Пандемия COVID-19 запирает людей по домам, но она же стирает границы. Такой вот парадокс.
Kostromin
Чтобы встретиться с художником Михаилом Шемякиным, при прочих обстоятельствах пришлось бы долго и нудно караулить, пока великий отшельник выберется поближе к людям из французской глубинки, где обитает уже много лет. Сейчас же технический прогресс позволяет постучаться в чужое жилище, не выходя из собственного.
Правда, Михаил предупредил, что не любит Skype, Zoom и прочие интернет-навороты, поэтому два часа мы общались по старинке - по проводному телефону.
О рукопожатии
- Когда в последний раз подавали руку для крепкого пожатия, Михаил?
- Постоянно здороваюсь с рабочими, которые ко мне приходят.
- А как же социальная дистанция?
- Знаете, мы живем в столь замкнутом мире, что мне в голову не приходило задаваться этим вопросом. Круг общения сейчас небольшой, в нем несколько человек. У нас живет моя ученица из Америки. Мы вместе были в Венеции, когда начался шурум-бурум и паника из-за коронавируса. Еще гостит писатель-англичанин, работает над книгой. Так что приезжих двое.
Само собой, жена Сара, моя сестра, ну и сотрудники. Кто-то обитает с нами, другие в соседнем городке, а сюда приезжают на работу. Вот, собственно, и все. Мы постоянно находимся в своеобразном затворе.
Но одиночества я не чувствую, мои мастерские заполнены любимыми собеседниками и учителями - это старые мастера-художники или философы, писатели, поэты. Не понимаю тех, кто говорит о скуке. Всегда знал, чем заняться. И работы было выше крыши.
Хотя отдаю отчет, что многим сейчас тяжело психологически. Люди здорово поглупели, опустошили сами себя. Это весьма неприятная и тяжелая ситуация, особенно для молодых, которые привыкли толкаться в дискотеках и ночных клубах. Иногда мне кажется, что им страшно оказаться наедине с собой. Ведь выяснится, что их внутренний мир пуст, ничем не заполнен.
- Вам пришлось перестраиваться из-за пандемии?
- Если только в хорошую сторону, как говорят в Одессе. Стало меньше визитеров, и я сейчас работаю с утроенной силой. В том числе над автобиографией и книгой "Шесть лет преподавания". У меня же скоро пройдет защита дипломов по теме трансформации русской иконы. К 22 июня рассчитывал прилететь в Петербург к своим студентам, но из-за коронавируса все будет проходить онлайн, через экран. Очень этого не люблю, сказать по совести. Деваться некуда, хотя, конечно, огорчительно.
В остальном карантин моих планов не нарушил, наоборот, дал возможность сосредоточиться на проекте, связанном с русскими народными говорами и сказками. Иду по начатому Солженицыным пути, пытаюсь сохранить удивительную самобытность нашего языка, которую, увы, теряем не по дням, а по часам.
Видите, сколько всяких дел.
- Не вижу, но слышу... Какие-то меры предосторожности соблюдаете?
- Знаете, я привык быть чистюлей. Как и все, кому приходится работать с бумагой, репродукциями, редчайшими книгами. Руки всегда мою тщательно. Кроме того, с юных лет полощу нос соленой водой, как советуют врачи. Это помогает спасаться от насморка, а теперь, говорят, защищает и от всяких микробов.
- Маску носите?
- Я большой домосед, никуда не выезжаю из поместья. Рынок, магазины - этим занимаются помощники, а я пока ни разу на себя маску не натягивал.
- Если придется, какую выберете? У вас, известного масочника, наверняка целая коллекция.
- Да, карнавальные и театральные. Но для защиты лучше подойдет противогаз с сумкой на плече.
- Он тоже есть у вас?
- Конечно. Собираю старые каски, другие вещицы, связанные с войной и тем временем. Там и мундиры, и много всякой всячины.
- Вам не предлагали поучаствовать во всемирном антивирусном маски-шоу?
- Пока не обращались. Хотя, согласен, стоит оживить белые марлевые повязки, избавившись от общей безликости. Ощущение, будто попал в госпиталь.
