"Через полгода обещали дать капитана, если доживу..."

Потребовалось прожить целую жизнь и самому побывать на войне, чтобы понять отца и его немногословных побратимов-фронтовиков.

ПАРК КУЛЬТУРЫ, 9 МАЯ

Я счастливый человек, потому, что отец последние десять лет из своих девяноста с хвостиком прожил в моем доме. До конца он сохранял абсолютно ясный ум, прекрасную память, читал книги, а 9 мая облачался в свой старый мундир с орденами и шел в московский Парк культуры. Мы с братом тоже шли - этот ритуал неукоснительно соблюдался много лет.

Еще в середине 80-х отец отыскал в Парке культуры своих ветеранов - тех, что уцелели в мясорубке под Москвой в 1941-м. Сказать, насколько он тогда обрадовался, я не берусь - для этого требуется испить из той фронтовой чаши. С тех пор наши походы в Парк культуры 9 мая стали традиционными. Иногда он накануне созванивался с вновь обретенными фронтовыми друзьями, иногда мы приходили просто так, уже зная, на каких скамейках обязательно обнаружим своих.

Ветеранские жены приносили с собой домашнюю снедь - огурчики, хлеб, сало, луковицы. Ветераны разливали по стаканам водку. Ветеранские дети и внуки стояли или сидели чуть поодаль, с уважением поглядывая на ордена и медали. И еще неизвестно, кому в этот день было лучше - им сдвигать граненые стаканы или нам смотреть на них. И еще неизвестно, кто больше ждал этого весеннего дня.

Когда отцу было уже сильно за восемьдесят, он вдруг стал рассказывать про войну. Кое-что мы с Таней (женой) записали. Жаль, не все.

О НАЧАЛЕ ВОЙНЫ

"Я учился в Калинковичах, в пехотном училище. Война для нас началась ровно 22 июня. Наш эшелон стоял на железнодорожном узле Орша, когда попал под бомбежку. Это было ночью, мы спали в вагонах. Хорошо, что эшелон стоял на последнем пути, далеко от вокзала. А бомбили вокзал и ближайшие к нему железнодорожные пути, которые освещались. Правда, сначала никто из нас не верил, что это война, думали - учения и бросают учебные бомбы.

Доучиться не пришлось. 2 июля 1941 года нескольких человек, в том числе и меня, отобрали, присвоили нам звание лейтенанта и отправили в Москву, где формировались дивизии народного ополчения. Я попал в 18-ю дивизию, которая формировалась из добровольцев Ленинградского района. Там были рабочие, артисты, студенты, учителя - люди разных мирных профессий. Например, популярный тогда певец-тенор Виноградов, его тогда все знали, ну, как сейчас знают Кобзона. Пластинки его везде продавались. Он был старшиной соседней роты. У меня старшиной роты тоже был знаменитый артист Давыдов.

Меня назначили командиром пулеметной роты. 103 человека. А мне всего девятнадцать лет.

Ополченцы 1941 года. РИА Новости ria.ru

ОБ ЭКИПИРОВКЕ

Ополченцы были вооружены очень плохо. На роту несколько трехлинеек Мосина, ручные пулеметы Дегтярева. Сначала дали даже винтовки Лебеля образца, кажется, 1860 года. Они были в хорошем состоянии, видно, хранились где-то в арсеналах. Но очень длинные, с меня ростом, и заряжались с трудом.

Обмундирование тоже выдавалось не полностью. Кому доставались брюки, кому гимнастерки. Вот так и шли на фронт - у кого-то верхняя часть одежды гражданская, а нижняя военная и наоборот. Но общее настроение было боевое. Мы были настроены не только держать оборону, но и гнать немца с нашей земли. Правда, когда столкнулись с противником, то немного приуныли, ясное дело.

О "ЮНКЕРСАХ"

Первый раз это случилось под Вязьмой, где на нашу колонну налетели двенадцать "Юнкерсов". Мы шли по проселочной дороге, вокруг чистое поле, жнивье, не спрятаться. И они нас стали бомбить. Безнаказанно. Мы не могли оказать никакого сопротивления. Бомбили спокойно - один заход за другим, пока все бомбы у них не кончились.

Мы тогда шли на соединение с 248-й дивизией, которая обороняла населенный пункт Волочек. Причем, наш командир хотел обойти это поле стороной, точнее - лесом. Но вдруг подлетает "эмка", из нее выходит генерал и говорит: "Время не ждет, никаких обходов, двигайтесь прямо". И мы пошли и потеряли больше половины своего состава.

Потом я где-то читал, что от 248-й дивизии в итоге осталось не больше роты. Так что еще неизвестно, что бы с нами стало - успей мы соединиться с той дивизией.

О НЕМЕЦКИХ ЛИСТОВКАХ

Мы там, оказывается, попали в окружение. Никакой информации о том, что происходит вокруг. Связь потеряна, управление войсками потеряно. Нам сказали, мол, идите в таком-то направлении. И мы шли, по сути дела, сами по себе.

