Николай Николаевич Роллер (1901-1973) юным гардемарином покинул Россию осенью 1920 г., осел во Франции и стал активным участником движения Сопротивления. В его судьбе Гражданская и Вторая мировая войны сплелись воедино и стали вехами, которые ознаменовали сначала утрату, а затем - обретение Родины. "Родина" впервые публикует фрагменты из его воспоминаний, которые сохранились в РГАСПИ в составе коллекции документов об участии советских граждан в движении Сопротивления в Западной Европе.
Освобождение Парижа. 1944 г.
Таксист с душою моряка
Роллер родился 28 декабря 1901 г. в семье коллежского асессора и архитектора Николая Ивановича Роллера в Новочеркасске, где он окончил Александровское реальное училище.
В 1919 г. Николай подал документы одновременно в Новочеркасский политехнический институт и морской корпус в Севастополе. Уже сдав экзамены в институт и будучи зачисленным, Роллер получил извещение из Севастополя о приеме в 3-ю начальную роту гардемаринских классов. Детская мечта о море взяла верх, и юноша уехал в Крым. По завершении учебного года весной 1920 г. он был распределен на практику на старый броненосец "Ростислав", который в качестве сторожевого судна белых охранял Керченский пролив. Но никаких боестолкновений с большевиками во время практики не произошло, так что участие гардемарина в белом движении можно было бы считать чисто формальным, как утверждается в единственной научной статье о нем1. Но в биографии Роллера, составленной им в августе 1946 г., прямо упоминается факт кратковременного участия в войне на стороне белых: "В 1918 г., при проходе Корнилова через Донбасс ушел с его частями на Кубань"2.
Осенью 1920 г. Николай вместе с армией генерала П.Н. Врангеля и морским корпусом эвакуировался сначала в Константинополь, а затем в Бизерту. Вскоре группа гардемаринов в 10-12 человек, в числе которых был Роллер, подала заявление об уходе из морского корпуса. Удалось устроиться матросом на французский рыболовный катер, добраться до Парижа и при посредстве русского военно-морского агента В.И. Дмитриева выправить вид на жительство. Работать во Франции моряком Роллер, как иностранец, не мог из-за запрета местного профсоюза моряков. Пришлось стать таксистом.
В 1920-1930-е гг. таксистами в Париже и других французских городах работало более 4 тысяч эмигрантов из России. Преимущественно это были бывшие военные: русских шоферов обобщенно называли "колонель" (полковник)3. Русский шоферский Париж был увековечен Гайто Газдановым в романе "Ночные дороги" (1941). Относительное благополучие таксиста Роллера, который содержал и собственную семью, и перебравшихся из Советской России родственников, подкосил мировой экономический кризис.
Левый поворот
К середине 1930-х гг. бывший гардемарин был уже человеком сложившихся левых и просоветских убеждений:
"Я окончательно понял, что правда состоит только в борьбе с капитализмом на стороне революционного коммунистического движения"4. Следствием такой эволюции стало участие Николая Николаевича в боях в Испании на стороне республиканцев с 1937 г.
Вместе с Роллером поехали его единомышленники и старые друзья по гардемаринским классам (Георгий Шибанов5, Константин Авдеенко, Дмитрий Смирягин и др.). Служил Роллер в автополку спецназначения 5-го корпуса генерала Х. Модесто: сначала сержантом во главе отделения, затем в чине лейтенанта во главе 2-го эскадрона полка. Полк участвовал во многих крупных сражениях (при Брунете, Гвадалахаре, Тэруэле, в Арагоне и др.). Демобилизован Роллер был в октябре 1938 г.
Вернувшись в Париж, работал в "Союзе друзей Советской Родины". В ночь на 1 сентября 1939 г. Роллер и другие просоветские активисты были арестованы и заключены в каторжную тюрьму. Позднее им предъявили обвинения в шпионаже в пользу СССР. Подсудимых интернировали как особо опасных иностранцев в дисциплинарный лагерь Верне. Там Роллер вступил в ряды Французской компартии, а в марте 1941 г. был отправлен из лагеря в Германию на работу. В 1942 г. ему удалось вернуться во Францию, где он перешел на нелегальное положение и принял активное участие в деятельности созданного 3 октября 1943 г. антифашистского "Союза русских патриотов".
