Тайная война на Пруте

С румынской территории вражеские секретные службы пытались развернуть работу по сбору агентурных сведений о положении в Бессарабии и на всем черноморском юге России, а также осуществлять диверсии против стратегических объектов в русском тылу и против судов дунайской экспедиции особого назначения адмирала М.М. Веселкина, которая до осени 1915 г. поддерживала связь между Россией и союзной ей Сербией. Задачу русской полиции и контрразведки усложняло то обстоятельство, что пересечение русско-румынской границы в начале XX в. было делом достаточно простым. Еще в 1898 г. МВД России установило практику выдачи так называемых легитимационных билетов для перехода в Румынию жителям 21-верстной приграничной полосы (для поисков скота, приобретения леса и камыша). Однако местные полицейские власти выдавали такие билеты совершенно посторонним лицам, даже жителям Кишинева и Бельц, совершавшим поездки в Яссы и Бухарест. И только в феврале 1915 г. русские власти постарались ограничить эту порочную практику¹.

В самом начале войны была мобилизована и отправлена на австрийский фронт 20-я Хотинская бригада пограничной стражи, в результате чего полностью обнаженным остался участок русско-румынской границы протяженностью свыше 116 верст. Этим подарком судьбы и русских властей не замедлили воспользоваться контрабандисты, начавшие в широких размерах ввозить в Россию из Австрии водку и спирт; не теряли времени и неприятельские агенты². Глава австро-венгерской военной разведки в годы войны генерал Макс Ронге вспоминал, что разведывательный пункт в Черновицах доставлял множество сведений, так как "Румыния благоприятствовала проходу разведчиков"³. Лишь некоторое время спустя зияющая дыра в пограничной линии империи была закрыта силами других пограничных бригад, 21-й Скулянской и 22-й Измаильской. 12 июня 1915 г. командир Скулянской бригады полковник М.А. Нарбут докладывал в штаб 7-й армии, что охрана границы во вверенной ему части была доведена до высшего напряжения сил, но все же нельзя было исключить случаев ее нелегального перехода. "Борьба с евреями за последнее время становится все труднее, и сеть их агентов по контрабанде и по тайной перевозке в Румынию и обратно разных лиц все увеличивается", - писал Нарбут. В качестве желательной меры он предлагал выселение всех евреев из 50верстной приграничной полосы вглубь страны и запрещение им перемещаться внутри этой полосы^4.

С довоенного времени и вплоть до лета 1916 г. во главе БГЖУ стоял полковник Отдельного корпуса жандармов Константин Федорович Нордберг, знаток местного революционного движения и опытный специалист по агентурной работе. В Бессарабской губернии к началу 1914 г. организованного революционного подполья не существовало, что позволяло управлению Нордберга ограничиваться слабой внутренней агентурой числом в шесть человек, а также одиннадцатью филерами из унтер-офицеров⁵. Закордонная агентура БГЖУ состояла из одного агента у ротмистра С.М. Ральцевича с пограничного пункта в Рени и двух агентов у подполковника М.С. Афанасьева с пограничного пункта в Измаиле⁶. Они работали в основном на Дунае среди матросов русского Дунайского пароходства, наблюдая за их связями с тайной организацией "Союз черноморских моряков".

После начала войны задачи, стоявшие перед бессарабскими жандармами, существенно усложнились, а силы и средства в их распоряжении оставались крайне незначительными. На всю агентуру этого управления, как на территории Бессарабии, так и закордонную, выделялось всего по 400 руб. в месяц⁷. До войны данная сумма считалась достаточной, но в условиях военного времени этих денег стало не хватать. Острый недостаток ассигнований отчасти восполнялся, благодаря денежным суммам, которые отпускал Нордбергу штаб Одесского военного округа⁸. В свою очередь, начальник БГЖУ отправлял начальнику штаба округа свои донесения по Румынии. Лишь 5 января 1916 г. товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий по ходатайству Нордберга дал согласие на увеличение отпуска на агентурные расходы (на пограничных пунктах в Рени, Килии и Скулянах) на 300 руб. в месяц⁹.

