Любимая машинистка Маяковского

Чистая правда. Моего отца, начинающего журналиста Миха Долгополова, чуть ли не с первых дней его работы в "Комсомолке" прикрепили к Владимиру Владимировичу. Новичку доверили общаться с постоянным автором и даже корреспондентом (с официальным удостоверением!) "Комсомольской правды" Маяковским. Дальше пишу со слов отца и цитирую по его книге "Звездное ожерелье".

Чаепития в комнате-лодочке

Отец волновался. Только взяли в штат и сразу - к Маяковскому. Но неожиданно сошлись. Довольно разборчивый, порой капризный в общении, Маяковский отца принял. Наверно, было в них нечто общее и кроме высокого роста. Может, происхождение.

Когда поэт чувствовал себя неважно и не мог прийти в редакцию, сразу звонил, предупреждал. Волновался, нет ли для него чего срочного. Бывало, просил принести пришедшие в его адрес письма. Или взять новое стихотворение. И отец, бросив все дела, спешил в приют агитатора - горлана - главаря.

От редакции, находившейся тогда в самом центре Москвы, до ставшей знаменитой комнаты-лодочки ходьбы максимум пять минут. "Комната крошечная, трудно было представить, как огромный Маяковский в ней умещался. Зайдешь на минутку по его звонку, непременно усадит, предложит чаю, бутерброд. Расспросит, что нового в театрах. Что готовит Госкино и "Межрабпомфильм", - вспоминал отец.

Мих. брал стихи, отдавал в машбюро. А когда строки-лесенки были напечатаны и сверстаны, доставлял их поэту. Маяковский - автор строгий. Вычитывал дотошно, иногда вносил правку. И только тогда - в печать.

Коридор между "Комсомолкой" и "Беднотой"

Придя в редакцию на Лубянском проезде, первым делом В.В. отправлялся в отдел писем. Там для него был устроен персональный ящичек, который никогда не пустовал. Прочитывал все письма. Некоторые сразу выбрасывал. На другие отвечал. Самые для себя ценные, в которых могли содержаться и темы для новых стихов, откладывал. Что-то записывал в блокнот.

Редакция занимала половину третьего этажа: направо по длиннющему коридору - "Комсомолка", налево - газета "Беднота". Маяковский любил вышагивать по коридору с толстой тростью, крючком зацепленной на согнутой левой руке. Отец знал точно: в такие моменты поэта, сосредоточенного и обычно нахмуренного, лучше не тревожить. Особенно когда он доставал из широченных штанин блокнот - "не первой свежести", как зло шутили некоторые остряки. Добавляли: "Как и стихи".

Нет, не все поголовно любили поэта

В углу рта появлялась папироса. Обычно приветливый и первым здоровавшийся, в минуты вдохновения В.В. никого не замечал, казался полностью отрешенным, погружался в рифмы. Несколько раз журналисты, в этот момент к нему подходившие, нарывались на язвительные замечания, даже грубость. Быстро все поняли, вопросами Владимиру Владимировичу не докучали.

А потом стихи ложились на стол поэту, заведующему литотделом Иосифу Уткину. Редакция публиковала их под постоянными рубриками - "Комсомольская правда" помогла" или "По следам наших выступлений".

Часто корреспондент Маяковский советовался с ответственным секретарем Михаилом Ивановичем Чаровым. Беседы продолжались минут по пятнадцать. Если Маяковский шел к Михаилу Ивановичу, это значило, что у него возникали какие-то сомнения - публиковать или не публиковать, да и нужна ли тема? Выйдя от ответсека, Владимир Владимирович сообщал о совместном решении.

Папины рассказы о Маяковском часто отличались от общепринятых.

В день выдачи скромного гонорара Владимир Владимирович обязательно появлялся в редакции. И сразу - в бухгалтерию. Там его ждали с некоторым трепетом. Мог получить деньги и даже поблагодарить. А мог и обидеться: считал - не доплатили. В бухгалтерии никак не хотели понять, почему надо платить Маяковскому за каждую его строчку-лесенку столько же, сколько, к примеру, за стихотворения Уткина или Светлова, написанные традиционным стилем. На этой почве время от времени возникал конфликт. Поэт шел к ответственному секретарю. Тот приказывал пересчитать строки. И в следующий раз гонорар выплачивался полностью. Но через какое-то время все повторялось...

