Внучка Ивана Баграмяна: На Парад Победы дед пошел с дырой на кителе

Карина Наджарова, внучка маршала и Героя Советского Союза Ивана Баграмяна, рассказывает, каким запомнила прославленного полководца.

- Карина Сергеевна, ваш дед был доволен, что вы сами выбрали военную карьеру?

Карина Наджарова: Самое интересное, что никто, наверное, не поверит, если я скажу, что это не дедушка хотел, чтобы я пошла в военный институт. Это я поставила его перед фактом. Об этом вузе я узнала от подруги, но когда сказала деду, что буду туда поступать, он был доволен. К сожалению, он застал меня только лейтенантом.

- А он участвовал в вашем воспитании?

Карина Наджарова: Конечно. Правда, никогда нас с братом не ругал, не повышал голос. Ему было достаточно строго посмотреть, и все вставало на свои места. Он приучал нас к дисциплине. С вечера мы знали, во сколько сядем завтракать, во сколько - обедать. Дети не должны были садиться за стол раньше взрослых. Невозможно представить, чтобы дедушка вышел к столу, а мы уже сидели там и что-то жевали. Он и сам был очень дисциплинированным человеком. Всегда в одно и то же время вставал, делал зарядку, умывался, выходил на завтрак, потом ехал на службу, а позднее - уже на пенсии - садился писать мемуары.

Он никогда не навязывал мне своих пристрастий. Помню, как начала заниматься верховой ездой. Дедушка был кавалеристом, и я была уверена, что когда скажу ему об этом, он ужасно обрадуется. Но он отнесся к этому скептически, сказал: "А ты понимаешь, что это очень серьезно? Это тебе не прогулочки, не сел - и поехал. Это очень ответственное дело".

- В 1938 году на взлете карьеры Иван Христофорович был уволен из армии. Он что-нибудь рассказывал об этом?

Карина Наджарова: Да, в его жизни был такой эпизод, но в своих мемуарах он об этом не упоминал. В семье, конечно, вспоминали, как в 1937 году был репрессирован его брат, и дедушка как мог пытался его защитить и оправдать. А через год был за это наказан - не увидел свою фамилию в списках выпускников Академии Генштаба, хотя экзамены сдал на "отлично". Вскоре его уволили из армии. Для него, воевавшего еще в Первую мировую, прошедшего гражданскую, одним из первых в армии окончившего с отличием в 1934 году Военную академию имени Фрунзе, а в 1937-м - Академию Генерального штаба, увольнение было тяжелым ударом. Более полугода он прожил в нищете, так как не мог устроиться на работу. Тогда ведь увольняли без каких-либо пособий или помощи в трудоустройстве.

- Как жили?

Карина Наджарова: Скромно. У дедушки даже не было гражданской одежды. Когда надо было фотографироваться для получения гражданского паспорта, дедушке пришлось надеть бабушкино демисезонное пальто. В конце концов, он решился на отчаянный шаг. Вместе с одним полковником, также незаслуженно уволенным из армии, попытался прорваться в Кремль на прием к наркому обороны Ворошилову. Но в аудиенции им отказали, и они в знак протеста сели у Спасской башни с твердым намерением оставаться там до тех пор, пока не получат пропуск в Кремль. И добились своего. На следующий день после встречи с Ворошиловым оба были восстановлены в армии.

Дедушка получил должность преподавателя Академии Генштаба и проработал там два года. А в 1940 году обратился к командующему Киевским Особым военным округом Георгию Жукову с просьбой вернуть его в строй на любую должность. И Георгий Константинович, который давно был знаком с дедушкой, назначил его начальником оперативного отдела 12-й армии своего военного округа.

- Там он и встретил Великую Отечественную войну?

Карина Наджарова: Да. С декабря 1940-го дед служил начальником оперативного отдела штаба Киевского военного округа. В середине июня 1941-го был получен приказ о выдвижении стрелковых корпусов к границе. Он был там с войсками, когда утром 22 июня впервые увидел в небе самолеты с черными крестами на крыльях. Тогда же их округ стал Юго-Западным фронтом. Что касается бабушки и мамы, в начале войны дедушка отправил их в Москву, но в конце октября им пришлось уехать в эвакуацию в Ташкент. Потом они вернулись в столицу, где у них была небольшая двухкомнатная квартира. Мама осталась там и в ноябре 42-го года поступила в медицинский институт. После первого курса попросила деда, чтобы на каникулы он помог ей попасть на фронт, в один из госпиталей. Дедушка вызвал ее к себе и устроил на работу в госпиталь. А бабушка уехала к деду сразу, как только появилась такая возможность - еще в сорок втором.