Борец Сопротивления
"Союз", в который входило около 120 человек6, занимался политической работой среди русской эмиграции; помощью советским военнопленным из лагерей на территории Франции, организацией их побегов, формированием из них отдельных партизанских отрядов или включением их в отряды французских партизан; пропагандой среди солдат "национальных легионов" и власовцев.
Роллеру поручили организацию подпольной типографии, печатавшей в пригороде Парижа листовки, сводки Совинформбюро и газету "Русский патриот". В марте 1944 г. немцам при помощи провокатора удалось арестовать всю редакцию "Русского патриота", но Роллер смог укрыться и жил на чердаке у знакомых до тех пор, пока Париж не был освобожден в середине августа 1944-го. После освобождения он продолжал работу в "Союзе русских патриотов", переименованном в 1945 г. в "Союз советских патриотов", затем устроился шофером в советское посольство в Париже.
После публикации Указа Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 г. о восстановлении в гражданстве СССР подданных Российской империи, проживающих на территории Франции, Роллер со своей спутницей - антифашисткой Ольгой Ильиничной Коган подали заявление в советское посольство и уже в декабре 1946 г. вернулись на Родину. Прожив около года в Боровске Калужской области, Роллеры перебрались в Москву. Ольга Ильинична устроилась переводчицей в Совинформбюро, а Николай Николаевич до выхода на пенсию в 1962 г. работал сначала снабженцем, а затем главным администратором концертного зала института имени Гнесиных. Скончались супруги в один год, в 1973 г.
В 1976 г. документы Н.Н. Роллера были переданы предшественнику РГАСПИ, Центральному партархиву Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Его воспоминания (автограф и машинописная копия) хранятся в Ф. 553 РГАСПИ и охватывают период с 1919 г. по 1946 г.
Николай Роллер
Фрагменты воспоминаний
[1960-е гг.]
[...] С мая 1922 г. я стал работать шофером такси в Париже.
Судьба парижского таксиста*
Мой дебют работы шофером оказался печальным. Через две недели после начала работы сломал руку. Рука очень быстро и правильно срослась и с осени 1922 г. я уже снова работал.
Начались годы работы. Так продолжалось до 1934 г. В эти годы в одной из маленьких гостиниц в предместье Парижа, Клиши, опять собралась дружная компания из нескольких гардемаринов. В отеле, который назывался "У Глоба", жил я, Перикоти, Шибанов, Смирягин, Авдеенко, Сергеев, затем к Сергееву приехал его брат и с ним Федя Лидле и еще несколько человек.
Во Франции после войны начался большой подъем. Не хватало рабочих, процветали все предприятия. Французы не хотели работать на тяжелых работах, и Франция, пользуясь тяжелым экономическим положением в Польше и Италии, выписывала оттуда дешевых рабочих на угольные шахты и сельскохозяйственные работы. Русские эмигранты массой приезжали из Туниса и Галлиполи и начинали работать во Франции. Я списался со своими родными. В это время в Советском Союзе было очень тяжелое экономическое положение, и моя семья просила меня помочь ей выехать за границу. Сестры получили выездную визу в Болгарию "для продолжения образования", а мать с братом выехали в Латвию, так как мать была уроженкой Риги. Отец умер. Вся семья через год собралась в Париже.
Я зарабатывал настолько хорошо, что мог содержать всю семью.
Жили мы все в этой гостинице и подыскивали себе где-нибудь в предместье Парижа квартиру или отдельный домик. С эмиграцией, которая всё больше обосновывалась в Париже, мы не поддерживали никаких связей. Все эти эмигрантские кружки, общества Военно-морской союз, Российский общевоинский союз и т.д. претили нам своей злобой к Советскому Союзу и своей политической несостоятельностью.
Всей нашей компанией мы дружно над ними посмеивались. Мы все считали, что будущего у эмиграции нет. Выгнали нас большевики из России, и правильно сделали. Сами же мы к событиям в Советском Союзе относились очень поверхностно. Мои сестры, приехавшие оттуда, рассказывали о голоде, о разрухе, о лишениях и начинавшей появляться категории "лишенцев", и я просто, недолго задумываясь, решил, что пока туда мне нет хода и надо устраивать свою жизнь здесь, во Франции. Со стороны французских католических организаций поступали предложения для эмигрантской молодежи продолжать свое образование во французских и бельгийских университетах и вузах.
