Николай Ежов: Прошу не репрессировать моих родственников...

В архиве Лубянки хранятся 11 томов уголовного дела N 510 по обвинению наркома внутренних дел Ежова. На обложке надпись: "Хранить вечно". "Родина" приводит фрагменты из материалов дела.

"Пули сплющены после выстрелов..."

Арест и обыск Николая Ежова производил капитан госбезопасности Щепилов. На следующий день он направит начальнику третьего спецотдела НКВД рапорт, в котором подробно перечислит увиденное.

НАЧАЛЬНИКУ 3 СПЕЦОТДЕЛА НКВД ПОЛКОВНИКУ тов. ПАНЮШКИНУ

РАПОРТ

Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру N 2950 от 10 апреля 1939 года ЕЖОВА Николая Ивановича в Кремле:

При обыске в письменном столе в кабинете ЕЖОВА, в одном из ящиков мною был обнаружен незакрытый пакет с бланком "Секретариат НКВД", в пакете находились 4 пули (три от патронов к пистолету "Наган" и одна, по-видимому, от патрона к револьверу "Кольт").

Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой "Зиновьев", "Каменев", "Смирнов" (причем в бумажке с надписью "Смирнов" было две пули).

По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др.

Указанный пакет мною изъят. < >

При осмотре шкафов в кабинете в разных местах за книгами были обнаружены 3 полбутылки (полные) пшеничной водки, одна полбутылка с водкой, выпитой до половины, и две пустые полбутылки из-под водки. По-видимому, они были расставлены в разных местах намеренно.

При осмотре книг в библиотеке мною были обнаружены 115 штук книг и брошюр контрреволюционных авторов, врагов народа, а также книг заграничных белоэмигрантских: на русском и иностранных языках. Книги, по-видимому, присылались ЕЖОВУ через НКВД. Поскольку вся квартира мною опечатана, указанные книги оставлены в кабинете и собраны в одном месте. < >

10 апреля 1939 года.

Жена Николая Ежова Суламифь Соломоновна Хаютина (Файгенберг) с дочерью Натальей. commons.wikimedia.org

"Подготовляли на 7 ноября 1938 года путч..."

Через две недели после ареста обычным карандашом Ежов пишет записку на имя Лаврентия Берии.

"Лаврентий! Несмотря на всю суровость выводов, которые я заслужил и воспринимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов".

Спустя три месяца после ареста Ежова, 11 июня 1939 года, комиссар государственной безопасности третьего ранга Б.З. Кобулов своей подписью заверил постановление о привлечении Николая Ивановича к уголовной ответственности.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

г. Москва, 1939 года, июня 10 дня < >

НАШЕЛ:

Показаниями своих сообщников, руководящих участников антисоветской, шпионско-террористической, заговорщической организации - ФРИНОВСКОГО, ЕВДОКИМОВА, ДАГИНА, - и другими материалами расследования ЕЖОВ изобличается в изменнических, шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии.

Запутавшись в своих многолетних связях с иностранными разведками и начав с узко шпионских функций передачи им сведений, представляющих специально охраняемую государственную тайну СССР, ЕЖОВ затем по поручению правительственных и военных кругов Германии и Польши перешел к более широкой изменнической работе, возглавив в 1936 году антисоветский заговор в НКВД и установив контакт с нелегальной военно-заговорщической организацией в РККА.

< >

Подготавливая государственный переворот, ЕЖОВ готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае, ЕЖОВ и его сообщники ФРИНОВСКИЙ, ЕВДОКИМОВ и ДАГИН практически подготовляли на 7 ноября 1938 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве.

< >

Руководствуясь статьей 91 УПК,

ПОСТАНОВИЛ:

Привлечь ЕЖОВА Н.И. к уголовной ответственности по признакам ст.ст. 58-1 "а", 58-5, 19-58 п.п. 2 и 8, 58-7, 136 "г", 154 "а" ч. 2 УК РСФСР и приступить к следственному производству по его делу. < >

СТ. СЛЕДОВАТЕЛЬ СЛЕДЧАСТИ НКВД СССР, СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ СЕРТИЕНКО

Во время работы съезда, 19 марта 1939 года, Ежов написал Сталину записку - карандашом на клочке бумаги: "Очень прошу Вас, поговорите со мной одну минуту. Дайте мне эту возможность". РГАСПИ

"Я почистил 14 000 чекистов..."