- А что в семье рассказывали о Победе?

Карина Наджарова: День Победы дедушка встретил в Кенигсберге. После сообщения о том, что Германия капитулировала, бойцы во всех частях и в тылу, и на передовой устроили стихийные салюты. Дедушка рассказывал, что в эти минуты он увидел, как плачут мужчины. Сказал одному из них: "Старина, все хорошо, мы победили! Радоваться надо!" А тот ответил сквозь слезы: "Я радуюсь, товарищ командующий, но вы же знаете, сколько наших замечательных ребят, друзей и товарищей до этого светлого дня не дожили!" Правда, на их участке фронта после дня Победы еще шли бои. Когда война наконец закончилась, дед никак не мог к этому привыкнуть. По привычке он просыпался задолго до рассвета и первым делом вызывал к себе оперативного дежурного с докладом о событиях, прошедших в войсках за ночь. Но ничего чрезвычайного уже, естественно, не происходило.

- Потом была подготовка к Параду Победы?

Карина Наджарова: Да, каждый из десяти существовавших к концу войны фронтов должен был сформировать один сводный полк, в который нужно было отобрать самых заслуженных бойцов и командиров фронта. Деду же нужно было подготовить два полка - сводный полк его 1-го Прибалтийского фронта и 3-го Белорусского, поскольку в конце войны дед одновременно выполнял обязанности заместителя командующего войсками 3-го Белорусского фронта. Сам командующий маршал Василевский был занят подготовкой военных действий на Дальнем Востоке. Все это нужно было успеть сделать до 10 июня. В этот день полки должны были прибыть в Москву, где каждый участник парада получал обмундирование. Дед срочно выехал в штаб 3-го Белорусского фронта. Полки были составлены и 9 июня выехали из Восточной Пруссии вместе с захваченными в боях фашистскими знаменами. Только после этого дедушка и сам начал готовиться к параду.

- Как именно?

Карина Наджарова: Парадное обмундирование для командующих шилось по индивидуальному заказу, требовались шашки и шпоры. Со шпорами дед по кавалерийской привычке не расставался и на фронте, где ему часто приходилось ездить на коне, потому что на некоторые участки фронта было сложно добраться на машине. Шашка у деда тоже была своя - фронтовая, но на параде он собирался блеснуть дорогой дамасской саблей, которую во время войны получил в подарок от армянского народа. К сожалению, не удалось. Для достижения единообразия всем командующим выдали одинаковые златоустовские клинки.

На парад дедушка уехал заранее, а мама с бабушкой пришли на гостевую трибуну к началу. Они рассказывали, что несмотря на плохую погоду настроение было праздничным. И хотя шел сильный дождь, Красная площадь была запружена людьми. А главным впечатлением деда, по его рассказам, была гордость за своих воинов. Когда его полк шел по Красной площади, он почувствовал, что исполнил долг перед Родиной. Он запомнил все, что было на параде буквально по минутам.

- Как ваша семья жила после войны?

Карина Наджарова: После окончания войны дед был назначен командующим войсками Прибалтийского военного округа и служил там девять лет. В 1946 году его избрали в Верховный Совет Латвии. На первой в новом году сессии произошел такой случай. Председательствующий неожиданно открыл заседание речью на латышском языке. Остальные тоже стали выступать по-латышски. Многие депутаты сессии были в недоумении, так как не все знали язык. После третьего оратора слово попросил дедушка, взошел на трибуну и стал говорить по-армянски. После этого все заседания стали проходить на доступном всем присутствующим русском языке.

- Как он уходил в отставку?

Карина Наджарова: Помню тот день. Дед был абсолютно здоров, ум был блестящий, память лучше, чем у многих молодых, но еще задолго до этого он определил для себя рубеж, решил, что в тот день, когда ему исполнится семьдесят, он уйдет на пенсию. И в свой семидесятый день рождения пришел домой, снял китель и сказал: "Все, я пенсионер". Он, видимо, сам не мог в это поверить, поэтому сказал очень громко, чтобы это услышать и осознать.