Однако все это сводилось к тому, чтобы принять французское подданство, подпасть под влияние иезуитов и таким образом окончательно оторваться от Родины. К моей части и чести всех моих друзей - мы довольно скоро раскусили эти предложения и не пошли на них. Наибольшая связь с эмиграцией и ее дальнейшее длительное влияние на меня оказала эмигрантская газета "Последние новости", издававшаяся Милюковым (отрывки из его дневника на стр. 80). Ее полуотрицательное, полусоглашательское отношение к событиям в Советском Союзе оказывало на меня разлагающее влияние.
За эти годы я повзрослел, женился, начал жить своей семьей и мечтал обзавестись своим собственным домиком, купить автомобиль и работать такси на себя, не завися ни от какого хозяина. Уйти в свою раковину и не знать ничего.
Всё это, конечно, оказалось мечтами. С 1928 г. начался грозный экономический кризис во Франции. Заработки начали падать. Жить становилось тяжелее. Затем 1930 г. был опять годом небольшого подъема, и снова кризис и события стали нарастать с большей быстротой. Я вступил в профсоюз шоферов, начал читать более внимательно прессу и тут уже окончательно понял свою неправоту и правду Советского Союза.
Пришел 1934 г. Попытки фашистского переворота во Франции и мощная демонстрация протеста. У меня начали появляться новые знакомства среди французских шоферов-коммунистов, от которых я раньше бегал как от чумы, в профсоюзе, в организовавшихся русских отделах профсоюза.
В эти годы в Париже начинал приобретать популярность в среде русских рабочих эмигрантов "Союз возвращения на Родину". [...]
Добровольцем в Испанию
1936 г. - фашистский мятеж в Испании. Война. Париж наводнен всякими испанскими донами и гидальго, бежавшими из Испании на своих роскошных автомобилях.
В Париже идут митинги на заводах, собираются средства в помощь республиканской Испании. Образуется антифашистский фронт. В Испанию едут политические эмигранты, антифашисты разных стран: немцы, поляки, итальянцы и т.д. Французская компартия призывает коммунистов записываться добровольцами в интернациональные бригады [...] Я вижу единственную возможность искупить свою невольную вину перед Родиной - записываюсь добровольцем и уезжаю в Испанию. Вместе со мной в Испанию едут Шибанов, Смирягин, Авдеенко. Уже раньше меня уехали в Испанию Лидле, Петрочук, Пелехин. [...]
Я нахожусь при штабе 5-й армии, где командую полуротой авточасти особого назначения. После сильных боев, когда фашисты вышли к морю, нашу часть, потерявшую много машин и людей, выводят в тыл на отдых и пополнение.
Со мной Авдеенко, Смирягин, Пелехин. Шибанов остался по ту сторону фронта, в Валенсии.
Октябрь 1938 г. Демобилизация иностранцев из испанской армии с целью доказать, что испанцы воюют одни и может быть таким путем прекратить фашистскую интервенцию Гитлера и Муссолини.
Я возвращаюсь во Францию. Теперь, после возвращения из республиканской Испании, Франция считает меня и мне подобных нежелательными иностранцами. У меня большие затруднения с документами на жительство, с разрешением на право работы.
Я работаю в "Союзе друзей Советской Родины" (переименованный "Союз возвращения"). Проходит 1938 год.
Весной 1939 г. я, наконец, с помощью Французской компартии, получаю постоянные документы на право работы и жительства во Франции.
Начинаю опять работать шофером такси.
В Москве подписан пакт о взаимном ненападении между Германией и Советским Союзом.
Во Франции подписание пакта произвело эффект разорвавшейся бомбы. Арагон на страницах вечерней газеты "Ce soir"7 написал большую статью с разъяснениями по поводу этого пакта. Результаты сказались через час. В редакции газеты выбиты все стекла. Рядовые коммунисты растерялись. Вечером 31 августа у меня на квартире собрались Авдеенко, Смирягин, Петрочук и я. Обсуждаем события; ожидается война во Франции, ждем всеобщую мобилизацию. Разошлись около 11 ч. вечера. В 11.30 звонок. Открываю дверь - полиция. Обыск в квартире, я арестован.
Узник каторжной тюрьмы
Привозят меня в комиссариат полиции, там уже сидит Смирягин. Под утро вместе с другими арестованными нас доставляют в префектуру полиции. Здание префектуры оцеплено полицией, разговаривать не разрешают. Всех вталкивают в конференц-зал при префектуре. К утру зал набит битком. Арестованных уже тысячи и продолжают прибывать.
