Состояния Дунского

Это он - на дальневосточной реке Тунгуске. Фото: Юрий Лепский.

Там ему привольно, свободно, там он дома. В город он приезжает на побывку. Рутинные дела, поход по друзьям, сдать рукопись в издательство, подготовить выставку, обработать фотографии... И опять - домой, в тайгу.

Я не специалист, в современной живописи разбираюсь плохо, поэтому определить технику или стилистику, в которой работает Дунский, не берусь. Однако и знаю, и чувствую: он очень талантлив. И не важно, что у него в руках: кисть, карандаш, перо, фотокамера, - результат будет всегда неожиданным и покоряющим. В его работах неизменно и ожидаемо только одно качество - мгновенно уловленное им, угаданное, почувствованное состояние природы, когда это редчайшее сочетание света, цвета, времени дня, времени года, воды и берегов, растений и воздуха, запахов и осязаний, звуков и тишины на какую-то долю секунды совпадает с твоим миром, с твоим личным состоянием. Как только этот резонанс случается, что-то в нем срабатывает и рука, повинуясь какой-то громовой команде, спускает затвор фотокамеры, а сетчатка мгновенно создает в памяти яркую цветную картинку, вспышку увиденного.

Это хорошо описано у Бродского, впервые приехавшего в Венецию: "...меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня - синоним: запах мерзнущих водорослей... Похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии... и я почувствовал, что шагнул в собственный портрет, выполненный из холодного воздуха".

Состояния Дунского. Фото: предоставлено Юрием Дунским.

В пейзажи Дунского можно входить, но только бережно и деликатно, поскольку это его состояния счастья. Редко кому повезет оказаться с ним вместе на далекой таежной реке, когда сам он - неотъемлемая часть этого пейзажа. Мне повезло: однажды мы с ним сплавлялись по горной дальневосточной речке Ул. Я, чайник, еле-еле управлялся со своей резиновой лодкой, обходя заломы и гребенки. А Дунский умудрялся одновременно управлять лодкой, рыбачить спиннингом, снимать своим стареньким "Кэноном" и бить редкую утку из двустволки. Вечером, когда причалили на очередную стоянку, результат был очевиден и красноречив. У меня: мокрая насквозь одежда, вода в сапогах (лодка моя таки перевернулась), утопленные новенький "Никон", последний килограмм картошки и кой-какая посуда. У Дунского: горячий костерок на косе, сковородка со шкворчащим разделанным и очищенным свежайшим ленком, две освежёванных утки в кастрюле с булькающей водой, две кассеты с заснятой пленкой. Да еще поставленная палатка, да бутылка водки, прохлаждающаяяся в мокром песке.

Потом, много дней спустя, мы вместе смотрели фотографии с этого маршрута. Глаз у него точный. Действительно, хороший кадр он выделял одним и тем же словом. "Да, вот тут состояние есть", - говорил Дунский. Он уже нажил троих внуков, а вот богатства не нажил. Тем не менее чертовски состоятелен. Дружить с ним - счастье. Он - верный и заботливый. Это его обычное состояние.