Острым оставался вопрос с нехваткой личного состава. Всего в БГЖУ состояло на службе 6 офицеров, 5 вахмистров и 42 унтер-офицера и прикомандировано было еще 5 офицеров и 46 унтер-офицеров. Однако эта группа жандармских чинов была распределена по многим участкам. Начальник управления имел двух помощников-офицеров - одного по Кишиневскому, Бендерскому и Аккерманскому уездам, другого по Бельцкому, Хотинскому, Сорокскому и Оргеевскому уездам. У каждого из них в подчинении была группа унтер-офицеров. Постоянный и прикомандированный личный состав БГЖУ нес службу на постоянных и временных пограничных пунктах в Измаиле, Рени, Скулянах, Липканах, Килии¹⁰.

1 июля 1915 г. Нордберг пожаловался в Департамент полиции, что он оказался практически лишен возможности вести наблюдение за подозреваемыми в шпионаже, так как из восьми филеров вверенного ему управления двое были направлены в Рени для охраны грузов экспедиции особого назначения, двое находились на постоянном дежурстве на станции Кишинев и только четверо могли вести текущее наружное наблюдение¹¹. Жалоба осталась без внимания, и 30 октября 1915 г. Нордберг писал уже в штаб Отдельного корпуса жандармов о том, что на службе по секретной и строевой части у него в подчинении находились всего 1 вахмистр и 7 унтер-офицеров, "переутомление коих уже отражается на успехе работы". Нордберг просил прикомандировать к его управлению еще одного офицера и двух унтер-офицеров¹².

В военное время главная задача бессарабских жандармов заключалась в борьбе с угрозой из-за кордона. Революционная деятельность в самой Бессарабии, по оценке Нордберга, после начала войны замерла, что позволяло его подчиненным более активно работать по ту сторону румынской границы. Но в Департаменте полиции были не вполне довольны агентурной работой Нордберга: в апреле 1916 г. ему было поставлено на вид, что по отчетности у него числились 16 секретных сотрудников, тогда как сведения поступали только от 5 из них¹³.

Главная задача закордонной работы БГЖУ заключалась в наблюдении за контактами русской революционной эмиграции с неприятельскими секретными службами, а также в борьбе с попытками тайного ввоза в Россию динамита и подрывной литературы. Ценным агентом Нордберга стал Григорий Васильевич Калюжный - выходец из крестьян Херсонской губернии, бывший кочегар, ходивший на судах Русского общества пароходства и торговли. До войны он под кличкой Крюк работал на начальника жандармского управления Одессы П.П. Заварзина, давая тому сведения по Союзу черноморских моряков, в котором имел партийную кличку Григорий Сова или Григорий Лоза. Согласно правилам, сотрудничество охранки с ним прервалось, когда Калюжный был призван на срочную службу в армию. В августе 1913 г. он дезертировал из домашнего отпуска и с тех пор проживал с женой в румынском Галаце, столярничал, позднее сидел без работы¹⁴. В апреле 1915 г. Калюжный предложил Одесскому охранному отделению свои услуги по осведомлению о деятельности "Союза вызволенья Украины" - националистической организации мазепинского толка, содержавшейся австро-германскими секретными службами. Предложение Калюжного было принято.

"Союз вызволенья Украины" был образован в Австро-Венгрии в конце 1914 г. К следующей весне его представители вступили в контакт с проживавшими в Румынии матросами - участниками восстания 1905 г. на броненосце "Князь Потемкин-Таврический". Посредниками в их сношениях выступили Замфирий Арборе-Ралли, патриарх российской революционной эмиграции в Румынии, и один из вождей румынской социал-демократии доктор Христиан Раковский. Они вошли в контакт с жившим в Галаце бывшим потемкинцем Даниилом Пустяковым, который согласился за деньги переправлять через Прут подрывную литературу и взрывчатку. Динамит предполагалось использовать для диверсий против железнодорожных сооружений и верфей в Николаеве. Кроме Пустякова, игравшего ключевую роль в организации переправки динамита, к этому делу были причастны потемкинцы Николай Рыжков и Петр Блохин, живший в Бухаресте в доме 10 по улице Чаршия. Там находился пункт временного хранения динамита, который планировалось переправлять через Прут в окрестностях Слободзеи, позже - в районе Рени или Измаила¹⁵.