К вечеру начинают вызывать по фамилиям и куда-то отправлять на полицейских машинах. Вызывают и меня со Смирягиным. По дороге стараемся определить, куда нас везут. Машина выезжает из Парижа. Не знаем, что думать. Вижу указательную дощечку "Френ"8. Ага, понятно - каторжная тюрьма. Обыск, раздевают догола и просматривают одежду. В ожидании заключения в камеры, сажают по 2 человека в железные шкафы. Мест не хватает, и остальные остаются на ногах между шкафами. Разговаривать и садиться запрещено.
Проходят часы. Страшная духота. Если нам еще возможно терпеть, то несчастные, запертые в железных шкафах, совсем задыхаются. Из шкафов раздаются крики "воды!" Подходят тюремные надзиратели, открывают шкаф, спрашивают "тебе воды?" - удар кулаком по лицу - и шкаф закрывается. Наконец, разводят по камерам. Я попадаю в одну камеру со Смирягиным и еще с одним русским. Режим - каторжной тюрьмы. Прогулка через день на 10-15 минут. Перед выходом из камеры на голову одевается "кагул", мешок с прорезями для глаз, чтобы заключенные не могли узнавать друг друга. Разговаривать, поворачиваться, делать знаки на прогулках нельзя, за малейшее нарушение удар резиновой палкой по голове. На 3-й или 4-й день заключения услышали сирены воздушной тревоги. Значит, началась война.
На 9-й день заключения меня и моих сожителей по камере выводят во двор тюрьмы и сажают в тюремную машину или, как ее французы называют, "panier a salade", салатная корзина. Закрытый железный фургон, разделенный на клетки, посредине проход, в котором находится полицейский. Запирают нас в клетки и везут. Куда? Опять ничего не знаем. Едем около часа, много поворотов. Наконец машина останавливается. Нас выводят во двор, кругом опять тюремные надзиратели. Опять унизительная процедура обыска, ожидание, и нас разводят по одиночным камерам. Тюрьма предварительного заключения "Санте", название не без юмора "Здоровье"9.
Несмотря на одиночные камеры, режим легче. У кого есть деньги, может купить табак, пойти к парикмахеру. В камере привинченная к стене койка, которая днем поднимается, днем ложиться нельзя, прикованный табурет перед маленьким, вделанным в стену столиком, в углу параша. Свет попадает через решетчатое высокое окно, не видно даже неба.
Грозит расстрел
По-прежнему нам ничего не сообщают. Не принимают жалоб и не дают никаких свиданий. Наконец выясняется, что мы арестованы Министерством внутренних дел и что нас обвиняют в шпионаже в пользу Советского Союза. Будет военно-полевой суд. Грозит расстрел. Суд судил заочно. Не найдя состава преступления, он нас оправдал, и мы должны были быть освобождены. Министерство внутренних дел решило иначе.
Наконец, после 42 дней одиночного заключения, меня перевезли в транзитный лагерь, наспех оборудованный на спортивном стадионе в Париже ("Ролан-Гаррос"). Опять обыск, отбирают деньги, табак. Мы все спим вповалку под трибунами стадиона, который обнесен колючей проволокой и охраняется войсками.
По мере накопления людей в лагере, нас сажают в поезда и отправляют на юг Франции. Здесь мы все заключены в штрафной лагерь "Верне" как особо опасные иностранцы, посягавшие на внутреннюю безопасность Франции. Внутри лагеря военная дисциплина, охрана, конная полиция. Начинается лагерный режим, главная его сущность заключается в истощении моральных и физических сил заключенных.
Здесь в лагере организуется крепкая интернациональная ячейка коммунистических партий разных стран. К нам переводят из другого лагеря "Гюрс" остатки интернациональных бригад, которые раньше с боями перешли из Испании во Францию. Интеровцы сплачивают всех заключенных без различия мировоззрений. Девиз лагеря один. Администрация его является нашим общим врагом и мы, заключенные, должны быть едины, чтобы иметь возможность как-то бороться с ней. Наши политические разногласия в лагере отбрасываются. Споры на такие темы не допускаются.