К тому же немцы сбрасывали с самолетов листовки, дезинформировали: сколько наших частей окружено, сколько красноармейцев попало в плен, какие населенные пункты захвачены. Писали, что Москва вот-вот падет. Но мы ничему этому не верили. Еще были листовки с призывами сдаваться в плен и говорилось, что такая листовка - пропуск к немцам. Если листовку находили, то солдата, который ее хранил, строго наказывали и даже кое-где расстреливали.

ОБ ОКРУЖЕНИИ

Наши командиры приняли решение отходить на восток в сторону Гжатска. Днем отсиживались в лесах, отстреливались, а по ночам шли. Только-только подошли к городу, как подъехала колонна машин в сопровождении танков. Вышел генерал Рокоссовский и сказал, что с сегодняшнего дня мы находимся в его подчинении. Потом в своих мемуарах он напишет, что наша ополченческая дивизия была единственной боевой единицей, которая оказалась тогда в его подчинении. Других войск у него не было.

Затем он дал команду "По машинам!" Приказал следовать за ними. Мы перешли мост через реку Гать, подались в сторону Можайска. И буквально сразу на том берегу появился немецкий танк и начал обстреливать нашу колонну. Один из снарядов попал в легковую машину, где находился начальник штаба дивизии. Он погиб, машина загорелась.

А мы вышли к Бородинскому полю. Там опять встретились с Рокоссовским, он дал команду идти в сторону Волоколамска и там занять оборону. С этого момента и до самого конца 1941 года мы находились в составе 16-й армии Рокоссовского на Волоколамском направлении. Отбивали атаки немцев.

ЕЩЕ ОБ ЭКИПИРОВКЕ

В конце ноября мы получили пополнение с востока, 78-ю дивизию Белобородова. А из Средней Азии пришла 8-я дивизия Панфилова. В начале декабря пришел кавалерийский корпус Доватора. Стало полегче, мы почувствовали, что вместе с кадровыми частями можем дать хороший отпор немцам. Так оно и было.

К тому же пришла осень - дожди, слякоть, дороги развезло. А потом и вовсе - зима, мороз, а немцы к такому повороту оказались совсем не готовы. Мы же к тому времени получили валенки, полушубки, шапки. Ополченцев в нашей дивизии тогда осталось совсем мало. Многие полегли, еще больше были ранены. Поэтому наша дивизия перестала называться ополченческой, а стала называться 18-й стрелковой.

Ополченцы поначалу никаких боевых навыков не имели, поэтому их много погибало. Опыт приходил в боях. Но вот что скажу: страх у них очень быстро прошел. Со временем никто уже не боялся быть убитым, хотя каждый день смерть ходила рядом.

О "КАТЮШАХ"

Под деревней Шкирманово был хорошо укрепленный немецкий рубеж, он несколько раз переходил из рук в руки. Там мы понесли большие потери, но и немцы тоже. И там же впервые были применены "Катюши". Хорошее оружие! Мы убедились в этом, когда зашли в Шкирманово: вся немецкая техника была сожжена - танки, бронемашины, грузовики. "Катюши" здорово поработали.

О ФРОНТОВЫХ 100 ГРАММАХ

Мы недоедали, недосыпали, спали на ходу. Остановится колонна, стоя уснешь. Тебя толкают - что, мол, стоишь, пора идти. Усталость была страшная, но вот, что удивительно, болели мало. В редкие моменты нас снимали с фронта, отправляли ненадолго в тыл, где мы могли себя привести в порядок, помыться, передохнуть. В основном нашим опорным пунктом были Химки. А потом опять шли в бой.

Окоп был дом родной, там можно было поспать, укрывшись еловыми ветками. Иногда отдыхали в землянке, если успевали откопать, но это было очень редко. Иногда, если в населенных пунктах ненадолго останавливались, печку нам топили, обогревали.

Перед обедом старшина роты привозил флягу с водкой и разливал по сто грамм фронтовых. Привозил с учетом полного личного состава, а часто половины состава уже не было, тогда каждому доставалось побольше. Обратно водку не увозили, она хорошо обогревала и придавала храбрости и безрассудства, особенно перед боем.

О ПАРАДЕ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

Про то, что 7 ноября на Красной площади был парад, мы узнали из газеты "Красная звезда". Парад сильно поднял наш боевой дух, мы поняли, что Москву обязательно отстоим. Но больше всего подняло моральный дух известие о прибытии сибиряков, благодаря которым мы в декабре начали контрнаступление.

О ЛОЗУНГАХ

В кинофильмах показывают, как наши солдаты, поднимаясь в атаку, кричат: "За Родину, за Сталина!". Лично я никогда не кричал и вокруг меня тоже такого не слышал. Может, от того, что мы тогда больше отходили, чем наступали. Не знаю... А то, что мы воюем за Родину, и так все понимали, без громких слов.