Можно красиво разрисовывать маски, придумать смешные картинки, но мне точно не до того. Помимо всего остального хватает и театральных забот. Заключил контракт с МХАТ, и в конце года должна состояться премьера моего мюзикла "Песочный человек" по сказке Гофмана.
Если, конечно, вирус опять не вмешается и не спутает карты.
Об апокалипсисе
- А что вы думаете о пандемии? Не в медицинском смысле, а скорее в философском.
- Много изучаю талмудистов, читаю то, что говорили и писали еврейские мыслители. Все-таки один из мудрейших народов...
- За словосочетание "один из" могут обидеться.
- Рассказываю притчу. Представьте, что мы, люди, население Земли, приглашены в шикарный дом, где и сад с дивными птицами, и пруды с красивыми рыбами. У порога нас радушно встретил хозяин и говорит: "Пользуйтесь, наслаждайтесь". А что сделали мы? Сначала загадили дом, переломали, перепортили все, затем перешли к саду, искалечили его, вытоптали траву, изуродовали деревья, испоганили и загрязнили реку так, что рыба всплыла вверх брюхом. Варвары, вандалы!
- Да-да, некоторых вы увековечили в Москве на Болотной, изображая пороки человечества.
- В общем, вернулся хозяин, посмотрел на творящиеся бесчинства, сделал замечание - одно, второе, третье... Его никто не услышал, народ забыл, что он в гостях, и продолжил бесноваться.
Терпение может закончиться у любого. Как в подобной ситуации поступит даже вежливый и воспитанный человек? Возьмет дикую свору за шиворот и выставит вон, вытряхнет навсегда, чтобы спасти сад и дом. После этой орды природа, может, миллион лет будет восстанавливаться.
Вот вам мое, так сказать, отношение к данной ситуации.
Нам дали показательный урок, выпороли. Если не опомнимся и не начнем перестраиваться, впереди ожидают еще худшие проблемы. Не хотелось бы этого.
- Кто хозяин-то дома, Михаил?
- Ну, каждый обозначает по-своему. У христиан трехликий Бог. У мусульман Аллах. Ученые говорят о высшем разуме. У масонов - Великий Архитектор.
- А у вас?
- У меня все совмещено в одном. Всевышний не имеет имени. Дело не в том, как называть. Важно обозначить в душе, понять, что есть вершина, которую мы не в силах постигнуть.
- Значит, если не одумаемся, дальше - апокалипсис?
- Не знаю, но очевидно, что каждое последующее предупреждение будет более строгим. Сначала расшалившийся ребенок получает шлепок по заднице. Если продолжит хулиганить, в ход пойдет ремень или что-нибудь покруче.
Есть интересный американский фильм, который я заставил бы всех просматривать со школьной скамьи. Называется "День, когда Земля остановилась". В некоем таинственном шаре прилетает инопланетянин. Его по приказу Пентагона сначала пытаются замочить, к счастью, ничего не получается, из шара выходит человек.
Актер, который снимался в "Матрице", я плохо запоминаю имена артистов...
- Киану Ривз.
- Да, вот он и играет пришельца с умной планеты. Его спрашивают, зачем прилетел, и герой Ривза говорит, что прибыл спасти Землю. Люди думают, что помощь адресована им, но вскоре выясняется, что инопланетянин намерен избавить мир именно от homo sapiens.
Оказывается, среди землян шестьдесят лет жил наблюдатель. Он и доложил посланцу небес, что люди - существа, конечно, интересные, даже удивительные, но подлежат уничтожению, поскольку они разрушители по своей природе.
Главный герой готов приступить к тотальной зачистке, сохранив жизнь животным, птицам и прочим тварям, но в конце концов его уговариваю дать еще шанс. Добрый инопланетянин соглашается и улетает. Все кончается оптимистично, такой голливудский happy end.
В действительности нас могут и не пощадить.
- Выход?
- Я уже сказал: перестать гадить на приютившей нас Земле. Иначе COVID-19, который действительно причинил много горя, покажется детской хлопушкой по сравнению с тем, что ждет впереди.
