Дискуссии между современными "красными" и "белыми" кажутся нескончаемыми. Ведется постоянный счет, на ком больше крови. При этом забывается главный принцип Гражданской войны - насилие порождает ответное насилие, остановить которое, кажется, невозможно.
Сыновья
Сто лет назад Южный Урал стал одним из центров Гражданской войны - весной 1918 г. здесь разгорелось мощное восстание оренбургских казаков против красных. В ночь на 4 апреля казаки совершили набег на Оренбург, истребив много советских работников. Жертвами набега стали даже женщины и дети. Красные смогли отразить нападение, после чего ответили жестокими мерами, характерными для борьбы с партизанским движением во все времена: стали сжигать казачьи станицы и истреблять повстанческих лидеров - офицеров. Оренбургский военно-революционный штаб выдвинул ультиматум всем казачьим станицам и поселкам: "На белый террор предателей офицеров, юнкеров и примыкающих к ним казаков, нападающих на революционных рабочих и крестьян, вырезающих их семейства с малолетними детьми, ответим же беспощадным красным террором, силою артиллерийского огня и силою рабоче-крестьянских революционных масс. Пусть все станицы и поселки помнят, что если какая-либо из них сделает хотя бы самое незначительное выступление против революционных рабочих и крестьян, она будет без всякого разбора виновных и невиновных сметаться с лица земли силою оружия революционных войск"1.
Именно тогда и произошла эта потрясшая многих даже в то суровое время трагедия. 9 апреля 1918 г. на станции Дубиновка Орской железной дороги были выданы казаками красным и расстреляны два казачьих офицера - родные братья, подъесаулы Василий и Михаил Михайловы. Василию не исполнилось и двадцати шести, Михаилу было тридцать лет. Несмотря на молодой возраст, оба уже успели повоевать в Первую мировую и заслужить боевые награды.
Станица Верхнеозерная на правом берегу Урала, где жили Михайловы, оказалась в сфере казачьего антибольшевистского восстания. Михайловы как офицеры возглавили две сотни местных казаков, которые собрались примкнуть к повстанцам и участвовать в набеге на Оренбург. Считалось, что идея оказать красным вооруженное сопротивление принадлежала их отцу - генералу Михайлову. Однако сам он впоследствии утверждал, что это решение принадлежало самим станичникам.
Впрочем, до Оренбурга казаки не доехали - набег был отбит, и сотни вернулись в свою станицу. Затем пришли известия о массовых расправах над подозревавшимися в набеге. Опасаясь наказания, верхнеозернинские казаки провели сход и отправили делегацию к красным на разъезд Кондуровский в 14 верстах от станицы.
По возвращении делегаты собрали станичников и объявили требования красных: восстановить в станице Советскую власть, выдать офицеров как зачинщиков сопротивления, в том числе семью Михайловых, и заплатить полмиллиона контрибуции. С требованиями казаки согласились, однако из всей семьи Михайловых удалось схватить только двух братьев, а их отец, генерал, сумел бежать к брату в станицу Гирьяльскую. Имущество Михайловых в период их отсутствия в станице раздали беднякам (позднее изъятое вернули).
Генерал Михайлов вспоминал о гибели сыновей: "Когда сыновья вернулись, первый, Михаил, а Василий еще был в Гирьяле2, я написал записку Василию и послал с извозчиком, чтоб Василий приехал обсудить втроем, что делать дальше, а между населением уже какое-то шло беспокойство, перешептывание. Я с Михаилом собрался уехать, но дожидался еще сына Василия, вдруг забежал Михаил и сказал: "Папа, большевики". Я бросился бежать в сторону Гирьяла и стал скрываться, а с Василием я разошелся - он приехал домой, и вечером его забрали, когда он доехал до дома, большевики"3. Корил ли себя генерал за записку, которая привела к гибели сына? Наверняка. Но об этом он промолчал.
