силы воли, чтобы вмешаться. Лишь 9 сентября 1916 года царь в исключительно деликатной форме попытался указать Александре Федоровне на неуместность её обращений: «Идеи нашего Друга о людях иногда бывают сомнительными, как ты знаешь, — так что мы должны быть осторожны особенно при назначении на высокие должности. … Это всё должно быть тщательно обдуманно! Все эти перемены очень мучительны для головы. Я считаю, что они происходят слишком часто. Это, несомненно, нехорошо для внутреннего положения страны, потому что каждый новый человек вносит изменения в управление».
Но было уже слишком поздно. 1 ноября 1916 года великий князь Николай Михайлович, сознательно взявший на себя роль глашатая великокняжеской оппозиции, направил царю исключительно резкое письмо: «Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся, благодаря злостному, сплошному обману окружающей её среды. Ты веришь Александре Фёдоровне… Но что исходит из её уст — есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от неё это влияние, то, по крайней мере, огради себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через любимую свою супругу…»?. (Замечу в скобках, что убийство Распутина великий князь назвал «полумерой», полагая, что «надо обязательно покончить и с Александрой Фёдоровной». После изобличения убийц Распутина великий князь в последний день уходящего 1916 года ещё более резко отозвался о государыне: «Александра Фёдоровна торжествует, но надолго ли, стерва, удержит власть?!»?)
Царь показал это письмо императрице. Александра Фёдоровна была в бешенстве и потребовала от мужа наказать фрондёра. Великий князь Николай Михайлович, имевший косвенное отношение к убийству Распутина, поплатился ссылкой в своё имение, из которой вернулся накануне Февральской революции.

РОКОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

Вмешательство императрицы в государственные дела — «женщина на корабле» — имело катастрофические последствия. Уже к концу 1916 года ни для кого не было секретом, что в стране назревает кризис власти. 8 февраля 1917 года по личному распоряжению Николая II Петроградский военный округ был выделен из Северного фронта, а недавно назначенный командующий округом генерал-лейтенант Сергей Семёнович Хабалов получил широкие полномочия.
В экстремальной ситуации было трудно придумать более нелепое назначение.
Столичный гарнизон состоял из почти двухсот тысяч недавно призванных и необученных солдат, ожидавших отправления на фронт. С этой плохо управляемой массой надо было уметь совладать. Но генерал фактически не имел опыта строевой службы, кроме цензового годичного командования ротой после окончания Николаевской академии Генерального штаба и четырехмесячного командования батальоном. Генерал-лейтенант Хабалов имел репутацию опытного администратора, но солдат не знал, реального боевого опыта не имел и занимаемой должности не соответствовал.
Первоначально на ключевой пост командующего столичным военным округом предполагалось назначить генерал-майора Константина Николаевича Хагондокова (Хагундокова), активного участника Русско-японской и Первой мировой войн, Георгиевского кавалера, имевшего опыт подавления восстания в Маньчжурии. Однако именно Александра Фёдоровна, прослышав, что генерал нелицеприятно отозвался о Распутине, заявила, что «лицо у него очень хитрое». Назначение, которое могло спасти империю, так и не состоялось. Когда в Петрограде начались волнения, переросшие в Февральскую революцию, генерал Хабалов проявил бездействие власти и не смог справиться с ситуацией.

КРОВЬ НА СТУПЕНЯХ ТРОНА

В феврале 1917 года в Петрограде внезапно распространились слухи о грядущем ограничении суточного отпуска хлеба: взрослым — по одному фунту, малолетним — по полфунта. В столице началась ажиотажная скупка, части населения хлеба не хватило. Слухи были абсолютно беспочвенными. Никто не собирался вводить никаких ограничений: городские склады были с избытком снабжены продуктами. Но 23 февраля, на почве спровоцированных слухов в столице вспыхнула забастовка, сопровождавшаяся уличными беспорядками.
В первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, во второй их число возросло до 160 тысяч, а 25-го бастовало почти 200 тысяч. Толпа начала избивать полицейских. Войска отказались применять оружие и начали переходить на сторону восставших. При этом часть офицеров была перебита. Уже 27 февраля военный министр стал опасаться «движения революционной толпы из Петрограда на Царское Село». Императрица приняла решение покинуть Царское Село и вместе с детьми поехать навстречу государю, который находился в Ставке в Могилёве. Этот поспешный отъезд из резиденции мог бы спасти монархию.
Но снова вмешался Рок.
В это время четверо детей Александры Фёдоровны болели корью: высокая температура и сильный кашель. Когда об этом доложили царю, Николай сказал: «Ни в коем случае… Больных детей возить поездом… ни за что…» Николай II принял решение покинуть Ставку и как можно скорее ехать в Царское Село.
Дальнейшее хорошо известно. Поезд оказался заблокирован: Николай II не мог ни вернуться в Ставку к верным войскам, ни проехать в столицу и попытаться водворить там порядок. Оставалось одно — отречение. И Николай II, помазанник Божий и «Хозяин Земли Русской», не сделав ни малейшей попытки удержать престол действием личного мужества, с необыкновенной лёгкостью подписал отречение от престола.Так в судьбоносный для России час беспокойство Николая Александровича Романова за свою семью снова пересилило чувство ответственности государя за свою империю.
Николай I, венценосный тёзка царя и его прадед, в сходной ситуации рассуждал и действовал иначе. В роковой для России день 14 декабря 1825 года Николай Павлович сумел найти единственно верное решение, переломившее ситуацию и позволившее избежать Смуты. «…Я видел, что или должно мне взять на себя пролить кровь некоторых и спасти почти наверно всё; или, пощадив себя, жертвовать решительно государством»?.
Николай II не боялся пасть на ступенях трона, но больше всего на свете страшился пролития крови соотечественников: «Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито ещё лишней крови».
Снять войска с фронта и бросить их против восставших означало, по мнению и Николая, и командующих фронтами, развалить фронт, с позором закончить войну и, в конечном счёте, превратить страну в развалины. В день своего отречения 2 марта 1917 года Николай II приказал вернуть войска, направленные к Петрограду с Западного фронта, и отменить посылку войск с Юго-Западного фронта.