Мы беспрерывно пытаемся создать какие-то новые бомбы, чтобы грохнуть друг друга, а потом приходит маленькое существо в короне, настолько крошечное, что на кончике иголки умещаются несколько миллионов этих вирусов, и говорит: "Так, баста, ребята! Всем сидеть по домам и нос не высовывать!"
Те, кто не поверил в серьезность угрозы, наверное, уже вылетели в параллельный мир вперед ногами. Вот о чем надо думать.
- По вашему ощущению, человечество усвоит урок?
- В этом смысле я пессимист. Как-то прочел интервью выдающегося ученого Сергея Капицы: "Мир погубит не атом и не рак, а жадный дурак". К сожалению, это правда.
Я далек от политики, но понимаю: власть и коррупция везде идут рука об руку. И сколько бы мы сейчас ни трындели, какие умные мысли ни формулировали, те, кто правит миром и распоряжается реальными деньгами, ничего не желают менять. Плевать они хотели на наши рассуждения. С высокой колокольни.
На мой взгляд, там, на самом верху, много тяжелобольных. Но не физическим недугом, а душевным.
Они поражены дьявольской страстью к власти и наживе. Отсюда желание любой ценой утвердить себя, свое ничтожество. Их никто не любит. В лучшем случае терпят из-за крох, перепадающих с барского стола.
Если бы мир жил по законам, которые нам дало небо, все развивалось бы по-другому...
О прошлом
- Когда полыхнула пандемия, вы были на карнавале в Венеции?
- Езжу туда много лет подряд, участвую, представляю театральную Россию. Программа всегда разная и обширная. В этом году прилетали воспитанники фонда "Дети Марии". Это сироты, ребята с отклонениями в развитии. Они во второй раз были на карнавале. Вместе с Анваром Либабовым, замечательным клоуном и артистом из Петербурга, привезли и показали настоящий спектакль.
Меня поразил вид Венеции без толп туристов. Словно вернулся в старое время, когда впервые приехал туда в 1972 году. Сидишь на Сан-Марко, наслаждаешься тишиной и хорошей погодой. И в музеях было пусто. Бродил в одиночестве по залам, стоял перед любимыми картинами и думал: боже мой, какое прекрасное время. Мы с Сарой прожили десять сказочных дней, уехали к себе во Францию, и вдруг выяснилось, что Италию закрыли. Вовремя успели выскочить.
- Рисковали?
- Мы снимали апартаменты и не хотели покидать их раньше времени. Зачем? Деньги заплачены, назад не вернут, а я человек, так сказать, с большим именем, но с маленьким карманом.
- Получается, ничего не изменилось с 1971 года, когда вас выслали из СССР, попросив с вещами на выход? Точнее, без вещей...
- Это было обязательное условие. В Большом Доме мне было сказано: "Об отъезде не должен знать никто, включая родителей. С собой - ничего, ни чемодана, ни сумки!" Я положил в пластиковый мешочек репродукции картин любимых мастеров и несколько небольших предметов для натюрмортов. Вот и все, с чем улетел из СССР.
Лишь позже понял причину. Внутри КГБ боролись разные силы. Одни сотрудники искренне хотели меня спасти, вторые рассчитывали надолго посадить, а третьи готовы были уничтожить, поставить к стенке. Я ведь шел по 64-й статье УК РСФСР - измена Родине, умышленное деяние с целью нанесения ущерба государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи Советского Союза. А это высшая мера наказания - расстрел с конфискацией имущества.
Вот из страны меня и выпихнули с пустыми руками, без всего. В противном случае рисковал свалиться в яму с пулей в затылке. А так посадили в самолет и выплюнули в Париж. Спасибо французам, что сразу согласились принять изгнанника.
- А почему вы стали затворником?
- Так сложилось. Мы десять лет прожили в Париже и перебрались в Нью-Йорк. В какой-то момент понял, что для написания больших полотен мне нужно помещение за городом. Поехали искать и увидели громаднейший дом с парком. Решили снять. Нам настолько там понравилось, что не захотели возвращаться в Нью-Йорк. Вонища от выхлопных газов, гудящие машины, толпы на улицах... А в нескольких часах езды - водопады, леса и прочие красоты. Словом, Катсхилл, где на двадцать лет заснул Рип ван Винкль, герой новеллы любимого писателя Пушкина Вашингтона Ирвинга.