Первая попытка ввезти в Россию партию динамита провалилась; исполнители Александр Клочко и Торос Торосов (Марк, в прошлом активист революционного Союза черноморских моряков) были задержаны и депортированы румынскими властями; вскоре они уже сидели в одесской тюрьме¹⁶. После этого на связь с потемкинцами в январе 1915 г. вышел прибывший в Галац неизвестный, назвавшийся эмиссаром "Союза вызволенья Украины". Русская полиция предполагала, что им мог быть Израиль Гельфанд (он же Александр Парвус) или малороссийский социал-демократ Микола Железняк. Неизвестный располагал крупными денежными средствами и огромными запасами подрывной литературы, особенно "Вестника Союза вызволенья Украины". Григорий Сова, он же агент Крюк, согласился помочь с доставкой этих предметов на русский берег. Всю зиму 1915 г. взрывчатка и литература переправлялись в огромном количестве. Грузы перевозились на специально купленных лодках в Рени, затем по железной дороге в Одессу, откуда растекались по всему югу России. Весной уполномоченный "Союза вызволенья Украины" был арестован румынскими властями и выслан из Галаца, однако переправка грузов продолжалась¹⁷. 7 августа 1915 г. в Галац для переговоров о переправке динамита приезжал германский подданный Прест¹⁸.

Начиная с мая 1915 г. деятельность группы потемкинцев на румынском берегу Прута была предметом внимания различных органов русских секретных служб - контрразведки штаба 7й армии и Главного управления Генерального штаба, БГЖУ и Департамента полиции. Непосредственное наблюдение за потемкинцами в Галаце вел помощник начальника БГЖУ на пограничном пункте в городе Измаиле и в Измаильском уезде подполковник М.С. Афанасьев¹⁹.

Берег Дуная в окрестностях Измаила и Рени был, пожалуй, самым трудным участком работы для чинов БГЖУ. В Рени располагалась главная промежуточная база экспедиции Веселкина, которая была объектом особых усилий вражеских агентов. Румынская граница в этих местах наблюдалась достаточно слабо. К примеру, в 3-4 верстах от Рени находился Усть-Прутский пограничный пункт, который не входил в ведение жандармского надзора из Рени, а обслуживался всего двумя таможенными чиновниками. Этой дорогой издавна пользовались революционеры - она даже получила название "эсеровского пути". Многие другие участки границы из-за слабого контроля также были удобны для нелегального перехода²⁰.

В июне 1915 г. жандармское управление Одессы передало агента Крюка управлению полковника Нордберга, поскольку сама Одесса не была местом активной деятельности украинских революционеров. С июля Крюк состоял на службе БГЖУ, получая 50 руб. в месяц²¹. После передачи Калюжный практически перестал давать ценную информацию. Жандармские органы полагали, что причина могла заключаться в неумелом руководстве им со стороны помощника Нордберга, ротмистра Васильева. Впрочем, 24 января 1916 г. Калюжный дал точные сведения о подготовке неприятельскими агентами диверсии на русской территории. По его данным, 21 января в Галац прибыли Рудольф Финклер (временно находившийся во главе австрийского разведывательного бюро в Бухаресте), его сожительница Аннета Бухольцан и Мечислав Славинский, бежавший из Варшавы. Они привезли с собой взрывчатку с целью взрыва трех транспортов в Одесском порту, железнодорожного моста через Днестр у Бендер, станционных сооружений Жмеринки, Троянова Вала и других станций, а также двух подводных лодок и стоявших в Рени пароходов. Для предотвращения этого ротмистр Васильев, временно исполнявший должность начальника БГЖУ, лично выехал в Галац и при помощи русского консульства передал сведения румынским властям. 31 января австрийская диверсионная группа была арестована; у них обнаружили в двух чемоданах 32 кг экразита (австрийское название пикриновой кислоты, или тринитрофенола, мощного бризантного взрывчатого вещества). Выяснилась причастность австрийского и германского консульств, однако власти Румынии приняли все меры к сохранению дела в тайне и недопущению публикаций о нем в прессе²².