Допрашивали бывшего наркома обычно ночью заместители начальника следственной части НКВД СССР старший лейтенант государственной безопасности А.А. Эсаулов и капитан госбезопасности Б.В. Родос. Через несколько месяцев, когда Ежов предстанет перед Военной коллегией Верховного суда Союза ССР, он признается в том, что все его показания на следствии были выбиты под пытками. Зная по воспоминаниям множества очевидцев о жестокости Эсаулова и Родоса, в этом вряд ли следует сомневаться (Родоса расстреляли, Эсаулова уволили в запас в январе 1952 года в звании генерал-майора. Умер в июне 1954го).

Так или иначе, Ежов признался во всех инкриминируемых ему преступлениях.

2 февраля 1940 года подготовительное заседание Военной коллегии Верховного суда Союза ССР под председательством армвоенюриста Ульриха определило: "Дело заслушать в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, с применением закона от 1 декабря 1934 года".

Суд состоялся в тот же день. Приводим с сокращениями последнее слово Николая Ежова:

"Я долго думал, как я пойду на суд, как я должен буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь - это рассказать все правдиво и по-честному.

Вчера еще в беседе с БЕРИЯ он мне сказал: "Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена".

После этого разговора с БЕРИЯ я решил: лучше смерть, но уйти из жизни честным и рассказать перед судом только действительную правду.

<...>

Никакого заговора против Партии и Правительства я не организовывал, а, наоборот, все зависящее от меня я принимал к раскрытию заговора. В 1934 году, когда я начал вести дело "О кировских событиях", я не побоялся доложить в Центральном Комитете о ЯГОДЕ и других предателях ЧК. Эти враги, сидевшие в ЧК, нас обводили и ссылались, что это дело рук латвийской разведки. Мы этим чекистам не поверили и заставили их открыть нам правду и участие в этом деле правотроцкистской организации. Будучи в Ленинграде в момент расследования дела об убийстве КИРОВА, я видел, как чекисты хотели замазать это дело. По приезде в Москву я написал обстоятельный доклад по этому вопросу на имя СТАЛИНА, который немедленно после этого собрал совещание.

При проверке партдокументов, по линии КПК и ЦК ВКП (б), мы много выявили врагов и шпиков разных мастей и разведок. Об этом мы сообщали в ЧК, но там почему-то не производили арестов. Тогда я доложил СТАЛИНУ, который, вызвав к себе ЯГОДУ, приказал ему немедленно заняться этими делами. ЯГОДА этим был очень недоволен, но был вынужден производить аресты лиц, на которых мы дали материалы.

Спрашивается, для чего бы я ставил неоднократно вопрос перед СТАЛИНЫМ о плохой работе ЧК, если бы я был участником антисоветского заговора.

< >

Придя в органы НКВД, я первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале присматривался к работе, а затем уже начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка. Таким образом, я, "польский шпион", начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД.

Я почистил 14 000 чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал:

"Ты сегодня допрашивай его, а завтра я арестую тебя". Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа.

Меня обвиняют в морально-бытовом разложении. Но где же факты? Я 25 лет на виду в партии. В течение этих 25 лет все меня видели, любили за скромность, за честность. Я не отрицаю, что я пьянствовал, но я работал как вол. Где же мое разложение?

< >

Все то, что я говорил и сам писал о терроре на предварительном следствии, - "липа".

Я кончаю свое последнее слово. Я прошу Военную Коллегию удовлетворить следующие мои просьбы:

Судьба моя очевидна. Жизнь мне, конечно, не сохранят, т.к. я и сам способствовал этому на предварительном следствии. Прошу одно - расстреляйте меня спокойно, без мучений.

Ни суд, ни ЦК мне не поверят о том, что я невиновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ей старость и воспитать мою дочь.

Прошу не репрессировать моих родственников-племянников, т.к. они совершенно ни в чем не повинны.

< >

Я прошу передать СТАЛИНУ, что я никогда в жизни политически не обманывал партию, о чем знают тысячи лиц, знающие мою честность и скромность.

Прошу передать СТАЛИНУ, что все то, что случилось со мною, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которых я проглядел.

Передайте СТАЛИНУ, что умирать я буду с его именем на устах".

ПРИГОВОР

Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила:

Ежова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего.

Приговор окончательный и на основании постановлений ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно".

Ежова расстреляли через два дня.

Справка об этом завершает 1-й том уголовного дела под номером 510.

Секретно

СПРАВКА

Приговор о расстреле Ежова Николая Ивановича приведен в исполнение в гор. Москве 4.2.1940 г. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в особом архиве 1го Спецотдела НКВД СССР, том N 19, лист N 186.

Нач. 12 отд-ния 1 Спецотдела НКВД СССР лейтенант госбезопасности КРИВИЦКИЙ