Я с детства читал об этих местах и, оказавшись там, почувствовал себя как дома. Мы прожили в этой деревушке до возвращения в Европу. Но уже понимали, что в город не вернемся. Во-первых, это менее комфортно, во-вторых, дорого, в-третьих, мы очень любим природу и всякую животину.
У нас шесть собак, примерно столько же кошек и еще ослы. С подобным хозяйством трудно жить в мегаполисе.
- Неужели замок содержать дешевле, чем жилье в городе?
- Даже не о чем говорить! Сейчас мало кому нужны замки. Хорошая большая квартира в Париже стоит в несколько раз дороже, чем поместье с домом где-нибудь во французской глубинке. За приличное жилье в столице придется выложить миллионов пять евро. Может быть и значительно дороже. Миллион - самое меньшее за что-нибудь более-менее качественное. А замки типа моего продают за семьсот тысяч евро. Ниже цены квартиры бизнес-класса в центре Москвы.
Поэтому не надо думать, будто французы гоняются за загородной недвижимостью. Наоборот! Никто не хочет покупать. Вообще-то люди работают, каждый день встают и куда-то едут - в офис, на производство. Художники могут позволить себе роскошь жить в замках. Как Пикассо, например.
- Или Шемякин.
- Не надо нас сравнивать!
- Почему?
- Пикассо - глыба! Величайший мастер, а что из себя являет Шемякин, должно показать время...
Их во Франции тысячи, замков, и некоторые стоят заброшенными, без должного ухода. Вот по соседству на моих глазах красивейший замок XV века превращается в руины. Никто не покупает, и он останется лишь на старых фотографиях.
Об одиночестве
- Ваш коллега по цеху Олег Целков называет вас волком-одиночкой.
- Плачу ему тем же. Он такой же, вне стаи. Недавно мы, кстати, говорили с Олегом по телефону... Он не только замечательнейший мастер и удивительный мыслитель, но и мой любимый человек. Общаться с ним - сплошное удовольствие. Тут и юмор, и необычный взгляд на жизнь. Гротескный, как и в его работах.
Уверен, Олег тоже не скучает наедине с собой. Меня всегда удивляет вопрос: "Неужели вам не одиноко в глуши?" Всякий раз повторяю, что никогда не бываю один. В моей мастерской наигрывает Бах, потом его сменяет Майлз Дэвис с удивительной трубой, следом гудит Армстронг в компании с Эллой Фицджеральд. Напротив сидят Кьеркегор с Хайдеггером и несут свою печальную чушь. Спорю с ними, а иногда соглашаюсь. Когда работаю и неправильно идет рука, Дюрер тут же подсказывает: "Плохо, засранец, линию держишь!"
Вы даже не представляете, сколько удивительного народу постоянно толчется в моей мастерской! Как здесь можно скучать? Берешь одну книгу, вторую, третью... А у меня их сотни тысяч! Не знаешь, как день растянуть и ночь удлинить. Времени вечно ни на что не хватает.
Постоянно веду разговоры с Сарой. Мне всегда есть что обсудить с женой. Начинаем за долгим завтраком, продолжаем, гуляя с собаками по парку (он у нас большой и красивый), заканчиваем за ужином. Мы никогда не обедаем.
В полночь приступаем к работе над автобиографией, а ближе к шести утра ложимся спать.
- У вас породистые псы?
- Всякие. От чихуахуа до огромного ирландского волкодава.
- И охотничьи есть?
- Маленький спаниель, но не для охоты. Я не охочусь, не ловлю рыбу и никого не убиваю, наоборот - даже жуков спасаю, если попадают в ванную или раковину. Доходит до такой глупости, что муху прихлопнуть жалко. Хотя и надо - больно уж они назойливы. Как некоторые люди.
- Расскажите про мемуары.
