Крымская старуха

Она замерла перед воротами, словно привыкая к свету и шуму суеты, слепо нащупывая концом палки перед собой твердую точку. И, нащупав, двинулась к улице. Улица орала навстречу ресторанами, прижавшимися друг к другу, как зубы, катила мимо машины, расслабленную толкучку приезжих людей, замешивала в ком бензиновую вонь, дым мангалов, смех, крики, какофонию дерущихся музыкальных ритмов и праздничную истерику всюду подмигивающих, сверкающих световых гирлянд, опутавших улицу своими сетями, как рыбу, вытащенную на берег.

Меня заворожило зрелище самого этого движения старухи к уличному вертепу. Величественная его сосредоточенность, словно это движение и было целью, а не улица, к которой оно подвигало хозяйку. Когда старуху наконец окатили огни, увидел лицо, и подумалось, что, возможно, ей больше ста лет.

Я остановился в тени дерева на другой стороне. Она взялась рукой за изгородь летнего кафе и медленно поводила головой влево, вправо, не выражая ни на йоту какого-либо чувства. Просто смотрела.

Наверное, похоже смотрит луна в черную воду лесного озера или на дно колодца. Какие у луны чувства? Чувства у того, кто, как я, наблюдает сам этот взгляд, даже если не в силах проникнуть в его тайну. Ведь должна же быть тайна у того, кто смотрит? Даже если смотрит рябая, как переболевшая оспой, луна?

С каким-то мистическим беспокойством разглядывал я старуху, соглашаясь с самим собой, что она смахивает на динозавра, выползшего к людям на огонек из доисторических эпох, и явилась не просто так, а с опытом исчезновения.

Однако, глядя на повязанный у горла платок, неопрятно торчащую ночную рубаху из-под байкового, в синих цветах халата, нетрудно было догадаться, как она доживает свой век в одиночестве. Без понимания и сочувствия давно ушедших ровесников, на досадливом для внуков и правнуков попечении, если дал Бог. И вдруг представилась горечь ее угасающей жизни! И значимость пока еще возможных визитов сюда, к людям.

Минут пять она равнодушно стояла у кромки тротуара, потом, словно по сигналу внутреннего таймера, медленно развернулась и пошла назад. Я проводил ее взглядом до ворот. Старуха толкнула дверь, пропустила вперед себя палку и пропала во тьме...

Почему-то долго помнил ее, вернувшись в Москву.

А оказавшись через год на той же улице, проходя мимо знакомых ворот, встрепенулся: "Жива ли ты, древняя бабушка?"

Но она не выходила из зеленых ворот и день, и два... и я решил, что "всё".

И вот в последний свой вечер, праздно фланируя по уже полупустой "бродвейной" улице, увидел еще издалека знакомую фигуру. Жива! Жива крымская старуха! Стоит на том же месте, в том же халате, в том же платке!

Будь я совсем дурачком, пожалуй, бросился бы и обнимать ее - так тронуло, что пережила она и унылую зиму, и палящее лето, и что вышла словно бы проститься со мной...

Я достал фотоаппарат, стал издалека, по нынешней моде, снимать ее на память. И почему-то решил, что это хороший какой-то знак, наша встреча. Может, сулит он мне непонятную пока надежду?

Она неожиданно потянулась ладонью к круглому фонарю на ограде, как будто намереваясь погреть руку в электрическом огне, и вдруг - огладила шар очень привычным движением, каким ласкают головы малышей.

В номере, просматривая на камере снимки, приблизил, увеличил ее лицо, которое не мог хорошо разглядеть на темной улице, и - испугался мертвости глаз. Словно старуха правда уже не здесь.

Один только жест выдал ее, что жива она еще, не забыла, помнит, как была матерью, бабкой, прабабкой...

---

Дорогие читатели!

Неожиданные фотографии и связанные с ними истории присылайте в редакцию по электронному адресу rodinainfo@rg.ru