И все же к весне 1916 г. у Нордберга практически не осталось сомнений в двурушничестве сотрудника Крюка. Были установлены его контакты со служащими австрийского и германского консульств в Галаце и Бухаресте; причем Васильеву он рассказывал далеко не обо всех из этих встреч. Материальное положение Калюжного резко и без видимых причин улучшилось, хотя от русских жандармов он получал всего 50 руб. в месяц. Этим небольшим заработком он явно не дорожил и тратил намного больше. Считая вероятным подкуп Калюжного немцами, Нордберг принял решение о его аресте в случае попытки въехать в Россию²³.

Это решение было оправданно, так как агентурные сведения, которые имела военная контрразведка, подтверждали, что Калюжный широко и энергично занимался организацией военного шпионажа против России, ввозом динамита и подрывной литературы. Одновременно с БГЖУ за деятельностью потемкинцев в Галаце наблюдала и контрразведка штаба 7й армии, которой помогали местные пограничники. Особую энергию проявлял командир Колибашского отряда (пост Колибаши) 1го отдела Измаильской бригады 5го округа Отдельного корпуса пограничной стражи ротмистр Лев Филиппович Курганов. К августу 1915 г. в группу потемкинцев был внедрен агент Курганова - болгарин Георгий Константинов Бритков, владевший бакалейной лавкой в селе Брынзы Измаильского уезда и домом в Болграде. Ему удалось узнать, что немцы поручили Пустякову и Калюжному организовать взрыв железнодорожного моста между станциями Жмеринка и Винница, для чего требовалось заблаговременно поселить там своего человека и устроить ему знакомство с охраной моста. Для диверсии было заготовлено 50 кг динамита. Его переправку заговорщики предполагали поручить Парамону Лефтерову, он же Матвеев, русскому старообрядцу, старшему над рыбаками в правительственных плавнях в районе Колибаши-Брынза. Этот последний на самом деле также был агентом ротмистра Курганова²⁴.

В конце августа потемкинцы в Галаце познакомили Бриткова с неким Адамом Шмидтом, который предложил ему добывать для немцев сведения военного характера. Довольно скоро Бритков вошел в доверие к потемкинцам, стал регулярно встречаться с ними на румынском берегу Прута и передавать им дезинформационные сведения, которые готовились в штабе 7й армии. Выяснились интересные подробности отношений между потемкинцами и заказчиками их шпионской работы. Шмидт обманывал бывших моряков; те, в свою очередь, дурачили Бриткова, говоря, что немецкие хозяева были недовольны качеством его информации. Сам Бритков заметил, что Пустяков и Калюжный неплохо наживались на его донесениях - они заметно приоделись со времени их последней встречи. Бывшие моряки боялись ходить для разведки на русский берег Прута и предпочитали давать поручения другим лицам. Бриткову они советовали сообщать больше конкретных сведений, пусть даже вымышленных, лишь бы это приносило деньги. Главное - "замазать жиду глаза" (Шмидт по национальности был евреем) и получить более важную и высокооплачиваемую работу по переправке в Россию динамита и нелегальной литературы, говорили потемкинцы Бриткову²⁵.