- Давно пообещал Леночке Шубиной, умнейшей и свирепой редакторше издательства "АСТ". Три года работаю над первым томом. Иду хронологически. Пишу сам, от руки. Потом Сара перепечатывает, приносит мне, я вычитываю, редактирую, вычеркиваю лишнее, опять отдаю, она вносит правки. Так и ходим по кругу. Стараюсь избежать не только многословия, а и многобуквия.
Много читал мемуарной литературы и обратил внимание, что даже воспоминания известных людей нередко превращаются в своеобразные семейные альбомы, где фигурируют какие-то дяди Вани и тети Тоси. Автор увлекается, тонет в интересных только ему деталях. "А еще к нам заходила Аля, она была подругой тети Тоси..." На голову несчастного читателя вываливают гору лишней, никому особо не нужной информации. Да, может, читателю по "барабану" эти дяди и тети! Пробую написать что-то по-настоящему содержательное, способное заинтересовать и, надеюсь, чем-то обогатить читателя.
В принципе и рассказ о родне способен стать полезным и поучительным, но для этого важно качество литературного языка, степень таланта.
- Вам есть о ком вспомнить. Имена - Нуреев, Довлатов, Высоцкий, Барышников и Бродский - будут интересны всем.
- О них собираюсь написать уже во втором томе.
А в первом нет ни одной фотографии - ни папы, ни мамы, ни дедушек с бабушками. Никого и ничего.
- Почему?
- Все построено на моих рисунках. Они должны отобразить то, что нельзя было сфотографировать, а можно воспроизвести лишь по памяти. И конечно, рисунки будут необычными.
Но у меня и отец был особенным человеком. Например, мог в одних кальсонах явиться на банкет и сплясать на столе. Он частенько плевал на правила этикета и приличия. Наверное, Гуляйполе наложило отпечаток, когда юнцом отец адъютантствовал у батьки Махно. Этот пофигизм и мне генетически передался. Вот и в рисунках будет отображен пофигизм Шемякина-старшего и Шемякина-младшего.
О родителях
- Унаследовали отцовские черты, Михаил?
- Я человек весьма непокорный, да. Достаточно вспомнить жизнь в горах, когда вырвался из дурдома. Продержали там полгода, пытаясь отучить от кистей и карандашей. Экспериментировали с психотропными препаратами, как на подопытном кролике.
В книге этому посвящена большая глава - "Путь мудрого пса". Собака, укушенная змеей, убегает куда-то в горы или в лес, жрет траву и коренья, после чего либо выживает, либо подыхает. Вот и я, можно сказать, сделал то же самое. У меня началась суровая абстиненция от лекарств, которыми пичкали в психушке. Я жил в пещерах, где обитали скорпионы и прочие гады. Потом познакомился с монахами-отшельниками. Нашел их в горах Сванетии. Это трудно описать словами, проще нарисовать. Надеюсь, за пару месяцев закончу с текстом книги и займусь иллюстрациями. Мне обещали, что в этом году получится издать. Если, конечно, вовремя сдам рукопись.
- Пару лет назад собирались рассказать об отце для сборника по истории КГБ, который издают в Москве. Получилось?
- Да, новеллу "Красный Кентавр" опубликовали в одиннадцатом томе, а сейчас, по-моему, вышел уже шестнадцатый.
Там есть и интересные воспоминания мамы, она прекрасно писала. Составители сборника попросили у меня фрагмент, ну, я и дал. Теперь требуют еще и еще. Говорю: "Нет, ребята, хватит вам отрывка о том, как мама едет на фронт". С точки зрения литературы, она безупречно владела языком, в совершенстве. Я так не умею, поэтому рассказал об отце без затей.
А вот в автобиографии посвятил ему много места. Никто не оказал на меня столь сильного влияния, как он. Мама была такая, знаете, снобка, интеллигентка. Из старой дворянской семьи, учила французский язык, окончила театральный институт и прочее, прочее, прочее... А отец - сирота, адъютант Махно. Совершенно страшное детство и безумная юность. Воровал на Хитровом рынке, бывал бит, знал Гиляровского, называл его дядей Гилей.
