Кто заставил нервировать Мулю?

Впрочем, такие причины есть у всех россиян, в любом возрасте заставших советскую эпоху. Популярность Агнии Барто не знала границ; кто-то из коллег заметил (не без ревности?), что тираж иных ее книг превышает население иных стран.

Она мечтает стать балериной. На выпускных экзаменах в училище присутствует нарком просвещения Луначарский. Он прилежно ставит зачеты и оживляется во время исполнения концертных номеров. Когда юная черноглазая красавица с пафосом читает стихи собственного сочинения под названием "Похоронный марш", Луначарский с трудом сдерживает смех. А через несколько дней приглашает ученицу в Наркомпрос и говорит, что она рождена писать веселые стихи. (Много лет спустя Агния Барто с иронией вспоминала, что начало ее писательской карьеры было довольно оскорбительным. "Обидно, когда вместo трагического таланта в тебе замечают лишь способности комика").

Слава пришла к ней довольно быстро, но не добавила смелости - Агния была очень застенчива. Она обожала Маяковского, но, встретившись с ним, не решилась заговорить. Отважившись прочесть свое стихотворение Чуковскому, приписала авторство какому-то пятилетнему мальчику. О разговоре с Горьким впоследствии вспоминала, что "страшно волновалась". Может быть, именно благодаря своей застенчивости Агния Барто не имела врагов.

Но имела - критиков, охотно объяснявших ей, что она пишет не так, как следует. Одному из них (между прочим, Маршаку) однажды, не выдержав его нотации, ответила фразой, которая вошла в легенды:

- Знаете, Самуил Яковлевич, в нашей детской литературе есть Маршак и есть подмаршачники. Маршаком я быть не могу, а подмаршачником - не желаю.

Легенды сопутствуют ей на литературном пути, слава растет.

Агния Барто читает свои новые стихи в московском Доме пионеров и школьников. РИА Новости

В 1937 году ее включают в состав советской литературной делегации в Испанию. Там гражданская война. Легендарный эпизод увековечен в воспоминаниях дочери: "На одной из остановок у заправочной станции в Валенсии мама увидела на углу магазинчик, где среди прочего продавались кастаньеты. Мама ведь прекрасно танцевала всю жизнь! Пока она в магазинчике объяснялась с хозяйкой, послышался гул и в небе появились самолеты с крестами - в любую минуту могла начаться бомбежка! И вот представьте: целый автобус с советскими писателями стоит и ждет Барто, покупающую кастаньеты! Во время бомбежки! Вечером в гостинице финал эпизоду подвел Алексей Толстой, как бы между прочим спросивший маму, не купила ли она еще и веер, чтобы обмахиваться во время следующего налета".

Строчки

Легенды множатся, потому что стихи читаются! Они запоминаются сходу. В них есть какая-то колдовская, втягивающая простота.

"Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу -
Потому что он хороший".

Или вот это:

"Что болтунья Лида, мол,
Это Вовка выдумал".

Или еще:

"Идет бычок, качается,
Вздыхает на ходу:
- Ох, доска кончается,
Сейчас я упаду!"

Может показаться, что этот камерный лейтмотив (иногда просто комнатный) демонстративно расходится с той маршевой музыкой, под которую шагает к светлому будущему тогдашняя советская молодежь - тимуровско-гайдаровские марши помогают на весь мир прицеливаться, ружья заряжать, шеренги смыкать...

А тут что? То, что Вовка выдумал?

Что же, стихи Барто, замыкающиеся школьным двором, а то и семейным кругом, - в оппозиции советской лирике?

Да ни в коем случае! Ни в какой они не в оппозиции! А наоборот: подтверждают со своей артистичной стороны нравственный пафос советской жизни! Человек у Барто, хоть и малолетний, - готов трудиться по способностям и получать по труду! Социализм осуществляется в конкретной упорядоченности бытия. Надо только не бросать мишку на пол! И так рассчитать доску, чтобы бычок дошел, куда задумал!

Мы все росли, проникнутые этой поэтикой.

Теперь закончу свою личную историю.

Юный актер Лев Аннинский в фильме кадр из фильма

"Подкидыш"

За пару лет до войны на "Мосфильме" сделали картину "Подкидыш". Пара эпизодов там - в детском саду. Поскольку мой отец работал на студии, я посещал мосфильмовский детсад. И, естественно, поучаствовал в массовках.

Тут мне дали "роль".

Что такое "роль", я в шесть лет понятия не имел. Просто выучил слова:

"- Хочу быть летчиком! - Ты еще маленький. - Ну, танкистом. - И танкистом мал еще. - Ну, пограничником! - Тоже мал. - Но пограничной собакой я могу быть? - Пограничной собакой можешь".

Фильм до войны успел прогреметь командирскими командами Фаины Раневской, кричавшей Репнину:

- Муля! Не нервируй меня!

Запоминалось!

Потом, в войну, подзабылось.

Пару десятков лет спустя, уже в либеральные 60-е, картину достали, признали советской киноклассикой и пустили на экран (на телеэкран).

Распознав мою шестилетнюю физиономию, друзья стали интересоваться, с чего это я захотел стать собакой.

А я уже начинал печататься как литературный критик. Только вписаться никак не мог ни в леволиберальные, ни в правоортодоксальные органы печати. Не мог найти себе места между непримиримыми враждующими станами. Вроде пограничной собаки.

И тут впервые задумался: кто же это так ловко предугадал мою литературно-критическую ситуацию?

Полез в киноэнциклопедию. Отыскал "Подкидыш". Открыл выходные данные.

Так и есть!

Сценарист - Барто...

Благодарный поклон Вам, Агния Львовна!