Радость
Синцова
Но летом 1942-го лишь только суровая правда, без малейшей
оглядки на идеологию, могла спасти страну. Сталин это прекрасно понял - и в качестве Наркома
обороны СССР имел мужество сказать эту правду Вооруженным силам. О том, как в действующей
армии был воспринят приказ, номер которого до конца жизни запомнили фронтовики, мы можем
судить по дневникам и воспоминаниям современников, а также по донесениям органов военной
контрразведки.
Практически все эти ценные исторические источники выявлены и
опубликованы.
А самым большим тиражом опубликовано рассуждение о приказе №227, которое
принадлежит вымышленному литературному герою - старшему лейтенанту Синцову. Судя по всему,
Константин Михайлович Симонов, летом 1942-го - старший батальонный комиссар, специальный
корреспондент газеты "Красная звезда", побывавший на всех фронтах Великой Отечественной, -
вложил в уста вымышленного литературного персонажа не только собственные мысли о приказе №
227, но и рассуждения боевых офицеров, подобных вполне реальным майору Брикелю и полковнику
Раевскому.
"...Не приказ двести двадцать семь был тяжелый, а тяжело было, что
в июле прошлого года дожили до такого приказа. Положение на фронте было хуже некуда, и
порой уже казалось, что отступлению нет конца. Как раз незадолго до этого приказа Синцов
своими глазами видел всю меру нашей беспомощности, видел в ста шагах от себя маршала,
командующего фронтом, приехавшего на передовую наводить порядок. Приехал на своей "эмке"
в самую гущу отхода, ходил между бегущими, останавливал их, здоровенный, храбрый и
беспомощный. Подойдет, уговорит, люди остановятся, начнут у него на глазах ямки копать,
а пройдет дальше - и опять все постепенно начинают тянуться
назад...
А приказ двести двадцать семь просто-напросто смотрел
правде в глаза. Ничего сверх того, что сами видели, он не принес. Но поставил вопрос
ребром: остановиться или погибнуть. Если так и дальше пойдет, пропала
Россия!
Странное дело, но, когда читали тот жестокий приказ, он,
Синцов, испытывал радость. Радовался и когда слушал про заградотряды, которые будут
расстреливать бегущих, хотя хорошо знал, что это прямо относится к нему, что, если он
побежит, ему первому пулю в лоб. И когда про штрафные батальоны слушал, тоже радовался,
что они будут, хотя знал: это ему там с сорванными петлицами оправдываться кровью, если
отступит без приказа и попадет под трибунал.
Сами испытывали
потребность остановиться и навести порядок. Потому и готовы были одобрить душой любые
крутые меры, пусть даже и на собственной крови"7.