Думаю, отец не понимал, как воспитывать и общаться с собственными детьми. Помню, иду после выписки из психушки, навстречу - он. Спрашивает, словно вчера расстались: "Слышал, в сумасшедшем доме лежал?" Отвечаю: "Да, папа". Я попытался что-то объяснить, рассказать, как тяжко пришлось. Отец не стал слушать, лишь покачал головой: "Надо же! Куда только Шемякиных ни забрасывает! Ну, пока". И пошел дальше. А я стоял с открытым ртом и смотрел вслед удаляющейся фигуре в офицерской шинели...
При этом отчетливо понимаю: во всех сферах моего творчества присутствует его влияние. Очень важный момент в жизни! Лишь со временем стал расшифровывать, что же такое отец для меня. Хотя для всех это, конечно, был страшноватый человек.
Я признателен судьбе за многое, моя книга - благодарность ей, хотя многим это будет и не в разумение. Даже вот взять профессора Случевского, под чьим надзором проходили страшные эксперименты на мне в клинике Осипова. Сейчас пишу книгу и понимаю, что это было испытание. Раз преодолел его, значит, победил. Только так закаляется душа и сознание, человек поднимается на ступеньку вверх.
Поэтому книга у меня получается очень странная. У людей может возникнуть вопрос: что же прекрасного в том, что над тобой измывались, проверяли на излом? Рассчитываю, читатель поймет, почему я вопреки всему добился чего-то в творчестве.
Мне выпало нелегкое детство. Отец много пил и бузил, у мамы был нелегкий характер. Даже издалека оглядываться жутко, а вблизи смотреть еще страшнее. Тем не менее с возрастом многое воспринимаю иначе.
- Терпимее стали?
- Вижу мир под особым углом. Не могу сильно осуждать людей. Скорее, горюю, если друзья предают. А такое бывало. И не раз. Но очень злиться на них все же не получается. Нельзя опускаться до ненависти.
Тебя обидели, а ты в ответ взял да надулся. Значит, показал свою слабость. Лучше попытаться понять, почему человек допустил подлянку, и не спешить его осуждать. Рано или поздно придешь к выводу, что предатель достоин не злости, а лишь жалости.
О вечном
- Но вот, скажем, с Ильей Кабаковым ваши пути-дорожки разошлись.
- При этом горшки мы не били. Недавно разговаривал с Эмилией, женой Ильи, сказал, что послал ему книги... Он выбрал один путь, я продолжаю топать по старому. При этом публично о Кабакове говорю только как о гениальнейшем художнике, уникальном рисовальщике. И не лукавлю. Это умнейший и талантливейший человек. К чему бы ни прикоснулся, все получается грандиозно. Илью бог поцеловал в темечко.
- А что скажете о недавно ушедшем Лимонове?
- Молюсь за него. Знаете, очень важно вспоминать ушедших. Понимаю, моя молитва не слишком поможет, но так я сохраняю память о тех, кого уже нет рядом. Вот был в Советском Союзе популярный мим Борис Амарантов. Вы, наверное, и не слышали этого имени?
- Не припоминаю.
- Посмотрите по интернету. Несчастный человек! У него неплохо складывалась карьера, он даже открыл в СССР театр пантомимы, но все время хотел большего. В середине семидесятых годов прошлого века по дурости отказался от советского паспорта и эмигрировал в США. Оказалось, что на Западе Борис никому не нужен, Амарантов - не Марсель Марсо, а лишь его копия.
Через десять лет вернулся в Союз и вскоре покончил с собой. Вот такая страшная судьба. Кто сегодня вспомянет самоубийцу? А я знал его лично и до сих пор молюсь за душу, хотя много времени прошло. Мне самому приятно, что не забыл Борю.
Так и с Лимоновым. Интереснейшая фигура! Он, кстати, был неравнодушен ко мне... Храню его рукопись, Эдуард начал писать роман о моем детстве. Мы общались, но я не мог дружить с ним, как с Высоцким. Лимонов однажды с печалью сказал: "Нет, таким другом, как Володя, никогда для тебя не буду". Это была своеобразная ревность, в дальнейшем он, как ему присуще, "обгаживал" меня. Таков уж Лимон, Апельсин из него не сделаешь. Но чертовски талантлив!