Реконструировать обстоятельства расстрела позволили свидетельства с обеих сторон. Братья понимали, что их участь незавидна, и попросили позвать священника причаститься. По свидетельству очевидца, еще в родной станице "братья... настояли, чтобы их посадили в одни сани. Повели. Масса народу. Женщины, плача и причитая, провожали до окраины станицы.
Привезя на станцию, вновь высадили и велели отойти от полотна шагов на 15. Братья встали на колени, помолились Богу, перекрестили друг друга и, крепко обнявшись, расцеловались, потом оба крикнули: "Да здравствует казачество, умираем за казачество!"4 Однако казачья газета, напечатавшая в 1919 г. такую заметку, возможно, исказила последние слова расстрелянных, чтобы не пропагандировать монархические настроения.
Дополняет картину случившегося свидетельство организатора расстрела. В 1934 г. на заседании оренбургского землячества ветераны Гражданской войны со стороны красных делились своими воспоминаниями и откровениями. Бывший командир одного из первых красных отрядов Павел Селиверстович Курач (его именем названа одна из улиц Оренбурга) тогда рассказал: "Таких офицеров я встречал под Орском. Когда я ездил с отрядом, то поймал двух братьев Михайловых. У них были паспорта, как будто они из Пензенской губ[ернии] учителя, а фронтовики говорят, что это братья Михайловы.
Когда их стали допрашивать, то они говорить не желают, смотрят с презрением. Когда я уезжал из Оренбурга, то мы создали следственную комиссию. Туда входил Блиничкин и еще один анархист, фамилию я не помню, но в общем было 4 человека. Постановление этой комиссии я как начальник этого отряда утверждал. Когда утром вызвали в комиссию, я ничего не говорил, но комиссия постановила расстрелять, и приговор был утвержден. Когда их поставили к расстрелу, они закричали: "Да здравствует Николай II и казачество"5.
Согласно заметке из казачьей газеты, команду "пли!" выкрикнул один из братьев, Василий. Если верить этому свидетельству, братьев после расстрела добили штыками - на теле Василия насчитали 13 штыковых ран.
Казненных похоронили в родной станице. Белая печать использовала громкую казнь для нагнетания антибольшевистских настроений.
Ф.Н. Михайлов (справа) - отец расстрелянных офицеров.
Отец
Расстрелянные были старшими сыновьями генерал-майора Федора Николаевича Михайлова - ветерана памирских походов, Русско-японской и Первой мировой войн. У генерала было еще пятеро сыновей и две дочери. Из сыновей Александр и Николай тоже были офицерами, в Гражданскую вместе с отцом и большинством казачьих офицеров пошли за атаманом А.И. Дутовым. Александр позднее ушел с казаками в Китай, судьба Николая все еще неизвестна.
Генерал Михайлов давно находился в отставке6 и занимался хозяйством (свое имущественное положение он считал средним, владел десятью коровами и шестью лошадьми, засевал 10-12 десятин земли7). Приказ о формировании сотен, по словам генерала, был получен из Оренбурга еще в конце 1917 г. Своей инициативы в этом вопросе Михайлов якобы не проявлял. Однако при отступлении из Оренбурга в начале 1918 г. атаман Дутов останавливался на несколько дней именно в доме Михайлова, причем к отцу вместе с атаманом приехал и сын Михаил8 - один из немногих оставшихся тогда верными Дутову его подчиненных. Дутов поехал дальше в Верхнеуральск, а Михаил остался у отца, что стоило ему жизни.
После бегства из родной станицы генерал Михайлов до июня 1918 г. скрывался у брата, не зная ни о Дутове, ни об ушедших с ним сыновьях. Летом 1918-го красные под ударами казаков и чехословаков ушли с казачьих земель. Вышел из подполья и стал служить белым генерал Михайлов. У белых он большой карьеры не сделал: летом 1918-го председательствовал в комиссии по реорганизации и ликвидации утративших свое значение военных учреждений, осенью руководил обучением мобилизованных казаков, не призванных в строевые части, а в начале 1919 г. отчислен от этой должности с оставлением в отставке.
Атаман А.И. Дутов в 1918 г.