О ГВАРДЕЙЦАХ

В начале января 1942 года, когда немцев под Москвой разгромили и мы перешли в контрнаступление, дивизии было присвоено звание "гвардейская". Ополченцы превратились в гвардейцев. Это большая честь.

Затем я попал на Северо-Западный фронт в 7-ю гвардейскую дивизию. Она получила особое задание по окружению и уничтожению 16-й немецкой армии, Демянской группировки в районе Валдая Новгородской области. Мне присвоили очередное звание, повысили должностной оклад.

Через полгода обещали дать капитана, если доживу.

О РАНЕНИИ

Нас погрузили в эшелон, на станции Бологое высадили, выдали маскхалаты, лыжи (умеешь-не умеешь на них ходить, встаешь и идешь) и отправили в сторону Демянска. Остановились мы у населенного пункта Рамушево, который нам приказали взять. И вот тут меня дважды ранило.

Первый раз пуля попала в руку. А второй раз - в живот с выходом через тазобедренный сустав и повреждением какой-то подвздошной кости. И все, я вышел из строя.

Хорошо, что был совершенно голодный, с пустым кишечником. Когда меня в городишке Крестцы оперировал хирург фронта Бурденко, в честь которого потом военный госпиталь назвали, он сказал: "Ну, лейтенант, тебе повезло, что ты голодный был. Если бы ты был сытый, ты бы не выжил, мы бы тебя не спасли. А так, может быть, еще поживешь".

После чего меня погрузили в санитарный поезд и отправили в Ярославль. Пролежал я там три месяца, но раны никак не заживали. И опять меня погрузили в санитарный поезд и повезли куда-то на восток. Мы проехали Пермь, Свердловск, Тюмень, Омск, Новосибирск, потом повернули на север и так я оказался в Томске. Город хороший, но глухой, дальше дороги не было - тупик. Здесь я еще несколько месяцев пролежал в госпитале.

Спасибо медикам, они меня подняли на ноги. Но воевать больше не пришлось, хотя я и писал рапорты. Мне сказали, что теперь я могу только готовить пополнение для фронта, а самому в строевых частях мне уже не бывать. По здоровью. Что делать, пришлось смириться. Вот так..."

ПАРК КУЛЬТУРЫ, 9 МАЯ

Война в этих отцовских рассказах была совсем лишена героического флера. Ни пафоса, ни романтики, только страшная усталость, а еще - вера, она тоже была. Потому что как идти в бой без веры?

Понятно, отчего он стал мне все это рассказывать. Уже знал, что теперь пойму правильно, как надо. Ведь 9 мая в Парке культуры ветераны меж собой тоже как-то скупо вспоминали военные дни.

Зато глаза их теплели, когда речь заходила о внуках и правнуках. Собственно, ради них они и терпели те лишения, разве не так?

Потом наступил год, когда из ополченцев в парк не пришел никто, а из 7-й гвардейской пришли лишь шестеро. А жена на шестерых осталась только одна.

А еще спустя год в парк не пришел никто.

Мы стояли на залитой солнцем площади сразу за главным входом, отец и чуть поодаль мы с братом. Отец был облачен в свой привычный старый китель с орденами и медалями. А также в солдатскую пилотку. Мимо нас текла праздная толпа. Изредка кто-нибудь подходил к отцу и поздравлял его с Праздником. Какая-то девочка вручила ему три гвоздики.

Отец выглядел растерянным. Битых два часа мы ходили по парку в поисках его однополчан. Тщетно. Никого не было - ни там, где прежде собирались знакомые бойцы, ни в других местах. Нигде их не было. Мы уже хотели покинуть парк и почти дошли до выхода, но тут он снова остановился, стал с надеждой оглядываться. Потом попросил нас с братом еще раз обойти боковые аллеи. Вдруг?..

Мы еще долго стояли под солнцем на площади, всматриваясь в лица людей. Вдруг?..

Тщетно.

Ушли. Все ушли из тех, кто в 41-м принял на себя первый удар, кто отстоял Москву и дал стране надежду.

В тягостном молчании мы возвращались домой.

А теперь уж и Его нет. Только память осталась.

ИЗ КНИГИ АНГЛИЙСКОГО ИСТОРИКА РОБЕРТА КЕРШОУ "1941 ГОД ГЛАЗАМИ НЕМЦЕВ. БЕРЕЗОВЫЕ КРЕСТЫ ВМЕСТО ЖЕЛЕЗНЫХ"

Генерал-фельдмаршал, командующий группой армий "Центр" Федор фон Бок:

"На многих участках предпринимаются попытки русских организовать контрнаступление. Все это довольно странно для, казалось бы, наголову разбитого противника; наши войска продолжают жаловаться на интенсивный артиллерийский огонь русских".