Два соловья на одной ветке

Страсти вокруг Надира

- Случилось всё в самом конце 1949-го или начале 1950-го. Трудился я тогда в Радиокомитете СССР. Приглашает меня к себе руководитель Оперного ансамбля, главный дирижер оркестра Всесоюзного радио Онисим Михайлович Брон. Он загорелся идеей сыграть для радио оперу Бизе "Искатели жемчуга". Красивейшее романтическое сочинение. Его особенная сложность - чрезвычайно высокая для тенора нота "си" в романсе Надира "В сияньи ночи лунной" - кульминации спектакля.

О чем же сообщил мне Брон? Ни больше, ни меньше, что спеть Надира согласился Сергей Яковлевич Лемешев. Современные молодые люди не знают, что такое оперный кумир в середине прошлого века в СССР. Да еще тенор! Пуговицы и хлястики, оторванные от его пальто, приравнивались к чудодейственным амулетам. След от его ботинка на московском снегу студентки целовали по очереди. Между прочим, в жизни Лемешев был мягким и застенчивым человеком.

"Приглашайте Сергея Яковлевича на запись!" - распорядился Брон. Но дня через два случилось непредвиденное. Только я договорился о приходе Лемешева в столичный Дом звукозаписи, как Брону позвонил Козловский:

"Я узнал, что вы возобновляете "Искателей жемчуга". Очень рад! И, если не возражаете, готов работать с вами".

Цугцванг для дирижера

Не возражаете... Да какой дирижер отказался бы заполучить Козловского?! Поэтому Брон не сказал Козловскому, что его опередили. И не кто-то, а сам Лемешев. Пустил ситуацию на самотек.

Здесь позволю себе небольшое отступление. Козловский ревниво относился к Лемешеву, даже временами, как мне казалось, испытывал чувство потаенной зависти. Трудно понять, почему. По славе и общественному признанию они были равновеликие. Народ в своей безмерной любви ставил их рядом. Правда, Лемешев был светским человеком. Козловский тяготел к Православию, часто давал концерты в сопровождении духовной музыки, участвовал в церковных песнопениях в Божьих храмах (однако, как мы увидим дальше, был не чужд суеверия). Чем они уж точно различались - выбором репертуара.

И вдруг такая сшибка!

Если Козловский узнает, что Лемешев уже ангажирован на партию Надира, он непременно отменит свое предложение. Да и Лемешев, прослышав про закулисные переговоры, способен дать нам от ворот поворот. Мы с Броном попали в цугцванг.

Впрочем, на первых порах нам везло. Позвонил Лемешев и сообщил, что его жена приболела (он поставил условие - записывать оперу вместе с ней). И я с легким сердцем позвонил Козловскому: "Иван Семенович, приезжайте завтра - будем записывать". "Ну что вы, Борис Андреевич! Я так не могу, - ответил Козловский. - Ведь это не какая-нибудь легкая песенка. Я должен всерьез подготовиться. Сначала романс Надира промурлыкать, а уж потом работать с оркестром". "Хорошо, - согласился я. - Приезжайте "мурлыкать" утром, а запишем всё вечером".

"Си" Сергея Яковлевича

Как сейчас помню, день был ненастный, дождливый. Встречаю Козловского на пороге Дома звукозаписи. И как-то не придаю значения, что на Иване Семеновиче галоши. Из фойе открываю дверь - в тамбур, потом шагаю за вторую дверь - в студию, поворачиваюсь, а Козловского нет. Я обратно в тамбур. И вижу: Иван Семенович сидит и шарит по полу рукой. Он мне объясняет: "Знаете, снимал здесь галоши и уронил портфель".

Оказалось, согласно одной из примет, в которые верил Козловский, на оброненную вещь надо сесть и немного на ней посидеть, чтобы прогнать "злых духов". Вот он и сидел на портфеле и искал галоши. А поднявшись, велел, к моему изумлению, передать Брону, что после такого происшествия репетировать не станет. А уже заказана студия, подобрана бригада с виртуозом звукозаписи Брагинским. И время, и люди - всё на вес золота.

Что делать?

Я опять вспомнил Лемешева.

Звоню: "Сергей Яковлевич, как настроение?" "Да вот сидим с женой, чаёвничаем, обсуждаем, как лучше петь романс Надира". Чувствую - удача. "Сергей Яковлевич, а вы не хотите сегодня же вечером порепетировать? У оркестра свободные часы, и можно это сделать". "С удовольствием!" - помню, ответил Лемешев. И я его вытащил, а звукорежиссера Брагинского предупредил: "Имей в виду, Лемешев "мурлыкать" не привык. Он репетирует обычно в полный голос. А ты его в это время записывай".

Сергей Яковлевич был, что называется, в ударе. Сразу спел Надира изумительно. И труднейшее "си" исполнил виртуозно.

А через неделю и Козловский сообщает, что он готов к звукозаписи. И уж тут мы с Броном возликовали. Заиметь Надира в исполнении двух корифеев - это какой же подарок для многомиллионной аудитории радиослушателей!

Тут-то и произошла у них настоящая сшибка.

"Ре" Ивана Семеновича

Иван Семенович пришел в студию в приподнятом настроении. Некоторые места промурлыкал, а романс спел с оркестром в полный голос. Правда, он почему-то считал, что запись не ведется. Но звукорежиссер делал свое дело. Все у певца получилось и на следующей репетиции. В том числе великолепно выходила фермата (остановка) на ноте "си"...

А потом пошла окончательная запись оперы с другими исполнителями. И Козловский вдруг - не знаю по какой причине - "си" переводит на "ре"!

В партитуре Жоржа Бизе ферматы на ноте "ре" в этом месте нет. С Броном - паника. Время для записи кончилось. И только наш звукорежиссер спокоен, приглашайте, мол, Ивана Семеновича на прослушивание.

Мы только потом оценили это спокойствие.

Уселись слушать романс Надира. Воздух наполнился нежнейшими звуками, неповторимый тембр брал за душу: "В сияньи ночи лунной тебя я увидал..." Мы слушали умиленно, а Иван Семенович, я видел, сидел и нервничал, ждал, конечно, как прозвучит его "ре". И вот идет строка "Где ты, греза и счастье?". В слове "греза" - как раз эта злосчастная фермата. Козловский ожидает здесь ноты "ре", а слышит великолепное свое "си".

Развязка

Оказывается, звукорежиссер Брагинский смонтировал репетиционный вариант с окончательным. Иван Семенович просиял.

А при расставании удивил нас своей осведомленностью: "Проверьте, чтобы и у Лемешева были все "си", которые указаны в партитуре". Раскрыл наш заговор...