Месть
Одержавшие временную победу белые стали вершить суд и расправу над приверженцами красных. При встрече генерала Михайлова с атаманом Дутовым безутешный отец, естественно, просил привлечь к ответственности тех, кто выдал его любимых сыновей на расправу. Дутов на это ответил: "Подайте заявление"9.
Впоследствии на суде генерал Михайлов свидетельствовал: "Я верил своим казакам и когда узнал, что они расстреляли моих сыновей, я разочаровался в них. Я с ними жил в хороших отношениях, если они меня исключали10, то это была кучка из 3-4 человек - горлопанов..."11.
Организаторы казни были известны белым. В газете "Оренбургский казачий вестник" прямо отмечалось, что расстрел был организован "карательным отрядом под начальством Курача и Назаренко"12. Однако Курач сражался в рядах Красной армии, и белое правосудие до него добраться не могло. Можно было наказать только выдавших Михайловых станичников, которые остались дома.
Генерал Михайлов, пытаясь впоследствии оправдаться перед советским судом, вспоминал о своих сомнениях: "Я долго раздумывал, как поступить, с одной стороны, я должен был как христианин простить, но, с другой стороны, жалко было сыновей, что погибли молодыми, не пожившими, и что их расстреляли свои же казаки, которые посылали их воевать. И я в конце концов решил подать заявление"13. "У меня появилось желание не оставить без наказания поступок казаков, что они расстреляли невинных моих детей"14, - добавил Михайлов.
29 июля 1918 г. Михайлов выступил вне очереди на Чрезвычайном съезде 1-го военного округа Оренбургского казачьего войска и попросил привлечь виновных в выдаче детей к суду и возместить убытки. Съезд предложил передать дело в военно-следственную комиссию, а на предмет возмещения убытков обратиться в комиссию помощи потерпевшим15.
В станицу прибыла следственная комиссия. "Доброжелатели" составили список участников выдачи, ставший по сути расстрельным. Позднее в этом заподозрили помощника станичного атамана хорунжего Дмитрия Елизаровича Горбунова, представшего за это перед советским правосудием. Однако генерал Михайлов в качестве составителей списка назвал других лиц, умерших ко времени советского расследования. Сам Михайлов принимал участие в расследовании, а также выступал в печати на эту тему. При выдаче сыновей Михайлов не присутствовал и, как утверждал позднее, знал только пятерых делегатов, ездивших к красным, а в остальном доверился списку.
В августе 1918 г. в станице арестовали 18 человек16. Одного из арестованных, казака Василия Лошкарева, застрелили без суда и следствия по дороге, другого, случайно арестованного, по просьбе генерала освободили. 22 сентября генерал Михайлов выступил перед депутатами 3го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска, рассказав об обстоятельствах выдачи сыновей на расправу. После этого он попросил лишить казачьего звания и выселить из станицы виновных, имена которых перечислил. Казнить их генерал, судя по сухим строчкам протокола заседания, не призывал.
В обсуждении принял участие депутат Верхнеозерной станицы фельдшер Александр Сергеевич Беленинов, который от имени избирателей выразил сочувствие несчастью Михайлова, сообщил о расстреле одного из фигурантов и предании суду остальных. В духе идеализма тогдашней демократической интеллигенции Беленинов добавил, что "одними карами ограничиться нельзя. Чтобы подобные явления в будущем не имели места, необходимо повысить культурный уровень населения и восстановить утраченную им связь с историей казачества, а для этого нужно учиться, учиться и еще раз учиться"17. Круг постановил принять доклад генерала к сведению.
Перед военно-полевым судом в Оренбурге в сентябре 1918 г. предстали шестнадцать человек: одиннадцать из них расстреляли, пятерых сослали в Восточную Сибирь на каторгу. Давал показания и Михайлов. Публику в зал заседания не пускали. Атаман Дутов якобы утвердил приговор в отношении своих казаков не сразу, а лишь после целого дня колебаний и передачи непопулярного решения на усмотрение Войскового Круга18.