Потом, уже после смерти бабушки, дедушка в основном жил на даче, а мы приезжали его проведать. Помню, как-то раз он должен был ехать в Москву на какое-то мероприятие на служебной машине. Приготовился, ждет, а машины все нет и нет. Время уже поджимает. Чтобы не опоздать, он вышел на трассу в маршальской форме, при орденах, и, остановив попутку, добрался до Москвы. А водитель, узнав прославленного маршала, брать с него денег не стал.

- Как он познакомился с Тамарой Амаяковной?

Карина Наджарова: Это очень романтичная история. Бабушка с дедушкой познакомились в Ленинакане, где стоял его полк. Они полюбили друг друга с первого взгляда, но дедушка был вынужден уехать на службу в другое место. А в это время бабушкина семья попала в беду, и нашелся человек - офицер, который спас их. После этого бабушку отдали ему в жены. Надо учитывать, что все это происходило на Кавказе, а там обычаи не позволяют девушке идти против воли родителей. Она вышла замуж и уже была беременна, когда ее муж погиб. В 1922 году, узнав о том, что любимая овдовела, дедушка приехал и посватался к ней. Для традиций Кавказа это был смелый шаг - брать в жены женщину, которая уже была замужем и у которой есть ребенок. Но деда это не остановило. Он женился на бабушке, а ее сына Мовсеса всегда считал своим.

Они прожили вместе долгую жизнь, у них родилась дочь Маргарита, они вместе прошли через все испытания, справили золотую свадьбу, но до конца жизни сохранили эту пламенную любовь. Во время войны - а это уже после 20 лет супружества - дедушка и бабушка писали друг другу такие нежные, трогательные письма, что когда читаешь их, слезы наворачиваются на глаза. У меня огромная пачка этих писем. Переписка с самого начала знакомства - с двадцатых годов. Бабушку звали Тамара, но дед называл ее и Тамурик, Тамусик, Тамулик-джан.

"Тамара-джан, при мысли, что это - последнее письмо, которое я пишу тебе в Москву и не знаю еще, когда и куда придется тебе писать, после этого чувство досады поднимает во мне бурю негодования против злой судьбы, не хочется оторваться от письма.

Тамара-джан, радость моя, жизнь моя, если бы ты знала, какой сильной и горячей любовью люблю тебя. Тысячи верст разделят нас на несколько месяцев. Выход один - письма и честность, а для тебя еще и здоровье. Прошу, умоляю тебя, пиши. Пиши как можно чаще мне, говори со мною через бумагу и карандаш. Остальное все - то есть тебя, мою сладость, я смогу представить вблизи от меня с этими словами на устах. Тамара-джан, Тамо-джан, мой адрес тебе известен. Самым тяжелым преступлением передо мной будет с твоей стороны писать редко. Буду ждать письма ровно через каждые пять дней. Уверен, что ты мою просьбу сумеешь выполнить, если хоть немного любишь меня.

Да, Тамара-джан, так, золотко мое, с чувством глубокого сожаления приходится прощаться с тобой. Так прощай же, дорогая, прощай моя жизнь, прощай, моя верная спутница жизни. До скорого и счастливого свидания. Весь твой и навсегда преданный тебе Ваня. Целую тысячу раз. Сентябрь, 1941".

Уже будучи пожилым человеком, дед, уходя на работу, оставлял бабушке записки: "Я тебя люблю". Когда бабушка умерла, я впервые видела его плачущим. Она тяжело болела, лежала в больнице, и меня отправили на нашу дачу в Баковке, чтобы я не путалась под ногами. Через несколько дней после ее смерти дедушка приехал на дачу. По тому, как он вышел из машины, я поняла, что что-то случилось. Он подошел ко мне и сказал: "Нашей бабули больше нет с нами". И заплакал. После бабушкиной смерти он совсем изменился - сник, начались проблемы со здоровьем - он узнал, где находится сердце, которое до этого никогда не болело.

- Судя по воспоминаниям современников, ваш дед был необыкновенно добрым человеком.

Карина Наджарова: Да, он был очень добрым, отзывчивым, открытым человеком, готов был любить всех вокруг. Для него не было плохих людей. Наверное, не было человека, которому он бы не помог, если это было в его силах. Он готов был идти в любые инстанции, чтобы просить, но не за себя, а за других. Я перебирала его бумаги и обнаружила огромное количество писем как с просьбами, так и с благодарностью.

