Дед Вася

В августе 1988 года я должен был улететь в город Нью-Дели работать корреспондентом "Комсомольской правды" в Индии. За два дня до отлета пришла телеграмма из Нижнего Тагила: умер отец.

Я шел по коридору "Комсомолки", не замечая ничего вокруг. Вдруг кто-то взял меня за локоть и прислонил к стене. Я очнулся. Передо мной стоял Василий Михайлович Песков. В своей традиционной кепке, в зеленой куртке. Он продолжал держать меня за локоть, внимательно глядел в глаза и говорил быстро, чуть хриповатым голосом: "Юра, я знаю, у тебя горе. Ну, дорогой мой, тут уже ничего не поделаешь. Скажи, сколько тебе нужно денег, я дам". Я поблагодарил его, как мог. В родной газете он был первым, кто предложил мне помощь...

Лет пять спустя мы ехали с ним по затейливой, петляющей дороге на север Индии, в гималайскую долину Кулу - летнюю резиденцию великого соотечественника Николая Рериха. Песков был тут в командировке от "Комсомолки". В какой-то момент я подумал о том, что читаю этого великолепного журналиста со школьной парты, но никогда не видел, как он работает. Через час пути такая возможность мне представилась. Он увидел слева по ходу нашего джипа человека с медведем. К ошейнику гималайского мишки была привязана веревка. Человек шел по обочине дороги босиком, забавляя по пути проезжающих туристов. Не бесплатно, конечно.

Один из любимых снимков. Василий Песков

Песков резко скомандовал шоферу "стоп!", мгновенно выскочил из джипа с кофром на плече.

Через секунду в руках у него уже был "Никон", готовый к работе. Невзирая на дорожную пыль, он бухнулся на живот в десяти метрах от человека с медведем, с обочины, как из окопа, снимая это индийское чудо. Я, на двадцать лет моложе его, катастрофически не поспевал за ним. И когда съемка была закончена, Василий Михайлович буквально заставил меня переводить свои вопросы и ответы человека с медведем. Приблизительность моих переводов его категорически не устраивала. Он заставлял меня задавать один и тот же вопрос по три, по четыре раза, пока не получал на него внятный ответ.

За какой-то час я вымотался так, как не выматывался никогда. Зато Песков был доволен: струйки пота текли по его лицу из-под кепки, вся рубаха и джинсы были в пыли и грязи, но он не замечал этого. У него был материал для газеты! На пленке и в блокноте.

И шапок, и кепок у него было несколько. А этот Nikon подарила ему Мариэтта Шагинян. из личного архива

Кстати, он никогда не пользовался диктофоном. Только блокнот и маленький карандаш, которым он писал и делал зарисовки. У него никогда не было мобильного телефона, только обычный домашний. Он всегда снимал пленочной камерой, не признавал накрученных цифровых. Не работал на компьютере, писал от руки. Никогда не смотрел телевизор. Однажды он обмолвился об этом в каком-то интервью. Через день у него дома раздался звонок. Песков снял трубку: звонил Солженицын. Автор "Одного дня Ивана Денисовича" счел необходимым засвидетельствовать свое почтение и солидарность автору "Окна в природу": Солженицын тоже не был телезрителем.

Песков был прекрасно образован, закончив только сельскую школу и не имея никаких научных степеней. Эта упорная архаика кой у кого может вызвать снисходительную улыбку. Но не у меня. Мне - обладателю двух цифровых диктофонов, пятого айфона, третьего айпада, цифрового "Никона" и мощного "Мака" - Солженицын не звонил. Путин со мной закон о лесе не обсуждал, а с ним счел необходимым обсудить. Не мои цифровые тексты печатают как канонические в детских букварях, а его - простые и прозрачные новеллы о природе, написанные карандашом в блокноте. Поэтому он - В. Песков - навсегда останется лауреатом десятков престижнейших премий, величайшим профессионалом, компетентнейшим и авторитетнейшим журналистом, тонким писателем и мыслителем. А я - всего лишь обладатель всего этого цифрового барахла.

Его книжка, которую я бережно храню. из личного архива Юрия Лепского

Однажды он спросил меня: зачем тебе столько рубашек? Надо иметь штук шесть и двое штанов - больше ни к чему. Думаю, по большому счету он был прав. Вся эта наша беготня за модным и "современным" - всего лишь жалкие попытки компенсировать отсутствие чего-то важного и основополагающего - знаний, таланта, подлинного профессионализма. Однажды он дал мне совет: никогда не пиши в тексте цифры цифрами, только буквами, не 6, а шесть. Цифры в тексте - как гвозди в мягкой булке. Ну, кто еще так мог бы сказать?

...А тогда мы добрались с ним до местечка Нью-Кастл в долине Кулу. Нас поселили в номере высокогорного гималайского отеля, каждому выдали по огромному пуховому одеялу. Ночью Песков потребовал открыть окна. К нам в номер заползали редкие облака, ночником нам служила луна. А мы с ним, лежа под нашими пуховиками, до утра говорили о жизни и профессии, о детстве, о войне, о том, что можно считать важным, а что - нет. Он поразительно интересно рассказывал о теории Дарвина, о любимом Бунине, о речке своего детства, о том, как приятельствовал с Гейченко и снимал Михайловское с вертолета... А я... А я думал о том, как не хватало мне таких вот разговоров с отцом, с которым мы только-только начинали дружить...

Он частенько захаживал ко мне в редакцию. Крепкий, как боровик. Брал меня за локоть и говорил: "Ну, когда рванем на Соловки?" "Весной, - отвечал я, - ЕБЖ". "ЕБЖ", - подхватывал он. Это наш с ним код - Если Будем Живы.

...На Соловки мы с ним так и не съездили. И теперь уже не съездим никогда. Ровно три года назад меня, безмятежно спящего в венецианском отельчике "Локанда Монтин" на тихой фондамента ди Борго, разбудил ранний звонок главного редактора из Москвы: "Песков умер... Пиши в номер".