Суд
Генерал Михайлов отступил с белыми в Сибирь и обосновался в Омске, где служил в Военном экономическом обществе. Затем перебрался в Ново-Николаевск. Когда туда пришли красные, устроился заведовать красноармейскими лавками. В разгар НЭПа организовал с несколькими партнерами торговую компанию, которая прогорела. Затем распродал имущество и уехал в Семипалатинск и в Омск. Там и вскрылось его генеральское прошлое. Михайлова сначала уволили с нового места службы, а затем арестовали.
В 1920-е гг. начались судебные процессы над бывшими белыми. Весной 1926 г. на имя оренбургского губернского прокурора поступило заявление гражданина П.А. Косарева, в котором сообщалось, что по вине генерала Михайлова в октябре 1918 г. расстреляны казаки Верхнеозерной станицы. Полгода генерал находился на свободе под поручительство, но затем был заключен в Оренбургский губернский исправительно-трудовой дом (нетрудоспособная жена и учившаяся в школе дочь в это время бедствовали).
Следствие велось тщательно. Опрашивались многочисленные свидетели. Показания дал выживший фигурант дела И.Н. Петров, попавший в 1918 г. по малолетству на каторгу,19 и другие лица. Сам Михайлов отрицал причастность к формированию казачьих сотен против красных. Обвинение он считал "совершенно нелепым"20. Другой фигурант дела, Горбунов, пытался откреститься от составления расстрельного списка, найдя свидетельницу того, что список был составлен казаком Г. Кузьминым21. Об этом же свидетельствовал и Михайлов, однако суд к этим доводам не прислушался.
29 ноября 1927 г. Михайлов предстал перед выездной сессией губернского суда вместе с составителем расстрельного списка Горбуновым на месте событий в станице Верхнеозерной, где проживала основная масса свидетелей. Тогда в связи с амнистией к 10-летию Октябрьской революции фигурантов освободили из исправительно-трудового дома под подписку о невыезде.
С 24 по 27 февраля 1928 г. проходили новые заседания суда. Был вызван и бывший депутат Вой-скового Круга Беленинов, уклонившийся от явки по болезни22. Выступило множество свидетелей, в судебных заседаниях участвовали адвокаты. Михайлов и Горбунов виновными себя не признали. Михайлов отрицал свое руководство формированием казачьих сил против красных. О причинах того, что сыновья пошли против большевиков, он говорил: "Мои сыновья как офицеры воспитаны в этом духе, и их честь заставила идти воевать"23. Бывший генерал сделал смелое заявление, что счел расстрельный приговор причастным к гибели сыновей казакам жестоким, но не считал себя виновным в этом: "Я, конечно, хорошо разбирался, что значат "красные" и "белые", и знал, что рабы восстали против господ, но я не хотел принимать участия в подавлении этих рабов, т.к. был совершенно аполитичен"24. В последнем слове 69-летний Михайлов апеллировал к своему преклонному возрасту и просил суд позволить ему умереть на свободе25. По итогам заседания Михайлова и Горбунова вновь взяли под стражу.
Суд по статье 58-11 Уголовного кодекса РСФСР приговорил бывшего генерала Михайлова к расстрелу с заменой в связи с амнистией десятью годами лишения свободы со строгой изоляцией и с поражением во всех политических правах на пять лет. Полугодичное предварительное заключение с ноября 1926 г. по март 1927 г. и с сентября по ноябрь 1927 г. было учтено. Горбунова приговорили к трем годам лишения свободы со строгой изоляцией и с поражением в правах на два года. Его полугодичное пребывание под стражей также было учтено26. Оренбургская газета "Смычка" откликнулась на процесс заметкой с хлестким названием "Палачи"27.