С Володей же у нас была особенная дружба, мы очень хорошо понимали друг друга. Как, наверное, никто. Высоцкий посвятил мне более десятка песен и стихов. Самые известные - "Конец охоты на волков" и "Купола".
- Вы праздновали собственное 77-летие, Михаил? Дата красивая...
- Посидели 4 мая по-семейному. Скромно, тихо. Как говорил мой покойный дядя: "Свое мы отпили в Гражданку". К счастью для окружающих, прежних гулянок с шумом и стрельбой-пальбой по люстрам давно не практикую. Редко бываю на банкетах, но, когда выбираюсь, обязательно начинают приставать с вопросом: "Что-нибудь выпьете?" Вежливо отказываюсь. Настаивают: "Может, шампанское? Виски? Расслабитесь". Говорю: "Да, выпить могу. Я-то расслаблюсь, но вы напряжетесь". И меня тут же оставляют в покое...
Больше никого не заставляю напрягаться. Поэтому день рождения прошел спокойно. А вот 9 Мая - святой праздник. И отец прошел две войны, и мама служила с ним в кавалерийском полку, два с половиной года просидела в седле...
Кроме того, 9 мая родилась моя единственная дочь. Полтора года ее нет с нами, Доротея умерла в январе 2018-го. Поэтому 9 мая одновременно и светлый, и печальный день. В последнее время часто вспоминаю библейскую истину, что грехи отцов падут на голову детей.
- Вините себя в смерти дочери?
- Нет, я делал все, чтобы она стала интересным человеком, состоялась в жизни. Доротее это удалось. Ей было 53 года, она оставила большое художественное наследие. Как удивительный художник, скульптор, ювелир. Сейчас работаю над ее двухтомником.
Дочь, к сожалению, была подвержена извечной русской болезни. Женский алкоголизм почти не излечим. Я ведь тоже долгие годы страдал этим национальным недугом...
- А вам знакомо состояние депрессии?
- Не понимаю, что разумеете под сим словом. Да, бывает, грущу, когда размышляю о нашем обществе, о молодежи. Из-за коронавируса много невеселых мыслей лезет в башку. Думаю: ну, хорошо, вот закончится самоизоляция, а мы ничему не научимся, будем коптить небо, загрязнять почвы и воды. Опять завертимся, закрутимся, завоняем и задымим! Значит, будет новое предупреждение и новый вирус. Может, пострашней сегодняшнего...
От таких дум становится грустно. Но стараюсь меньше рассуждать о том, что не в состоянии изменить. Лучше занимать голову мыслями о путях русского искусства.
- Когда вас ждать в России?
- Пусть сначала откроются границы. Жаль, не смогу присутствовать в Академии художеств на защите своих студентов. Только через экран. Я заранее, до коронавируса, пригласил маститых искусствоведов, планировалось большое событие. Все-таки шесть лет отгрохал с ребятами, помог им стать оригинальными художниками. Поэтому и работаю над книгой, надеюсь, она поможет создать иную систему образования в изобразительном искусстве.
- Новых учеников брать будете?
- Пока не думаю об этом. За первый год мне государство рассчиталось, а потом сам оплачивал учебу студентов. Пришлось влезать в долги, вот только недавно в очередной раз перезанял и заплатил остаток, чтобы моих ребят не выгнали перед дипломом. Я же не олигарх какой-нибудь...
По-прежнему люблю Россию и даже на чужбине продолжал служить ей. Готов делать это и впредь. В прошлом году встречался с Владимиром Путиным, мы говорили, что никто не вечен, все смертны. Хочу, чтобы мои наработки, исследования, библиотека и прочий архив были законсервированы и стали достоянием Родины.
По поручению Путина сюда прилетали директор Русского музея Гусев и чины из министерства культуры. Составили планы, а потом - тишина. Понятно, сейчас пандемия, но ведь такое случается не в первый раз. Если Россия не нуждается в моем наследии, отдам все странам, которые проявляют живой интерес. Но будет очень печально и обидно.
Впрочем, надежду пока не теряю...
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем