Глаза зрачками в душу

Сегодня ей исполнилось бы 85. Она никогда не стеснялась возраста, хотя, как любая актриса, ему сопротивлялась: физическая форма - часть ее профессии. Бросала возрасту вызов: "Как видите, я еще жива!" - так начинала свои концерты, приветствуя публику. Свою первую старуху сыграла - смешно и точно - в 42 года в "Бенефисе", но на амплуа "комической старухи" не перешла, хотя и там была бы гениальна. Ее дар был всеобъемлющим - казалось, она может все. Вспоминаешь ее фильмы - и перед глазами встают целые человеческие галактики, созданные одной актрисой. Она феноменальна в любимых ею музыкальных жанрах, с равным блеском пела и танцевала в оперетте ("Табачный капитан", "Цирк зажигает огни"), водевиле ("Соломенная шляпка", "Красавец-мужчина") и в мюзикле ("Рецепт ее молодости", "Небесные ласточки"). Остро чувствовала эксцентриаду в комедии ("Женитьба Бальзаминова", "Старые клячи"). Цепко подмечала характеры и повадки современниц и любовно их коллекционировала в своих ролях ("Любовь и голуби", "Любимая женщина механика Гаврилова", "Семейная мелодрама"). Она незабываема в жанре кинодрамы ("Пять вечеров", "Двадцать дней без войны", "Вокзал для двоих", "Балтийское небо"). Горько смеялась над собой в почти автобиографических "Аплодисментах, аплодисментах..." и "Послушай, Феллини!". Сама писала музыку для своих фильмов ("Пестрые сумерки"), придумывала и шила сотни костюмов, теперь их можно видеть в ее музее-квартире. С успехом играла на сцене - в "Современнике", Театре-студии киноактера, в антрепризных спектаклях ("Чествование", "Бюро счастья").

И все свои книги написала сама, без "литературных негров", ручкой по бумаге - чувство слова у нее изумительное. Но постоянно ощущала тоску по работе - ей казалось, что главное еще не сыграно, не сказано, не спето. Это был тот редкий случай, когда творчество заполнило всю жизнь, не оставляя ни для чего иного ни сил, ни времени. Стопроцентная, если хотите - жертвенная самоотдача.

Это стоило ей дорого: такая требовательность к себе и к другим казалась чрезмерной, неудобной, приводила к конфликтам, становилась источником душевных ран. Из неопубликованного дневника 2003 года: "Жить на виду непросто, ибо пресса день ото дня становится все более вульгарной и ненасытной... Никогда не следует слушать чужих советов, в работе надо быть смелым. Есть собаки большие, и есть маленькие, но маленькие не должны зависеть от существования больших - все обязаны лаять тем голосом, какой дал господь бог... Клятвы не стоят вообще ничего, обязательства - пустой звук, обещания даются для того, чтобы их нарушить. Ах, как бы устроить так, чтобы слова обрели былое значение и мощь!" Эти строки продиктованы горечью, каким-то тотальным разочарованием в людях.

Но при этом: "Я не сохранила бы веру в людей, если бы не Ю.В. (Никулин. - Прим. ред). Один клоун сломал мне ногу, оставил на всю жизнь боль, недомогания - и бесследно исчез. Другой - помогал, спасал...". Здесь - эхо драмы, которая едва не закончилась трагедией: на съемках фильма "Мама" - мюзикла с танцами на льду - партнер расшалился, лихо наехал в шутку, все кончилось множественным переломом ноги, можно было лишиться профессии, без которой жизнь - не жизнь. И только искусство врачей, тепло друзей и невероятное мужество актрисы помогло ей вернуться на экран. В том самом бравурном "Бенефисе", где она танцует, бьет чечетку и садится на шпагат, Гурченко снималась с металлическими скрепками в ноге, преодолевая немыслимую боль, - подвиг, о котором не подозревали зрители.

Свои роли она проживала, в самом буквальном смысле слова воплощаясь в своих героинь: "Кино не театр, здесь не обманешь. Надо не играть другого человека - надо им стать". Прожив столько разнообразных жизней, она не оставила уголка для жизни собственной и вне работы чувствовала себя не в своей тарелке. "С момента, когда начинаешь работать, мозг делается живее и чувствительнее: работа рождает работу, идеи рождают идеи. Когда я не работаю - становлюсь внутренне негибкой. Актера делают препятствия. Если их нет - значит, идешь чужой, уже хоженой дорогой. Живешь в предельных состояниях, и тоска: зачем эти мгновения пределов, когда потом всегда обыденка!" Женщина-праздник для других, для себя она была вечным экзаменатором, не прощавшим компромиссов, не делавшим уступок на усталость, нездоровье, хандру.

"Я с детства знала, что - некрасивая. То есть лицо - никакое. Но на нем можно нарисовать все что хотите. Чуть поработать над ним - и за десять минут я какая угодно. Резиновое лицо, гуттаперчевое". И она действительно могла быть любой: ослепительно прекрасной, комически уродливой, потом такой яркой, что запомнишь навсегда, потом такой серой, что в толпе не различишь - в зависимости от роли, которую играла. На чистом листе экрана вдруг из ничего проступала жизнь. Она выплавлялась из безошибочно отобранных химических элементов в каких-то невидимых нам ретортах. И каждый раз выходил новый человек, до изумления знакомый: этим человеком был каждый из нас в зале. И каждый в нем находил что-то родственное - такое, что, по Шекспиру, оборачивало глаза зрачками в душу.

Людмила Гурченко - из тех, кто сами себя сделали, нарисовали, вылепили, сваяли, сотворили. Сами написали, сыграли, спели, станцевали собственную судьбу. Сами придумали свой имидж, сами построили свою карьеру, сами добились всеобщей любви. "За все удачи благодарю обстоятельства, во всех неудачах виню себя" - из дневника 1993 года. Это безумие, что жизнь актрисы так коротка - много короче, чем жизнь ее экранных созданий. Они и теперь с нами, они вокруг нас, они - в нас. Живая Вселенная, сотворенная трудом и талантом одного гениального человека.

В статье использованы фрагменты неопубликованных дневников Людмилы Гурченко, любезно предоставленные ее супругом, известным продюсером Сергеем Сениным.