Показателен случай, который произошел с одной нашей домработницей. Дед собирался на очередной парад, где, будучи в должности заместителя министра обороны, должен был находиться на трибуне Мавзолея. Домработница готовила ему парадный мундир, но переусердствовала - прожгла дыру под рукавом с левой стороны кителя. Надо было видеть, с каким лицом она принесла дедушке прожженный китель - она была вся в слезах и дрожала от страха. Когда дедушка это увидел, он тоже на мгновение остолбенел. Но уже через секунду, чтобы успокоить перепуганную домработницу, сказал с улыбкой: "Ничего страшного. Значит, не буду поднимать левую руку". Так и пошел в этом кителе на парад. Хорошо, что дырка была слева, и правой рукой можно было свободно отдавать честь.

Дед ценил мужскую дружбу. В годы опалы Георгия Константиновича Жукова он был одним из тех, кто не только не отвернулся от полководца, но и поддерживал его, а когда Жуков болел, навещал его и дома, и в больнице.

- Какие увлечения были у маршала?

Карина Наджарова: Он много читал. Больше всего любил Толстого, Горького, Достоевского, Чехова. Я часто видела у него на тумбочке томики стихов Бунина. Дедушка получал толстые журналы и прочитывал все литературные новинки, кроме того, ему присылали книги по особому списку. Еще он с удовольствием читал книги, которые получал из Армении. Он вообще старался не терять связь со своей родиной. Читал, правда, в основном по-русски. Он владел разговорным армянским, а вот читал и писал на этом языке хуже.

Дедушка любил живопись, особенно ему нравилось творчество Репина, Левитана, Крамского, пейзажи Сарьяна, рисунки Кукрыниксов. Еще одна его привязанность - театр. Он старался не пропускать ни одного нового спектакля во МХАТе, в Малом театре. Предпочитал пьесы на исторические сюжеты.

Он любил играть в шахматы и нарды, любил гулять, много ходил пешком. И главное - он очень любил принимать гостей. Это был целый ритуал - он сам ездил на рынок покупать мясо для шашлыка, у него всегда был коньяк из Армении. Он любил хорошо угостить людей, хотел, чтобы они всегда оставались довольными. В нашем доме бывали артисты, художники, композиторы, политические и военные деятели. Он дружил с Микоянами, с Хачатуряном, с Исаковым, с Буденными, с Константином Симоновым, с которым познакомился еще на фронте. Он общался с Мариэттой Шагинян, его восхищали ее энциклопедические знания, трудоспособность. Я помню, что как-то раз мы с мамой даже навещали ее в больнице. Часто у нас в гостях бывал известный иллюзионист Арутюн Акопян, который жил неподалеку. Когда он к нам заходил, показывал мне фокусы с тем, что было под рукой - с салфетками, бумагой, веревками.

Дедушка любил классическую музыку, армянских исполнителей, любил песни под гитару. Я помню, что по телевизору как-то показывали передачу, в которой пел дедушкин любимый певец. И дед даже обратился на телевидение с просьбой повторить эту передачу.

- Каково это - жить в семье известного и любимого народом полководца?

Карина Наджарова: Я понимала, что дедушка - выдающийся человек, но я жила рядом с ним и воспринимала его как деда, а не как военного деятеля. Ответственность была большая - не уронить честь семьи. И фамилией пользоваться у нас было не принято. Тем более что я всю жизнь носила фамилию отца. Дед даже решил не приходить на мой выпускной вечер в военном институте, чтобы не привлекать лишнего внимания ни к себе, ни ко мне. Что касается военной карьеры, то и тут я не прибегала к его помощи. Например, должность капитана я получила на полтора года позже срока. Я сама прошла весь путь военнослужащего. Мама тоже сама поступила в медицинский институт. Дед даже ругал ее за то, что она не воспользовалась его помощью. Писал бабушке с фронта: "Наша Маргуша упряма как козел. Оказывается, она моим письмом к директору мединститута из-за самолюбия не воспользовалась. Это нехорошо".

А после института мама как стала врачом окулистом, так окулистом и на пенсию ушла. Да и в партию ее так и не приняли. Она подавала заявление дважды, дважды ее экзаменовала приемная комиссия, и оба раза маму считали недостаточно готовой для вступления в ряды КПСС. И принадлежность к фамилии Баграмян не сыграла своей решающей роли. А дедушка принципиально не хотел вмешиваться. Мама так и осталась беспартийной.