В феврале 2017 года "Родина" опубликовала статью о трагической судьбе главнокомандующего Западным фронтом генерала Алексея Ермолаевича Эверта1 ("Мы предатели своего государя!").
А вскоре автору публикации написала Ирена Эверт из Санкт-Петербурга, праправнучка генерала по линии его старшего сына Игнатия, расстрелянного в 1938 году. Завязалась переписка, из которой выяснилось, что в семье сохранился последний дневник генерала Эверта, который он вел в самые тяжелые жизненные периоды, весной и осенью 1918 года, даже в тюрьме и о котором, как о документе неизвестной судьбы, упоминалось в статье.
Простая тетрадь с надписью на обложке: "Думы и переживания. В случае моей смерти прошу вручить жене моей Надежде Игнатьевне Эверт", далее адрес и размытая дата - 15 февраля 1918 года. Под обложкой - едва читаемый почерк (который помогли расшифровать Т.А. Белов и к.и.н. Ф.А. Гущин) и десятки страниц искренних и мучительных размышлений усталого человека, чей жизненный финал неумолимо приближался.
Публикация доктора исторических наук Андрея Ганина и Ирены Эверт
"Я... потерял все, что приобрел честной 40-летней службой"
20 февраля (5 марта) 1918 года2
Я только всецело, всеми своими помыслами, всем своим временем отдавался службе, которую любил и считал самой почетной, самой необходимой для Родины, для ее могущества... Бесспорно, самолюбие мое было удовлетворено. Человеку без протекции, без знакомств и связей, только личным трудом дожиться до должности главнокомандующего фронтом во время Великой войны, получить звание генерала-адъютанта, все высокие ордена российские и союзных держав, в том числе Георгия 3[-й] и 4[-й] степени за действительно славные бои может удастся только как исключению. Обстановка материальная для меня и семьи стала вполне хорошей и в последние годы, хотя я и не имел средств, но мог жить не рассчитывая каждую копейку, чтобы свести концы с концами, как это делал всю жизнь. Но духовных ценностей не создалось - я служил, но проглядел жизнь с ее радостями. И вот, когда я достиг высшей степени материального благополучия, Господь воочию мне показал, что все это тлен и суета.
В течение года я лишился и высокого положения, и власти, потерял все, что приобрел честной 40-летней службой и остался буквально ни с чем, даже без возможности работать, так как, отдаваясь всецело своему военному делу, не приобрел подготовки ни для какой работы. Нет и прочных привязанностей, о которых за службой не думал...
Самый близкий, самый родной для моей души - это ты Надя3, но, прожив с тобой 33 года, дал ли я тебе счастье? Перебирая мысленно всю нашу жизнь, прихожу к убеждению, что нет. Я запер тебя в клетку, не заботясь о том, что если мне с моим замкнутым, угрюмым характером при заполнении времени службой в этой клетке хорошо, то тебя в твои 18 лет, с твоим живым характером, с развитыми духовными запросами эта клетка удовлетворять не может... Думал я, что под старость у нас явится возможность вести скромную, но покойную жизнь, но и эти надежды пропали ныне... Теперь когда я здесь один, в тюремной камере, я всем своим сердцем чувствую, как ты, дорогой мой друг, страдаешь за меня, как сердце твое разрывается на части, как ты места себе не находишь от тоски и терпишь унижения, хлопоча о моем освобождении или о личных, но кратковременных свиданиях со мной, а затем бежишь к дверям тюрьмы, чтобы принести мне пищу...
"В себе я не смущаюсь, я уже давно готов ко всему"
22 февраля (7 марта)
Сегодня исполнилась неделя как я здесь. Бог знает сколько недель еще проведу я здесь. Думаю, что немало. Такого туза, как бывший главнокомандующий ген[ерал] Эверт, скоро не выпустят. Они и без рассмотрения дела отлично знают, что оснований к моему задержанию не имеется, но как же, во-первых: не покуражиться, а, во-вторых: никто из них не посмеет дать распоряжение об освобождении из опасения обвинения в потворстве так называемым буржуям или контрреволюционерам; какая опошлившаяся кличка. В себе я не смущаюсь, я уже давно готов ко всему, давно сказал себе - Да будет воля Твоя.
...целый час ходил быстро по длинному коридору, испытывая истинное физическое наслаждение от движения... ем и суп, и кашу, и капусту вместо каши и нахожу, что есть можно, да и что возможно сделать на 32 коп. на человека при настоящей дороговизне, достаточно уже того, что дают вполне удовлетворительного хлеба, а сегодня даже хорошего и в количестве вполне достаточном на день...
"Теперь самое спокойное место в тюрьме"
24 февраля (9 марта)
...Мы, видимо, попали в водоворот: на днях совет [народных] комиссаров перебирается в Москву, сюда переносится столица и, конечно, возникает столько вопросов и дел, начиная с ратификации мирного договора, что теперь будет не до нас. Газеты нерадостно читать: все больше и больше раскрываются тяжелые перспективы мирного договора и тяжелого внутреннего состояния страны. В Петрограде расстрелы за расстрелами, в Севастополе в одну ночь расстреляли 250 человек, в других городах не лучше... Пожалуй, на самом деле теперь самое спокойное место в тюрьме, тем более, что здешнее все начальство хотя и не делает никаких поблажек, но держит себя человечно...
"Интеллигенция пожинает то, что посеяла"
26 февраля (11 марта)
...Мне глубоко отрадно сознание, что я решительно никакой злобы не питаю к тем, которые меня арестовали и отправили в тюрьму. Да и за что бы я на них питал злобу - они лишь слепые исполнители велений создавшейся обстановки, а последняя - результат исторического хода жизни России. Чтобы быть справедливым, надо спокойно уяснить себе смысл всего происходящего. По тем же основаниям исторического хода, при каковых гибли и разрушались прежние великие государства, гибнет и русская империя. Разве может существовать и развиваться государство, в котором подорвана вера, нет любви и преданности к Родине, нет прочной семьи, где слабо развито чувство долга, добросовестность в работе, самоуважение, уважение чужой собственности. А ведь все это недостатки, свойственные русскому и пышно разросшиеся за последние 50 лет. На самом деле: прежде в народе была слепая вера, веровали, по словам Спасителя, как дети. За последние 50 лет вера эта старательно подрывалась, с одной стороны, нашей беспочвенной интеллигенцией и недоучками, нищенски обставленными и потому озлобленными учителями народных школ, а, с другой, полным индифферентизмом и пассивностью нашего духовенства, а часто и дурной их жизнью...
Если бы мне предложили теперь поменяться с Лениным, Троцким или кем-либо из правителей, я, не колеблясь, предпочел бы остаться в своей тюремной камере. Они не делают теперь истории, их несет историческая волна, интеллигенция пожинает то, что посеяла...
"Объявили, что я свободен..."
12 (25) марта
...После просмотра бумаг Аросьев4 заявил мне, что меня обвиняют в том, что после разгрома Дона я в числе других замыслили во всех главных городах сформировать кадры для подъема одновременного восстания против Советской власти и что с этой целью я прибыл в Москву. На это я ответил, что положение дел на Дону я знаю только по газетным сведениям, что касается о сформировании таких кадров, то об этом в первый раз я слышу от него. Тогда Аросьев, записав это, встал, сказал, что в таком случае ясно, что я арестован ошибочно и предложил подписать протокол допроса и взять оставшиеся, за выдачей жене, бумаги по описи. На мой вопрос, долго ли еще он меня будет держать в заточении, он ответил, что самое большее, что через 2 дня я буду освобожден... В 6 часов я возвратился в свою камеру и уселся обедать. Пока я кончал обед и не успел еще выпить чай, как отворилась камера и объявили, что я свободен...
"На пенсию надежда совсем исчезает"
29 марта (11 апреля)
Больше двух недель ничего не писал, да и не читал. Жизнь идет бестолково и я как выбитый из колеи... За это время пробовал искать себе место, ибо последние сбережения тают, расходы большие; на пенсию надежда совсем исчезает, нет надежды воспользоваться процентными бумагами, находящимися в банке...
Шув[аев]5 прямо сказал, что рассчитывать на что-либо невозможно, промышленность еле дышит, промышленники потеряли власть, почву под собой, да и деньги, кроме того сильно мешает мое генеральство и известность фамилии... Мрачно впереди и туманно в настоящее время... А цены на все неприступные. До сих пор ношу зимнее пальто Игнаши6... Штиблеты стоят 150 р. - буду ходить в больших сапогах, пока они еще крепки...
"Все питают надежду на 25 октября..."
[Окончание дневника, переписанное рукой супруги генерала, относится ко второму аресту Эверта осенью 1918 года]
17 (30) октября7
Нового ничего. Изменений в нашей камере никаких. Все питают надежду на 25 окт[ября] - 7 нояб[ря], годовщину Октябр[ьской] революции. У меня, по правде сказать, на это никакой надежды... Мой скептицизм еще более стал сегодня, когда я прочел в газетах "Известия" от 29го числа статью о деятельности Чрезв[ычайной] ком[иссии], в которой указывается о том, что Чрезв[ычайной] ком[иссии] Западн[ой] обл[асти] удалось раскрыть организацию Южной армии, в уставе которой указывается, что во главе корпуса ставится генерал, находящийся во власти большевиков, а потому фамилия обозначена шифром. Далее высказывается, что очень желательно знать, кто этот генерал8...
Хотя я уже почти 2 года отошел от политики, ...но ведь эту действительную истину знаю я и мои близкие, все же остальные могут подозревать, что под шифром кроюсь я... При этих условиях трудно рассчитывать на мое освобождение, а переводиться в Москву, в Таганскую и Бутырскую тюрьму не только не стоит, но прямо нежелательно, ибо там, конечно, буду голодать...
"Часто приходит мысль, скорее бы конец..."
18 (31) октября 1918 года
...за что меня держат в тюрьме, только за то, что был главнокомандующим, и имя мое авторитетно, оно известно во всей России, и куда бы я ни поехал, везде подвергнусь аресту, и в этом отношении Муралов9 прав; наиболее безопасно - это Москва. Верно к этому и сведется - голодовке в Москве. Так тяжело на сердце, что часто приходит мысль, скорее бы конец...
P.S. Последняя запись дневника датирована 10 ноября. Генерал Эверт рассуждает о возможности своего освобождения по амнистии. 12 ноября (на следующий день после завершения Первой мировой войны) под предлогом перевода в Москву его вывели из можайской тюрьмы и убили.
1. Ганин А.В. Главком Западного фронта Алексей Эверт: Мы предатели своего государя! // Родина. 2017. N 2. С. 49-53.
2. Первая запись дневника не датирована. Дата установлена предположительно по следующей записи.
3. Эверт (в девичестве - Познанская) Надежда Игнатьевна - супруга генерала.
4. Правильно - Аросев. Аросев Александр Яковлевич - помощник командующего войсками Московского военного округа. Отец актрисы Ольги Аросевой.
5. Шуваев Дмитрий Савельевич - бывший генерал от инфантерии и военный министр. Арестован, позднее освобожден. С 1918 - в РККА.
6. Эверт Игнатий Алексеевич - старший сын генерала.
7. В документе ошибочно - сентября.
8. Главным фигурантом этого дела стал генерал М.А. Дорман, расстрелянный в Смоленске. Подробнее см.: Ганин А.В. Михаил Антонович Дорман: генерал и его "дело" // Новый исторический вестник. 2012. N 2 (32). С. 84-100.
9. Муралов Николай Иванович - командующий войсками Московского военного округа.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем