МиГ под мостом

После события прошло более полувека, но оно по-прежнему будоражит умы местных жителей. По Сети активно гуляет как бы документальное фото с резко взмывающим ввысь самолетом, за которым по поверхности Оби поднимается волна а-ля цунами.

Правда, научный сотрудник музея Новосибирска Константин Голодяев говорит, что снимок - искусный монтаж, сделанный дизайнером Евгением Социховским. Но народ охотно верит тому, что видит.

Это не удивляет. Поразительнее иное: в Интернете почти нет интервью с летчиком Валентином Приваловым, находившимся за штурвалом МиГ-17.

Восполняем пробел.

О Пятнице

- Безумству храбрых поем мы славу, Валентин Васильевич?

- Не поверите, и подумать не мог, что о моем поступке будут вспоминать столько десятилетий спустя, а видите, как получилось.

- Мгновение длиною в жизнь. Точнее, миг. На МиГ-17...

- Расскажу все по порядку. Как говорится, от печки. Родился я в деревне Пятница на берегу Истринского водохранилища, что в шестидесяти километрах от Москвы. Отец работал электросварщиком в Химках, мама трудилась в пекарне. Село было мощное, все здания кирпичные - и больница, и магазин, и школа, и церковь.

22 июня 1941 года, в день вероломного нападения Германии на СССР, отец вернулся с дежурства и за ночь выкопал землянку в овраге на берегу водохранилища. Как чувствовал...

Утром ушел добровольцем в армию. Был пулеметчиком, погиб в 1943-м, похоронен на мемориальном кладбище в Калуге. Мы с Женей, моим сыном, и внуками ездили туда. Большой монумент, где высечено - Привалов Василий Григорьевич...

Мама осталась одна с тремя детьми. Нине, сестре, в 1941-м исполнилось три года, мне - шесть, а Саше, брату, восемь. Спасла папина землянка, когда Пятницу захватили фашисты. Они простояли в деревне недолго, может, недели две или чуть больше, а при отступлении все сожгли. Той осенью морозы ударили рано, по ночам доходило до минус двадцати градусов.

Такая ситуация. Жить, значит, нам было негде, есть нечего, одеваться не во что. Ютились в землянке. И семью председателя колхоза тоже приняли, у них даже такого жилья не оказалось. Кто уцелел, спасался как мог.

Мама опухла от голода, любую корку отдавала нам. Иногда мы с братом ходили в деревню Рождествено, там несколько домов остались нетронутыми. Это примерно километрах в пяти на другом берегу водохранилища. Плотину в Истре взорвали, поэтому перебирались по льду. Стучали в двери, просили хоть что-нибудь на пропитание. Еще на поле лежали убитые и припорошенные снегом лошади. Мы с Сашей раскапывали такой бугорок, отрезали кусок мяса, потом варили дома конину...

Запомнил эпизод наступления наших войск. Два И-16 на бреющем полете прошли по головам фашистов. И так эти самолеты со звездами врезались мне в память! Навсегда...

О маме и брате

- Выходит, вы - дитя войны.

- Тогда всем трудно жилось. При этом мама смогла поднять нас на ноги. Когда заново отстраивали уничтоженную немцами деревню, работала и плотником, и кузнецом. Потом оформилась дояркой на ферму. Сама косила траву, заготавливала корм для коров. Награждена орденом Трудового Красного Знамени, медалями "За оборону Москвы" и "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".

Мы не имели права подвести маму. Ни я, ни брат никогда не курили, старались не делать ничего такого, что могло ее огорчить.

После окончания семилетки Саша уехал в столицу, работал на заводе Микояна, жил в коридоре у какой-то бабули. Он отлично бегал на лыжах и вскоре выиграл первенство Москвы, получил звание мастера спорта. В 1957 году занялся биатлоном и сделал прекрасную карьеру: по два раза становился призером зимних Олимпиад и чемпионатов мира, многократно побеждал на всесоюзных соревнованиях, четверть века тренировал и возглавлял мужскую сборную СССР, всю жизнь защищал цвета "Динамо". Брат награжден орденами Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, двумя орденами "Знак Почета", медалями "За трудовое отличие" и "За трудовую доблесть", множеством других.

6 августа Александру должно было исполниться 88 лет. Мы готовились отпраздновать красивую дату, напечатали памятный календарь с двумя восьмерками. К сожалению, 19 мая 2021 года Саши не стало... На его похоронах собрались многие ученики, коллеги. Мужики говорили о нем и плакали...

О небе

- А как вы попали в авиацию, Валентин Васильевич?

- Когда пошел в десятый класс, к нам в школу в Солнечногорске приехали двое мужчин и объявили о наборе желающих в 4-й московский аэроклуб. Я тут же поднял руку, сказал, что хочу там заниматься.

По-прежнему не мог забыть И-16, увиденные поздней осенью 1941-го в небе над Пятницей. Твердо решил, что стану военным летчиком и обязательно - истребителем.

Теорию мы изучали в деревне Крюково, где нам выделяли комнатку в местном аэроклубе. Просиживали за тетрадками до часа ночи. Потом меня направили в центр ДОСААФ в украинском городе Сумы. Там стал летать на Як-18. Окончил курсы и поехал в Армавирское высшее военное авиационное училище. Конкурс был большой! Прошел мандатную и медицинскую комиссии, успешно сдал вступительные экзамены.

Учился я хорошо, летной практики набирался на Як-11 и МиГ-15.

В 1955 году получил диплом. Это был единственный выпуск летчиков морской авиации. Они в тот момент оказались в большом дефиците. Так вместе с еще двадцатью однокурсниками я попал на Балтику. Чувствовал себя абсолютно счастливым, понимал, что мечта осуществилась, стала реальностью.

По характеру я человек выдержанный, никогда не испытывал паники или неуверенности, эмоции тоже умел держать в себе. А тут после каждого полета меня охватывала радость.

- Где базировалась часть?

- В Мамоново, на границе с Польшей. Там раньше находился немецкий аэродром.

Готовили нас серьезно, постоянно проводили учения, приближенные к боевым действиям. К примеру, поднимали Ил-28, он тащил на буксире в открытое море мишень, следом вылетали мы и уничтожали ее. Истребителями прикрывали с воздуха морской десант, охраняя его от нападений вероятного противника. И на наземных полигонах мы регулярно расстреливали силуэты американских Sabre.

Боеприпасы никто не экономил.

О закваске

- Понятное дело, Калининградская область - форпост.

- Однажды к нам с инспекцией прибыл министр обороны Георгий Жуков. Какой это год? 1956-й, если не ошибаюсь.

Два наших МиГ-17 подняли в небо для выполнения задания. А в тот день над Балтикой, как назло, повис густейший туман. Никто не летал, это было невозможно. Но приказ есть приказ, кто осмелится ослушаться маршала Победы? Истребители четко перехватили контрольную цель и получили команду возвращаться на базу. А как произвести посадку, если ничего не разглядеть? Летчики не растерялись и в качестве ориентира выбрали высокую трубу ТЭЦ в Калининграде. Та торчала выше тумана и постоянно дымила.

А дальше они уже знали, как зайти на Мамоново. Когда начали снижаться на полосу, увидели верхушки вековых деревьев, росших за территорией аэродрома, и благополучно произвели посадку. Жуков оценил мастерство асов и приказал наградить обоих именными часами.

Вот такая закваска была у наших пилотов. А в 1960 году Хрущев стал расформировывать гвардейские полки. И я из Прибалтики попал в Сибирь. Есть фотография, где мы с Левушкой, моим другом, стоим у бюста легендарному Покрышкину. Александр Иванович ведь родом из Новосибирска. Мощный такой памятник в парке...

Потом меня направили в Семипалатинск, где я пролетал полгода. Там же родилась моя любимая дочь.

О танцах

- А жену вы где нашли, Валентин Васильевич?

- В Мамоново... Я-то парнем был сельским, скромным, девчатами не увлекался, стеснялся. Правда, по воскресеньям за компанию с ребятами ходил в гарнизонный Дом офицеров. Танцевать не умел, чаще сидел в сторонке. Но однажды пришли две девушки, я взглянул на одну в анфас, и всё внутри оборвалось. А потом - наоборот - какая-то энергия, понимаете, рванула. И всё, я себе уже не принадлежал.

Побежал приглашать на танцы. Оттоптал ноги, извинялся потом, но Эмма выдержала.

- Так и танцуете всю жизнь?

- Шестьдесят четыре года вместе...

Россию сейчас Запад пытается сдерживать, а меня - Эмма Ивановна. Если бы не любимая, кто знает, куда бы я мог залететь.

Эмма училась в Одессе на инженера-технолога пищевой промышленности и в Мамоново приехала на практику на рыбоконсервный завод. Встреча в офицерском клубе, которая вполне могла стать мимолетной, предопределила нашу общую судьбу.

Как только предоставили отпуск, я сел в поезд и отправился за невестой в Одессу. Прямо с вокзала мы пошли в ЗАГС. Там я с порога заявил, что защищаю Родину, служу офицером, и в порядке исключения попросил расписать нас сразу, без отсрочек и даже свидетелей.

Эмма окончила институт и присоединилась ко мне. Конечно, помотало нас по стране, но, считаю, это лишь укрепило семью. Как уже сказал, в Семипалатинске родилась дочь. Лена потом с золотой медалью окончила школу, стала кандидатом технических наук, доцентом, преподает в Московском государственном университете гражданской авиации. Сын появился на свет в Выксе. Женя - кандидат экономических наук, тоже выпускник МГТУ ГА.

Дети у нас замечательные, самые добрые, умные, ответственные. И внуки, их четверо, прекрасные. Вот оно, счастье. А все благодаря ей, моей Эмме. Она - золотой человек.

О Сибири

- Где труднее всего было служить?

- Наверное, в Канске. Приехали туда в пять часов утра 9 января 1961 года. Из вещей - чемодан да металлическая ванна, в которую положили пятимесячную дочку. Выходим на перрон, а там - туман от мороза. Минус 51 градус. Вот предложите сейчас молодой женщине, недавно окончившей вуз, чтобы поехала за мужем в подобную даль и холод. Какой ответ услышите? А Эмма восприняла все героически. Я называл ее "декабристкой", хотя, конечно, жене трудно пришлось.

Это сейчас Канск - город с многоэтажными зданиями, а тогда была классическая сибирская деревня с небольшими деревянными домами. Нам отвели даже не комнату, а угол, отгороженный от соседей простыней.

- Жуть!

- Потом, конечно, дали квартиру.

Я начал летать на МиГ-17. Боевая задача перед полком стояла серьезная. По сути, мы защищали север Красноярского края. Канск ведь расположен в стратегически важном месте, это центр Сибири, там проходит Транссибирская магистраль. Аэродром подскока находился в Подкаменной Тунгуске, где мы дозаправлялись и летели дальше в Норильск. Впервые в истории истребительной авиации работали, как говорится, со льда. Представляете, что это такое?

- Не очень.

- Хитростей много! Когда расчищали площадку под ледовый аэродром, снежные отвалы оказались... выше самолета. Фактически он садился в тоннель, на пробеге его не было видно ни справа, ни слева. При этом, учтите, МиГ-17 от хвоста до земли - 3,7 метра...

Или, допустим, посадка. У истребителя три колеса - носовое и два основных. Центр тяжести расположен почти посередине. Когда пытаешься тормозить после касания полосы, самолет на льду идет юзом, начинает разворачиваться. Приходилось выравнивать машину, чтобы ее не выбросило в сугроб. Если улетишь в эти боковины, мало не покажется...

В честь очередного съезда партии нас хотели с полным боекомплектом отправить к Северному полюсу. Потом передумали. Наверное, посчитали риск чрезмерным, побоялись ЧП. Но мы постоянно выполняли сложные задания. Мне это было только в радость. Чем труднее, тем интереснее.

За освоение ледовых аэродромов меня наградили орденом Красной Звезды.

О полете

- Я все жду, когда же мы до полета под мостом доберемся, Валентин Васильевич.

- Вот теперь можно. Рассказываю. Наша четверка истребителей прилетела из Канска в Новосибирск, чтобы и днем и ночью обеспечивать взаимодействие с ЗРВ - зенитно-ракетными войсками. Мы летали по указанным маршрутам, а ЗРВ стреляли, делая упреждение, чтобы в наши самолеты не попасть. Стреляли, конечно, не боевыми снарядами, а болванками. Еще командовали, мол, летите потише, уберите скорость. Но мы не могли бесконечно сбрасывать обороты, чтобы не свалиться в штопор. В общем, каждый отрабатывал свою задачу.

Жили мы в гостинице, в хорошую погоду ходили загорать и купаться на Обь к Коммунальному мосту.

- Тогда у вас и родилась идея с пролетом?

- Нет, не думал я ни о чем подобном. Все получилось спонтанно, без предварительной заготовки.

Накануне нам дали задание: на бреющем полете уничтожить десять автомашин, расположенных в шахматном порядке на полигоне Юрга (это недалеко от Новосибирска).

Ну, мы распределили, кто по каким мишеням работает. И как нагрянули гвардейской четверкой! С первого же захода расстреляли цели. Машины горят, дым столбом! С командного пункта за нами наблюдал замкомандующего Сибирским военным округом. Объявил в эфире: "Молодцы, истребители! Снайперская стрельба".

Вернулись на базу, отдохнули... А на следующий день, 4 июня 1965 года, опять обеспечивали работой ЗРВ. Мне дали маршрут - аэродром Толмачево, Барнаул, Камень-на-Оби и возврат на Новосибирск.

Весь полет проходил в облаках. Получив команду на снижение, на высоте примерно полутора тысяч метров пробил нижнюю кромку и вдалеке под углом 45 градусов увидел Коммунальный мост. Решение пролететь под ним возникло мгновенно!

Словом, развернулся и спикировал к мосту. Для плавного спуска уже не оставалось расстояния. Полетел над Обью. Слева - Коровий остров, впереди - моя цель. Старался держаться в метре над водой, одним глазом следил за поверхностью реки, а другим косился на арку пролета, чтобы наверняка в нее вписаться. Ну и максимальную скорость выжал.

О посадке

- Какую?

- Семьсот километров в час. А может, и больше. На предельных оборотах самолетом управлять удобнее, он моментально реагирует на минимальные отклонения рулей. На малой же скорости движения дублируются с задержкой, машина словно проявляет непослушание.

- На что обратили внимание, подлетая к мосту?

- Заметил пару, парня и девушку, стоявших в обнимку аккурат над пролетом. Даже странно, что они нигде потом не объявились, не сказали, мол, это были мы. Может, не успели осознать случившееся.

- Или испугались до смерти. А если бы вы не вписались в пролет? И самолет вместе с собой погубили бы, и чужие жизни унесли.

- Я отдавал себе отчет в том, что делаю. Не забывайте, моя специализация - морская авиация, я умел летать низко над водой. И ситуацию на мосту контролировал. Если бы увидел, допустим, мальчишек или рыбаков, отвернул бы в сторону, не полетел.

Все продолжалось буквально несколько секунд. Как только мост остался позади, я резко пошел вверх, ведь на расстоянии 950 метров от Коммунального находился следующий мост - железнодорожный.

Любопытный момент: по мере приближения к мосту проем, в который нужно было вписаться мне с самолетом, не увеличивался, а наоборот - почему-то сужался. Такой вот оптический то ли обман, то ли эффект. Потом ученые объясняли: так происходит из-за высокой скорости полета.

Еще деталь. Наша четверка возвращалась в Толмачево разными маршрутами, но на аэродром мы должны были прилететь в одно время, вместе зайти на посадку. Я успел! Истребители сели один за другим. Спокойненько, никаких вопросов.

На летном поле нас встречал автобус. Поехали на обед, после чего нас отвезли в гостиницу. Тишина! Ну, думаю, всё в порядке, не заметили.

- Вы никому ничего не сказали?

- А зачем бы я стал докладывать? Это было мое личное дело.

Конечно, переживал, боялся, что узнают и отстранят от полетов.

Поужинали. Всё спокойно. Переночевали...

На следующее утро прибыли в штаб дивизии за новым заданием. Сидим, ждем. Вдруг зазвонил телефон. Трубку взял Лева Агафонов, здоровенный такой мужик. Долго молча слушал, потом обернулся с изумленным лицом и говорит: "Вышел приказ - нас всех арестовать, личное оружие сдать, самолеты опечатать".

Лева внимательно посмотрел мне в глаза: "Что натворил? Рассказывай". Я честно ответил: "Пролетел вчера под Коммунальным мостом". Агафонов не сдержался: "Слышь, да ты нас всех конкретно подставил!" Он употребил более грубое слово. Я сказал, что за свой поступок сам отвечу. Возглавлявший нашу группу подполковник Николай Бричук помолчал несколько секунд и произнес: "Ладно, разберемся".

 

О разбирательствах

- Арестовали вас?

- Нет, но пистолеты отобрали и самолеты опечатали.

Весь полет фиксируется на пленку - скорость, высота, другие характеристики. А тут оказалось, что запись за 4 июня не сохранилась. Техники не заменили вовремя бобину, и та прокрутилась несколько раз. Пленку вытащили, а она банально засвечена.

Командование за голову схватилось: никакого объективного контроля, получается, нет. И доказательств вины тоже.

Но мне все равно приказали сидеть в гостинице, никуда не выходить.

Началось выяснение обстоятельств. Сначала отвезли в Новосибирский обком партии к первому секретарю Горячеву. Тот с юмором отнесся к ситуации: "Ну, рассказывай, капитан Привалов, когда повторишь полет? А то горожане замучили звонками, все хотят посмотреть. Многие проморгали первую попытку".

Потом на авиазаводе имени Чкалова, где собирали самолеты Сухого, подвели к главкому ВВС маршалу авиации Савицкому, который в те дни находился в Новосибирске в командировке. Он шутить не стал, обматерил по-настоящему, от души. И Чкалова вспомнил, и многое другое...

После чего меня отправили обратно в Канск. Чуть ли не по шпалам...

Летать запретили. Вот это было самое страшное.

- Но вы же знали, что ставите карьеру под угрозу, ввязываясь в авантюру.

- Я профессиональный летчик. Никогда не боялся трудностей, не избегал их. В те годы шла война во Вьетнаме, я хотел туда попасть, подавал рапорт командованию, чувствовал, что готов. В 25 лет получил второй класс пилота, занимал должность адъютанта эскадрильи, что открывало прямую дорогу наверх. Если бы был карьеристом, уехал бы из Канска на учебу в академию, куда давали направление. Но я мечтал летать, это оставалось главным.

- Зачем же так рисковали? В народе гуляли разные версии. Кто-то говорил о неразделенной любви, другие чуть ли не в диссиденты вас записывали. Дескать, Привалов протестовал против армейской реформы Хрущева и того, что ему задерживают звание майора...

- Глупости все это. Даже опровергать лень.

Уже объяснял: любовь у меня одна и на всю жизнь.

Хрущева к моменту моего полета отправили в отставку, в 1965-м он выращивал огурцы на даче в Подмосковье.

На майорскую звезду я не мог претендовать, срок для этого еще не пришел.

Нет, дело в другом. От себя не уйдешь. Решившись на полет под мостом, даже не успел подумать о последствиях. Все получилось само собой.

Потом, когда начались разбирательства, конечно, испугался, что уволят, выгонят из армии.

О наказании

- Долго вас прессовали?

- Нет, не особенно...

Эмма Привалова, жена:

- Можно дополню ответ Валентина? А то он скромничает, недоговаривает...

Прекрасно помню возвращение мужа из Новосибирска. Трудно ему пришлось, сильно переживал.

- А вам что-нибудь рассказывал?

- Ничего. Но я еще до приезда Валентина заподозрила неладное. Встречала на улице знакомых, и те как-то странно улыбались, отводили глаза в сторону. Потом близкий товарищ Вали прямо спросил: "Ты разве не знаешь?" Ну и сообщил новость...

- Ваша реакция?

- Меня поразило: ни один сослуживец не сказал, что на такой полет под мостом способен лишь очень профессиональный, талантливый летчик. Все дружно осуждали моего мужа, говорили о его безрассудстве.

- Вы поддерживали?

- Конечно. Прекрасно знала его характер, часто видела, как Валентин сам себе устраивал испытания. Это были его выбор и решение. И ответственность за сделанное тоже нес он. Строго с себя спрашивал...

Мужа и с довольствия сняли, не пускали в офицерскую столовую.

Но главное, конечно, что летать не давали.

Об испытаниях

- Повторю вопрос, Валентин Васильевич. Долго так продолжалось?

- Месяца три.

Позже узнал, что информация о моем полете дошла до министра обороны СССР маршала Малиновского, и он отдал команду строго меня не наказывать. Была телеграмма, цитирую дословно: "В отношении летчика Привалова ограничиться уже проведенными с ним мероприятиями. Отправить в отпуск или дать десять суток отдыха при части".

Коллеги относились ко мне хорошо, врагов я не имел. Из дивизии предложили: "Нужно время, чтобы твоя история забылась. Сейчас вводится новая должность замполита эскадрильи. Поезжай на четырехмесячные курсы политработников в Армавир. Пока будешь учиться, волны тут улягутся".

Я согласился. Вернулся в Канск заместителем командира эскадрильи по политической части.

- А летать разрешили?

- К счастью, да. Дело сдвинулось с мертвой точки.

Командир полка Виктор Алексеевич Прудников ценил меня и продвигал по службе, через какое-то время назначил своим замом по летной подготовке. В 1972-м я получил направление в центр боевого применения и переучивания летного состава в Саваслейке. Это в Нижегородской области.

Там на восьмимесячных офицерских курсах готовили командиров частей. Учили хорошо, качественно. Я освоил Су-15, он был напичкан автоматикой и мог разгоняться до 2200 километров в час. На эти самолеты собирались переводить наш полк в Канске, меня планировали вернуть туда командиром. Но изменились семейные обстоятельства, и я остался в учебном центре.

Так и закончилась наша сибирская эпопея, начался новый этап жизни. В Саваслейке было интересно. В частности, участвовал в испытаниях лазерных систем. На глиссаду самолет заводит оранжевый луч, который не видно ни сбоку, ни сверху, ни снизу. Он визуально проявляется, когда приближаешься к нему градусов за пятнадцать. Садишься на луч верхом и скользишь, как по рельсам, до самой бетонки. Контролируешь сначала дальний привод, потом ближний. Затем уже включаешь фары, после чего появляются два луча - справа и слева от полосы. И всё, садишься. Очень удобно.

О мастерстве

- На словах все просто. На деле, подозреваю, было посложнее.

- Еще я работал с ракетами "воздух-воздух" на предельно малых высотах. Их должны были запускать в серию, ставить на вооружение, а что-то пошло не так, ракеты не наводились на цель.

Испытания продолжались месяц.

- Получилось?

- Конечно. Если задача поставлена, ее надо выполнить. Хотя пришлось трудновато, вы правы.

Мы летели на высоте триста метров, а цель занимала горизонт на двести метров выше. Прицел на Су-15 реакционный, на полигоне же за многие годы столько набросали металла, что ракета невольно могла уйти не в мишень, а в землю, откуда шло сильное излучение.

Тут и требовалось мастерство летчика.

- А что за история у вас была, когда в воздухе отказали рули управления?

- Это в 1966-м на озере Балхаш.

В городе Чирчик, километрах в пятидесяти от Ташкента, находился ремонтный завод, откуда я забирал самолет. Как положено, совершил пробный полет, выполнил сложный пилотаж, убедился, что все работает штатно, никаких претензий к машине нет. Произвел посадку, расписался в документах, мол, МиГ-17 готов, и полетел в Канск. Балхаш проходил на высоте одиннадцать километров. Вдруг вижу: не работает руль высоты, стоит на месте, не двигается ни вперед, ни назад.

И как производить посадку в такой ситуации? Стал анализировать. Если резко увеличить обороты, нос самолета поднимется, если уменьшить - опустится. Понял: это мой шанс... Повезло еще, что была хорошая погода, воздух, можно сказать, плотный. Руководителю полетов решил не докладывать о поломке, только запросил дальний заход на посадку, а не за двадцать километров от аэродрома, как обычно. У меня не уточнили, в чем дело, ответили: "Выполняйте".

Ну я и стал разворачиваться с малым креном. Видимость, повторяю, была идеальная, это помогло. Если бы висели облака, пришлось бы катапультироваться. А так я направил нос самолета на начало полосы и принялся потихоньку снижаться с высоты пять километров. На глиссаде полностью выпустил шасси, закрылки отрегулировал... Важно было держать скорость, она дает стабильность движению. Выбрал такой режим, при котором самолет шел точно по глиссаде, никуда не ходил - ни вверх, ни вниз.

Задача была такая: при посадке одновременно коснуться полосы тремя точками, сесть сразу на основные колеса и переднее, чтобы машина не "закозлила". Все получилось хорошо, рассчитал правильно и подошел к бетонке с маленьким углом, в итоге самолет сел без удара, идеально заскользил по полосе.

Остановился, говорю технику: "Бери стремянку, посмотри, что с рулем высоты". Через несколько минут тот протянул мне большой болт, который застрял в узле подвески. Он точно не принадлежал конструкции самолета...

Шум я решил не поднимать. Главное, Миг-17 удалось спасти. После технического обслуживания специалистами я продолжил полет в Канск.

О риске

- По состоянию здоровья вас комиссовали в 42 года. Как пережили это, Валентин Васильевич?

- Тяжело, конечно. Настоящая трагедия.

Врачи нашли какое-то отклонение в сердце, запретили летать, хотя я нормально себя чувствовал. Уволился из армии в 1977-м. Как показало время, медики оказались правы, сейчас у меня стоит четвертый кардиостимулятор. А первый прибор поставили еще в 1989 году.

После ухода со службы вернулся в родное Подмосковье, два года трудился военруком в школе, затем устроился в центральное производственно-диспетчерское управление гражданской авиации. Сначала обслуживал литерные рейсы, потом стал начальником смены. В итоге проработал там четверть века. А всего трудового стажа у меня набежало более семидесяти лет. Только армейская выслуга - сорок четыре года, там же год за два шел.

- А сколько часов вы налетали?

- Ежегодно от восьмидесяти до ста двадцати - для истребительной авиации это максимально возможные значения. Каждую минуту рвался в небо.

Одно скажу: летчиком не каждый может стать, это призвание.

- Объясните.

- За примером далеко ходить не надо. Дамир Юсупов не растерялся в критический момент и посадил лайнер с отказавшими двигателями на кукурузное поле. Сделал все грамотно, за счет угла снижения выдержал скорость и спас людей. При этом мы знаем, что Дамир поздно пришел в авиацию, долго пробивался к мечте. Я восхищен им. Он абсолютно по делу получил звезду Героя России.

Мало получить образование, надо еще голову на плечах иметь, все варианты заранее просчитывать.

- Но вы ведь сами говорили, что тогда, в 1965-м, импровизировали, играли с листа?

- Знал, что никакого риска нет.

Более того, если бы имел разрешение на полет, мог бы выполнить петлю Нестерова вокруг моста. Легко сделал бы. Честно сказать, даже жалею, что сразу не решился. Как говорится, семь бед - один ответ.

- Ну вы даете!

- В том-то и незадача, что не дал! Упустил шанс.

Знаете, почему меня тогда строго не наказали? Во-первых, телеграмма министра обороны. Во-вторых, в службе безопасности дивизии потом рассказали, что иностранные источники опубликовали информацию, будто советские летчики приступили к тренировкам по уничтожению мостов с бреющего полета. Представляете, до чего додумались?

А вот свежая история. Читаю в Интернете, что японские пользователи Сети узнали о моем полете и активно его обсуждают. Родилась версия, что я выполнял секретное задание ЦК КПСС и лично товарища Брежнева. Если бы сам не видел публикацию в переводе с японского, ни за что не поверил бы!

О единомышленниках

- А вы в курсе, что кроме вас под мостами пролетали американец и англичанин? В 1959 году на реактивном бомбардировщике Boeing-47 Stratojet первым это сделал капитан Джон Лаппо.

- Что вы такое говорите? Не может быть! Хорошо знаю американские самолеты. У RB-47E размах крыльев - пятьдесят метров.

- Правильно, но пролет висячего моста Маккинак на озере Мичиган - свыше километра. Не то что под Коммунальным - 127 метров. И просвет до воды у американца был почти вдвое больше, чем у вас.

Лаппо потом отдали под трибунал, но все закончилось выговором и денежным штрафом.

- Откуда у вас эти подробности?

- Вы же сами ссылались на японцев, раскопавших информацию о вашем полете. В Интернете много разной всячины можно найти...

- Но не всему следует верить.

- В 1969-м, уже после вас, под верхней частью Тауэрского моста в Лондоне пролетел летчик королевских ВВС Алан Поллок.

- На спортивном каком-нибудь?

- Нет, на истребителе Hawker Hunter на скорости триста миль в час.

- Неожиданные новости узнаю на старости лет...

- Кажется, расстроил вас, Валентин Васильевич?

- Вот еще! Было бы из-за чего!

Наоборот - теперь знаю, что у меня есть единомышленники. Предшественники и последователи, близкие по духу люди.

Впрочем, важнее, что полет я совершил для себя. А другие пусть делают как хотят.

Я добился того, к чему стремился. Мог летать в любых условиях - ночью, в тумане, при нулевой видимости. У меня была высшая квалификация - летчик-снайпер. Со службы ушел в звании подполковника, с орденом и десятью медалями, на гражданке стал отличником воздушного транспорта...

Единственное, о чем жалею: так и не попал во Вьетнам, хотя готовился, тренировался.

О зайце

Эмма Привалова:

- Позволите еще раз вклиниться в разговор? Без этих деталей рассказ будет неполным.

Дело в том, что моего мужа всю жизнь тянуло на подвиги. Постоянно! Может, поэтому и сердце посадил, не выдержало оно.

Знаете, как мы провели медовый месяц? Я навещала молодожена в госпитале, где тот лежал со сломанной ключицей.

В Мамоново был трамплин, с которого все прыгали. Валентину этого показалось мало, он взял да сиганул оттуда на велосипеде...

Сделали операцию. Скрепили сломанную ключицу, но ночью спицы насквозь прорвали кожу. Муж до утра терпел, не жаловался. Утром его перевезли в Калининград. Хирург потом рассказывал: "Он пел, когда я без всякого наркоза по частям сшивал ключицу. Ну и муженек вам достался! Что за человек такой?"

Я работала на рыбоконсервном заводе, а у Валентина были ночные полеты, и он специально таким маршрутом возвращался на аэродром, чтобы пролететь мимо. Меня потом ругали: "Опять чуть стекла в цехах не разбились!" Представляете, на бреющем над заводом!

8 марта, в Международный женский день, восьмерки в небе рисовал. Каждый год. Чтобы я видела...

Он все время хулиганил. Как-то иду домой, это уже в Сибири было, до гарнизона не дошла, а мне говорят: "Твой-то сегодня с зайцем летал".

- В смысле?

- В буквальном! Выследил косого на летном поле, подговорил молодых пилотов, они взяли зайца в кольцо и поймали. Валя сначала слетал с ним, а потом домой принес. За уши держал.

Заяц долго жил у нас. Ручным стал, встречал мужа с работы, сидел рядом с мотоциклом, никуда не убегал. Валентин нарисовал зайцу на лбу звезду светящейся краской, чтобы никто не подстрелил по ошибке.

Много всяких историй было! Как-то бурундуков запустил в дом. Хотел меня порадовать. Сам ушел летать, а я на кухню зайти боюсь, зверьки там хозяйничают.

Говорю же, человек с сюрпризами, с таким не заскучаешь...

О времени

- Повезло вам, Валентин Васильевич, с женой. Другая давно выставила бы за подобные выкрутасы на улицу.

- Это чистая правда. Сразу вам сказал: только Эмма и может меня сдержать...

Да, семья у меня замечательная.

Одна обида - время слишком быстро бежит. Вроде вчера молодость началась, всё рядом, всё живое, всё перед глазами, а оказывается, столько лет прошло, и тебе уже восемьдесят пять.

А пожить еще хочется. И полетать.

Хотя самолеты постоянно со мной. У нас дом в Сходне, рядом аэропорт Шереметьево. Лайнеры над крышей идут на взлет и посадку. В прошлом году было некоторое затишье из-за пандемии, а теперь, похоже, все опять возвращается в нормальный рабочий ритм. Особенно после окончания строительства третьей ВПП. Каждые пять минут самолеты садятся и взлетают.

Некоторые соседи жалуются, а мне нравится. Небо не отпускает, не дает забыть о себе...