Отец постеснялся написать в мемуарах, но мне говорил, что Владимир Владимирович втолковывал журналистскому молодняку. Не надо быть рвачами. А за свое бейтесь без стеснения. Заработал - значит, твое. Папа эту истину усвоил. По наследству это понимание передалось и мне.

Встреча с юностью

"Свои стихи Маяковский обычно диктовал только одной машинистке В., - писал отец. - Она была большой ценительницей поэзии, первой читательницей его стихов. Ее мнение и вкусы были для Владимира Владимировича своеобразным оселком, на котором он оттачивал свое перо. Если машинистка скажет: - Что-то здесь непонятное у вас, Владимир Владимирович, нехорошо звучит, надо проще, яснее... - Маяковский надолго задумывался... Сам выкручивал из валика машинки продиктованный лист и начинал расхаживать по длинному коридору редакции. Доделывал, исправлял стихи огрызком мягкого карандаша. И снова возвращался в машбюро. Диктовал, вопросительно поглядывая на В.".

Наверное, судьба, что и я застал В. (назовем ее Валентиной). Как-то позвонила старшая машинистка: "Забегай к нам. Ну у тебя и почерк". Забежал и был препровожден во вторую дальнюю комнату, где сидела в уголке очень пожилая, уставшая женщина. Сняв широченные разношенные ботинки, ставила распухшие ноги на скамеечку. Всегда была в старческих чулках выцветшего, белесого цвета. Внешний облик никак не вязался с поразительной грамотностью и интеллигентностью.

Я только начинал в "Комсомолке", и старушка извинилась, что еще не приспособилась, как она деликатно выразилась, "к моей манере письма". Попросила продиктовать ей несколько неразобранных предложений, напечатала в конце статьи подпись "Н. Долгополов" и поинтересовалась: "Вы не родственник Мих. Долгополова?" С гордостью признался: "Сын". На что получил: "Почерк неразборчивый, как у отца. Если не трудно, передайте от меня привет папе".

Передал. Отец удивился: "Неужели она до сих пор работает? Думал, что я последний".

В юбилейный майский вечер 1975 года, когда "Комсомолка" шумно отмечала 50-летие, в наш Голубой зал пригласили ветеранов. Пришел и отец. С любопытством прошелся по шестому этажу. Почему-то попросил показать ему машбюро. Их встреча с Валентиной выглядела по-старинному церемонной и трогательной. Отец поцеловал ей руку. Такого знака с его стороны удостаивались немногие представительница прекрасного пола. Она вдруг погладила его по седой голове.

Пара фраз - и навсегда расстались.

Ночной разговор о Ней

Поздним вечером, уже дома, отец заглянул в мою комнату. Вдруг вырвалась редкая откровенность: "Учись у Валентины. Она получше любого редактора. Правила даже Маяковского. И до чего была хороша". Присел на мою кровать, задумался - говорить - не говорить. И вдруг: "Она несколько лет была близка с Маяковским. Ему бы с ней, а не с этими Лилями и Бриками". И после паузы: "Эта парочка (Лиля и Осип Брики. - Авт.). Владимира Владимировича сгубила. Они все из Маяковского высосали. Какая там у нее любовь. Одно было нужно - деньги. Лиля умна, хитра, а Осип шел напролом. Довели человека. Оставалось только стреляться".

Однажды на какой-то премьере в Центральном Доме кино или в ЦДРИ с нами вежливо поздоровалась немолодая, со вкусом одетая дама. Отец ответил сухим кивком и утащил нас с мамой подальше. А ведь сам твердил: если приветствуют тебя люди малознакомые или даже те, кого не знаешь, надо обязательно отвечать. Мама вздохнула: "Папа считает бедную Лилю чуть не убийцей Маяковского. Но можно же быть чуть деликатнее..."

Лиля Брик умерла в 1978 году, Осип - в 1945-м. Маяковский застрелился в комнате-лодочке в 1930-м. А в 1990-е в его адрес вновь понеслась хула. Взяли и переименовали площадь с его памятником из Маяковской в Триумфальную. Зачем? С чего? Чем нам не угодил Владимир Владимирович?