Вскоре бывшие моряки решили прекратить сотрудничать со Шмидтом и установить связь непосредственно с австро-венгерской разведкой. На встречу с ними в Сучаву на автомобиле специально приехал из Черновиц капитан австрийской армии. Он сообщил, что все сведения от Бриткова были весьма хороши и что Шмидт передал ему фальшивую расписку от Калюжного в получении 600 руб. для Бриткова. Также австрийский разведчик дал задание по организации взрывов адских машин на железнодорожном узле в Жмеринке²⁶. То, что австрийцы высоко оценили сведения от Бриткова, было хорошим знаком для русской контрразведки, которая с сентября 1915 г. развернула целую операцию по дезинформации противника и прикрытию истинных планов Ставки на черноморско-балканском направлении.

Однако вскоре над работой агентуры ротмистра Курганова на румынском берегу Прута нависла угроза. В январе 1916 г. Бриткова призвали в армию, хотя прежде он был освобожден от призыва как сотрудник разведки. Пришлось обратиться за содействием к начальнику контрразведывательного отделения штаба Одесского военного округа подполковнику В.М. Якубову, которому удалось отстоять Бриткова²⁷. А в марте 1916 г. 22-ю Измаильскую пограничную бригаду, в которой служил Курганов, отправили на переформирование, и ему пришлось отправиться с ней. В письме к Якубову он высказывал сожаление о том, что ему приходилось бросить оперативную работу по группе потемкинцев. Ротмистр-пограничник сообщал также, что у него возникли подозрения в отношении собственного агента Парамона Лефтерова, который, вероятно, брал деньги и у Курганова, и у Калюжного, помогая ему водить за нос агента Бриткова. Тем не менее именно Бриткову ротмистр Курганов был вынужден поручить все начатое им агентурное дело, перспективы которого теперь были более чем туманны²⁸.

Любопытно, что Григорий Калюжный, который, как вражеский агент, был одним из главных объектов наблюдения и разработки ротмистра Курганова, докладывал своему начальству в БГЖУ о непрофессиональных и провокационных действиях самого Курганова. Так, Калюжный сообщил, что однажды в его присутствии совершенно незнакомый человек сделал Пустякову предложение переправлять динамит из Румынии в Россию. Это предложение от неизвестного человека показалось настолько странным, что в нем сразу же заподозрили русского агента, а позже выяснилось, что этим человеком был сам ротмистр Курганов²⁹.

Несмотря на убежденность Курганова, что ему удается полностью отслеживать работу потемкинцев по ввозу динамита, последние успешно продолжали эту деятельность. В целом история заговорщиков из Галаца Пустякова и Калюжного и их попыток доставить динамит в Россию могла бы стать сюжетом отдельного авантюрного романа. Но операция эта так и не была осуществлена, хотя разговоры о ней длились около полугода, причем все действующие лица продолжали обманывать друг друга и наживаться за счет австрийской разведки. И за всем этим пристально следили секретные службы России.

Как докладывала в декабре 1915 г. агентура БГЖУ в Румынии, потемкинец Пустяков вместе с товарищем примерно один раз в неделю доставляли из Бухареста на станцию Барбош близ Галаца небольшие партии динамита, шпионскую корреспонденцию и революционную литературу. Все эти лица получали жалованье из германской миссии. Их пособниками были румынские рыбаки-липоване, которые при помощи товарищей-рыбаков с русского берега переправляли груз в Россию. По данным агентуры, в перевозке динамита и мазепинской литературы участвовали румынский подданный Григорий Сова (т.е. Калюжный), проживавший в Рени и содержавший там кузнечную лавку, а также семья шорных мастеров Ивановых, проживавшая в Рени и Галаце³⁰.

Именно в приграничном дунайском порту Галаце находился главный центр подготовки вражеских диверсий. Одну из групп возглавлял содержатель шинка Маки Мелисаратос, в нее входили также два рыбака и несколько рабочих с фабрики "Гетц". Однако из-за возникших денежных недоразумений рыбаки донесли на Мелисаратоса. В конце ноября 1915 г. он был подвергнут обыску; у него обнаружили склад динамита и "аппараты для производства взрывов". Мелисаратос и несколько его сообщников были арестованы³¹. Однако работа врагов в Галаце продолжалась. В марте 1916 г. в штабе Одесского военного округа были получены сведения, что главным местом сбора мелких агентов австрийского шпионажа была пекарня грека Элефтерия Ставро. Там собиралась "шайка" из 25 человек разных национальностей, в том числе все тот же Григорий Калюжный. Сам пекарь Ставро почти каждую неделю приезжал пароходом в Рени, где проживал его зять, шорный мастер Иванов³².

Как видим, бессарабские жандармы были неплохо осведомлены о неприятельской шпионской и подрывной деятельности близ русской границы на нижнем Дунае. Ценную информацию об этом сообщал еще один агент БГЖУ в Румынии - конторщик русского Дунайского пароходства в Галаце Антон Зимос, он же Григорий Парфенти. Сведения о контрабанде динамита передавали агенты Рыбаков, Окунь и Ерш, по всей видимости, из числа местных рыбаков³³. Антон Зимос состоял на службе с 1 апреля 1913 г.; как и Калюжный, до войны он освещал деятельность Союза черноморских моряков, затем был перенацелен на наблюдение за контрабандой динамита и революционной литературы. Он подчинялся помощнику Нордберга в Измаиле подполковнику Афанасьеву, который вел переписку с этим агентом через лоцмана парохода "Адмирал Кашерининов" Афанасия Бенитатоса³⁴. Зимос сотрудничал с ротмистром пограничной стражи С.М. Пайзанским, которому передавал данные о передвижениях румынских войск в Галацком корпусном округе³⁵.

У агента "Парфенти" не сложились отношения с помощником Нордберга на пограничном пункте в Рени подполковником Ральцевичем, который обвинял его в передаче ложных сведений и финансовых махинациях. Зимосу ставилось в вину, что он присвоил себе несколько тысяч франков выручки за партию брусничного листа, принадлежавшего его родственнику. Затем Зимос якобы начал запугивать потерпевшего обвинением в шпионаже, оговаривал других невиновных людей. Наконец, "Парфенти" обвинялся в бесцензурной доставке писем через границу для австрийской экспортной конторы "Блау и К ", подозревавшейся в шпионаже; были и анонимные сведения о его шпионаже в пользу сигуранцы³⁶. Сложно сказать, насколько эти сведения соответствовали действительности. Как показывает опыт работы русского политического сыска того времени, среди его тайных осведомителей практически не было идейных и чистоплотных в делах людей. Однако даже в этом случае такие агенты могли поставлять ценную информацию, при наличии кураторства, а с этим у секретных служб России были большие проблемы.

Вопреки мнению Нордберга, его подчиненный Ральцевич добился от адмирала Веселкина перевода агента "Парфенти" из Галаца в главную контору Дунайского пароходства в Одессе с 1 января 1916 г. В результате БГЖУ лишилось своей агентуры в Галаце. По следам этих неудач жандармские офицеры начали грызться между собой. С 15 декабря 1915 г. деятельность всех чинов БГЖУ в Измаильском уезде была по приказу главного начальника Одесского военного округа генерала М.И. Эбелова объединена в руках подполковника Н.И. Шамшева, бывшего начальника Гродненского губернского жандармского управления, назначенного помощником Нордберга в Рени³⁷. Шамшев, как чужак, пришелся не ко двору у местных жандармов. В мае 1916 г. Нордберг обвинил его в отказе поддерживать связь с агентурой в Галаце (до которого из Рени было всего два часа пути на пароходе по Дунаю). Шамшев отвечал, что не против работать с галацкой агентурой, но при эвакуации его управления из Гродно потерял все имущество, включая штатское платье. На обзаведение он просил деньги у Нордберга, но тот отказал³⁸. В конце концов приказом М.М. Веселкина N 1987 от 11 октября 1916 г. Шамшев был назначен заведующим контрразведкой экспедиции особого назначения³⁹. К сентябрю 1916 г. Нордберг был переведен в Одессу, а на смену ему в Кишинев был назначен его прежний оппонент Ральцевич.

Старая Россия и ее органы политического сыска близились к своему трагическому и бесславному концу, и заграничная деятельность БГЖУ не увенчалась сколько-нибудь значительными достижениями. Впрочем, она изначально была ориентирована лишь на относительно неширокую полосу вдоль границы Румынии, а ее цели не выходили за рамки традиционной для политической полиции деятельности по предупреждению проникновения в Россию враждебных лиц и опасных грузов. Опыт работы русской контрразведки и политической полиции в Бессарабии в годы Первой мировой войны показывает, что внутренняя ситуация в Днестровско-Прутском междуречье, несмотря на усилия противника, вплоть до крушения монархии в России оставалась достаточно спокойной и в целом контролировалась имперскими властями. Однако после Февральской революции и слома прежней системы государственной безопасности уже ничто не могло предотвратить разгул националистического сепаратизма, подготовивший почву для оккупации Бессарабии королевской Румынией.

• ^{1 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 667. Л. 69-69 об.}
• ^{2 Там же. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1947. Л. 9-13 об.}
• ^{3 Ронге М. Разведка и контрразведка. М., 1939. С. 80.}
• ^{4 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 10. Д. 583. Л. 6-7.}
• ^{5 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1914 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 2-3 об.}
• ^{6 Там же.}
• ^{7 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 57.}
• ^{8 Там же. Л. 59-60.}
• ^{9 Там же. 1916 г. Д. 50. Ч. 8. Л. 1.}
• ^{10 Там же. Л. 26-27 об.}
• ^{11 Там же. Л. 9-9 об.}
• ^{12 Там же. Л. 21-21 об.}
• ^{13 Там же. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д.Л. 56-56 об.}
• ^{14 Там же. 1914 г. Д. 200. Л. 4-5, 32.}
• ^{15 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 10. Д. 590. Л. 3-4, 12-12 об., 14 об.}
• ^{16 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 11-12 об.}
• ^{17 Там же. Л. 10-10 об.}
• ^{18 Там же. Л. 31-32.}
• ^{19 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 10. Д. 590. Л. 23-23 об.}
• ^{20 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1913 г. Д. 51. Ч. 8. Л. 16-17 об.}
• ^{21 Там же. 1916 г. Д. 50. Ч. 8. Л. 7-7 об.}
• ^{22 Там же. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 25-27, 53; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 16. Д. 337. Л. 32-32 об.}
• ^{23 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 29-29 об.}
• ^{24 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 10. Д. 590. Л. 25-26 об.}
• ^{25 Там же. Л. 30-32, 39, 52-53 об., 66-68 об.}
• ^{26 Там же. Л. 75-79, 90-93.}
• ^{27 Там же. Л. 145-147.}
• ^{28 Там же. Л. 181-182 об.}
• ^{29 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 25-27.}
• ^{30 РГВИА. Ф. 1837. Оп. 10. Д. 590. Л. 115-115 об.; Ф. 2000. Оп. 16. Д. 337. Л. 27-27 об.; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 31-32.}
• ^{31 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 16. Д. 337. Л. 26-26 об.}
• ^{32 Там же. Л. 35.}
• ^{33 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 316. 1915 г. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 32 об.}
• ^{34 Там же. Л. 36-37 об., 40-43.}
• ^{35 Там же. Л. 36-37 об.}
• ^{36 Там же. Л. 19-22 об., 40-48.}
• ^{37 Там же. Д. 50. Ч. 8. Л. 30-31.}
• ^{38 Там же. Д. 1. Ч. 8. Лит. Д. Л. 59-60, 66-66 об.}
• ^{39 Там же. 1916 г. Д. 50. Ч. 8. Л. 33.}