Михайлов пытался оспорить суровый приговор, его супруга обращалась в Верховный суд РСФСР и в общество помощи политзаключенным к Е.П. Пешковой, но из этого ничего не вышло. В письме к Пешковой были и такие строки: "Возможно, что с точки зрения моральной этики поступок его был и аморален, но ведь надо же понять, что нельзя от родного отца требовать полного самоотвержения. Такому героическому, я бы сказала, непротивлению злу не всякий человек способен. Если же принять во внимание всю ту обстановку, при которой происходили все эти события, то психическое и моральное состояние моего мужа в тот момент было вполне лояльно. Общество само выбрало моих сыновей командирами отрядов против Советской власти, но потом само же из-за своих личных интересов решило отыграться на счет их молодых жизней. Не успела еще кровь их остыть, как политические события изменились, и вот под свежим впечатлением всего этого отец решил пожаловаться на свою судьбу.
Через 10 лет на заре второго десятилетия существования Советской власти суд пролетарский нашел действия моего мужа террористически направленными против Советской власти.
Его можно судить в данном случае лишь за то, что он не мог побороть в себе родительских чувств и принес жалобу, но с политикой и контрреволюцией ничего общего не имел"28.
Горбунов в 1930 г. вышел на свободу. Михайлов, по некоторым данным, прожил более 90 лет. В 1993 г. обоих реабилитировали как репрессированных по политическим причинам.
P.S.
Кровавая круговерть не пощадила никого в той истории. Сегодня не разобрать, кто запустил этот маховик - красные или белые. В 1918-м не без помощи генерала Михайлова были расстреляны казаки, причастные к выдаче его детей на казнь. Те события позднее сломали жизнь и самому генералу. В 1937 г. во "враги народа" по обвинению в причастности к "антисоветской казачьей повстанческо-террористической организации" (почти то, в чем обвинялись братья Михайловы) записали организатора их расстрела П.С. Курача. Его прах покоится на полигоне в "Коммунарке". Советская власть добралась и до брата расстрелянных Александра, осевшего в китайском Харбине. После Второй мировой он был арестован, вывезен в СССР и попал в лагеря. Освободившись, поселился в Челябинске рядом с оставшимся в живых братом Леонидом.
1. Известия Оренбургского губернского исполнительного комитета Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов. 1918. N 49. 11.04. С. 1.
2. Станица Гирьяльская.
3. Государственный архив Оренбургской области (ГАОО). Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 124-124об.
4. Мученики казачества // Оренбургский казачий вестник. 1919. N 63. 10.04. С. 2.
5. Оренбургский государственный архив социально-политической истории. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 221б. Л. 154.
6. РГВИА. Ф. 409. Оп. 2. Д. 30139. П/с 331-780; Ганин А.В., Семенов В.Г. Офицерский корпус Оренбургского казачьего войска 1891-1945. Биографический справочник. М., 2007. С. 371-372.
7. ГАОО. Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 123.
8. Там же. Л. 124.
9. Там же. Л. 125.
10. Из казаков.
11. ГАОО. Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 124об.
12. Мученики казачества. С. 2.
13. ГАОО. Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 125.
14. Там же. Л. 125об.
15. Протокол N 6 заседания Чрезвычайного съезда 1го округа Оренбургского казачьего войска от 29.07.1918.
16. ГАОО. Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 1об.
17. Протоколы 3го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска. Оренбург, 1918. С. 60.
18. ГАОО. Ф. Р-636. Оп. 2. Д. 62. Л. 125, 140.
19. Там же. Л. 22-22об.
20. Там же. Л. 28.
21. Там же. Л. 108.
22. Там же. Л. 116.
23. Там же. Л. 124.
24. Там же. Л. 126.
25. Там же. Л. 138.
26. Там же. Л. 141-141об.
27. Смычка. 1928. N 53 (858). 02.03. С. 7.
28. ГА РФ. ]Ф. Р-8409. Оп. 1 Д. 247. Л. 155об..
Выражаю благодарность директору Государственного архива Оренбургской области И.А. Джим, заведующему читальным залом архива Б.А. Мелконяну и к.и.н. В.Г. Семенову за содействие в подготовке статьи.
* Исследование осуществлено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований в рамках проекта N 17-81-01022 а(ц) "История Гражданской войны в России 1917-1922 гг. в документах офицеров русской армии".
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем