Неукрощенный

По частоте встречаемости улиц, поселков, городов, предприятий и вузов, названных именем этого грузинского дворянина со скромным состоянием, родившегося в селе Гореша Кутаисской губернии 24 октября 1886 года, могут сравниться разве что объекты, названные именами Фрунзе, Кирова и Калинина. Что же такого совершил Орджоникидзе, имевший помимо прозвища имя и отчество - Григорий Константинович, чтобы стать самым узнаваемым на вывесках грузином не только в истории ХХ века, но и вообще (названия с фамилией Сталина исчезли 55 лет назад, осенью 1961-го, а имя самого приметного уроженца Грузии позапрошлого столетия, князя Петра Ивановича Багратиона, встречается в нашей повседневности не так уж и часто)?

С ранней юности выходец из обедневших низов благородного сословия был удивительно пластичен, переимчив и органичен при многочисленных в течение его бурной 50-летней жизни перевоплощениях. Выпускник фельдшерской школы при Михайловской больнице в Тифлисе сочетал поклонение клятве Гиппократа с революционными эскападами и дружбой с пламенным боевиком Камо. Вечное поселение в Сибирь мастер изобретательных побегов Серго обращал в путешествия за границу и учебу в ленинской школе в Лонжюмо, открывшей ему дорогу уже в 1912 году в ЦК партии большевиков.

Эскулап при необходимости мог превращаться в активного деятеля событий октября 1917-го, углубляться при борьбе с Деникиным в военную проблематику, руководить советским Закавказьем, снискать славу главного контролера страны во главе партийной ЦКК и советской Рабоче-крестьянской инспекции и превратиться в последние семь лет жизни в ревностного проводника интересов советской индустрии на постах руководителя ВСНХ и наркома тяжелой промышленности.

Оказавшись на новой должности, занятие которой подчас сопровождалось его яростным сопротивлением (как, например, в 1926-м при переезде на работу в Москву), Орджоникидзе полностью и страстно сосредотачивался на новых обязанностях, часто принося в жертву старые привычки и привязанности. "Время, вперед!" - этот символ эпохи первых пятилеток и индустриализации целиком и полностью применим к жизненным установкам и каждодневной работе товарища Серго.

Запредельная активность, непримиримость и буйный темперамент уравновешивали очевидные недостатки в управлении экономикой выпускника фельдшерской школы. В партийном руководстве он был человеком редким, оказавшимся способным стать сначала верным ленинцем, а затем и верным сталинцем.

Пока неизлечимые хвори еще не до конца одолели Ленина, в мае-июне 1922 года вождь мирового пролетариата всерьез намеревался поехать в отпуск на Кавказ и вступил на сей счет в доверительную переписку с закавказским партийным лидером Орджоникидзе. Ильич мечтал об уединении и тщательно, с предчувствием, характерным и для сегодняшнего отпускника, мечтающего вырваться из столичного муравейника, выбирал желательные места отдыха.

17 апреля 1922-го Ленин писал Орджоникидзе: "Т. Серго. Посылаю Вам еще несколько маленьких справок... Абастуман совсем, де, не годится, ибо похож на "гроб", узкая котловина; нервным не годно; прогулок нет, иначе как лазить, а лазить Надежде Константиновне никак нельзя. Боржом очень годится, ибо есть прогулки по ровному месту, а это необходимо для Надежды Константиновны".

Отсюда следует, что сам Ильич готов был и по горам лазить, стремясь попасть в Грузию, всего за год до того избавленную большевиками от власти местных меньшевиков. Советы Серго Ленину в итоге не понадобились - очередное обострение болезни сделало поездку несбыточной мечтой.

Со своим земляком Сталиным до конца 1932 года Орджоникидзе жил в Кремле в соседних квартирах (правда, у каждого вождя был отдельный вход, и их жилплощадь не соединялась). Серго был одним из немногих соратников, с которыми генсек был на "ты", именно он оказался рядом с ним в тяжелую для вождя ноябрьскую ночь 1932 года после самоубийства его жены Надежды Аллилуевой. Как знать, не мелькнула ли уже тогда в голове Серго мысль о том, что и таким путем, когда станет совсем невмоготу, могут уйти от Сталина самые близкие ему люди.

В биографии Орджоникидзе (равно как Фрунзе и Кирова) в последнее время особое внимание обращается именно на обстоятельства его ухода из жизни. Предположение о том, что Серго был убит по приказу Сталина, никакими достоверными источниками не подтверждается, равно как и официальная версия о смерти 18 февраля 1937 года от паралича сердца. Все известные сегодня объективные данные указывают на то, что Орджоникидзе покончил с собой в своей кремлевской квартире и скончался от огнестрельного ранения. При этом распространенное объяснение причин трагедии, согласно которому своим выстрелом нарком тяжелой промышленности выразил молчаливый протест против репрессий своих ближайших соратников, нуждается в обязательном уточнении: 50-летний член Политбюро ЦК ВКП(б) давно и тяжело страдал целым букетом серьезных заболеваний. Водитель, привезший Серго домой в тот роковой вечер, спустя много лет вспоминал, что тот очень плохо себя чувствовал.

Архивные документы по части кремлевской медицины сообщают многочисленные подробности о хворях Орджоникидзе. Уже в 1923 году он был направлен на лечение в Германию, такая же поездка состоялась осенью 1927-го, из-за чего один из главных партийных вождей даже пропустил торжества по случаю 10-летия Октября.

В самый день праздника, 7 ноября, он писал из Берлина Клименту Ворошилову: "Ну, я уже совсем здоровый человек: три дня, как начал ползать на ногах, вчера прошел весь коридор, сегодня пройду еще больше, а завтра-послезавтра гулять в Тиргартен; числа 20 ноября в Москве. Вот как мои дела! Дьявольски досадно, что сегодня валяюсь где-то в клинике, а не в своей родной стране. Сегодня брат, десятилетие, а до-другого, не доживешь. Но ничего, доживут другие...". Последние слова оказались пророческими - до 20-летия Октября в 1937-м Серго действительно не дожил.

Диагнозы работавшего на износ Орджоникидзе были разнообразны - в их числе серьезные болезни легких, почек, подозрения на туберкулез. Ни помощь зарубежных медиков, ни многомесячные пребывания в санаториях кремлевского круга на Северном Кавказе и в Крыму должного результата не давали. Да и сам пациент лечиться не любил категорически. 26 июня 1929 года он писал Ворошилову из крымской Мухалатки: "Чертовски надоело болтаться без дела. Ты себе представить не можешь, как мне надоели врачи".

Когда же неутомимому Орджоникидзе, помимо врачей, смертельно надоели еще и проблемы неразрешимого свойства, когда с приближением грозного 1937 года полагающийся ему как каждому "большому вождю" "ближний круг" соратников стал сокращаться по причине бурной деятельности ежовского НКВД, он и решился свести счеты с жизнью. Уже упоминавшийся водитель запомнил, как накануне прихода Сталина на квартиру покойного его еще не остывшее тело укладывали на стол, подкладывая под локти первые попавшиеся книги из домашней библиотеки.