Подпольщик-коммунист
Здесь летом 1940 г. я, Смирягин, Пелехин вступаем во Французскую компартию. Франция капитулирует. Немцы надвигаются к югу. В лагере волнения. Люди истощены и обозлены донельзя. Внешняя охрана лагеря усилена. Пулеметы охраны направлены на наши бараки.
Весной 1941 г. в лагерь приезжает немецкая комиссия по подбору рабочих, во главе с известным доктором Функом10. Начинается отбор для отправки в Германию на работы. Среди заключенных волнения - что делать? Немцы обещают дать заключенным относительную свободу в Германии при условии не заниматься никакой пропагандой, иначе, мол, французский лагерь нам покажется раем. [...]
И вот я в Германии. Немцы направили большую группу работать на завод синтетического бензина вблизи города Галле - "Лейна-Верке". Смирягин и я в этой группе. По приезде в Германию немцы сдержали свое слово. Нас поместили в рабочие бараки с правом выходить гулять в город. Для поездки куда-нибудь в другой город требовалось специальное разрешение. Приходилось быть очень настороже. Снова постепенно сколотилась подпольная организация, но связи с немецкими коммунистами не было. Немцы объявили, что по истечении года работы каждый имеет право получить 2-недельный отпуск во Францию. Среди нас начался сбор средств. Мы имели право посылать часть зарплаты во Францию. Собранные деньги присылались во Францию для помощи заключенным в тюрьмах и их семьям.
В 1942 г. у меня во Франции умерла мать. Сестра прислала документы с требованием моего присутствия во Франции для дележа "наследства". Никакого наследства, конечно, не было и в помине. Это была уловка, чтобы получить отпуск. Я получил визу и отпуск, товарищи передали мне деньги для передачи заключенным или их женам, и я уехал.
Скоро после меня приехали и другие товарищи. Попав во Францию, нужно было во что бы то ни стало задержаться и не возвращаться в Германию. Единственно возможный путь был в то время - наняться рабочим на строительство так называемого "Атлантического вала", т.е. укреплений на побережье, которые немцы строили, боясь высадки англичан и американцев. Там документов не спрашивали, давали местное свидетельство за немецкой печатью и место в бараке. Поехали работать туда. Кое-кто из товарищей сумел задержаться в Париже и уйти в подполье. Среди них были Шибанов, Качва и др. Наладилась связь с французской компартией в подполье. Работающие на побережье отдавали часть денег для заключенных, с которыми была уже тоже налажена связь и переписка. Наиболее активную роль играл Шибанов.
3 ноября 1943 г.11 в Париже, в квартире Шибанова, собрались следующие подпольщики: Шибанов, я, Смирягин, Клименюк, Михневич, Миронов, Кочетков, Сафронов и Пелехин. С этого момента началась организованная подпольная работа русских эмигрантов против фашистских оккупантов. Был создан подпольный "Союз русских патриотов". Организация была еще слаба и малочисленна. Намечено было несколько направлений борьбы с фашистами: 1) вербовка членов в организацию и сбор средств; 2) издание подпольной газеты "Русский патриот" и печатание бюллетеня Совинформбюро с распространением его среди советских военнопленных и русских эмигрантов; 3) помощь заключенным в лагерях и организация партизанских отрядов из советских военнопленных и русских эмигрантов.
Вечером, разойдясь поодиночке из квартиры Шибанова, мы встретились все вместе уже после освобождения Парижа от фашистов. Шибанов на своей квартире больше не бывал. Каждый имел свою подпольную кличку. Фамилии исчезли. Работали тройками, не зная никого другого. Жизнь стала напряженной донельзя. Достали ротатор. Смирягин и я перевезли его за город в домик, где жил мой зять с женой, и я поселился у них. Мне запретили приезжать в Париж и иметь свидания с кем бы то ни было кроме связных.
Для лучшей конспирации зятю и сестре ничего не сказали, хотя и знали, что они рискуют головой. Связные привозили пригородным поездом на соседнюю станцию восковки12, я ехал туда, встречался с ними в поле, брал восковку и передавал напечатанный материал. Смирягин доставал бумагу, краски. Работать было нелегко. Нужно было печатать в подвале, краска замерзала, света зажигать нельзя было, работать надо было с коптилкой. Кругом ходили немецкие патрули, так как домик стоял около железной дороги.
Всё же работа наладилась. Сразу же, как только начали появляться подпольные бюллетени "Совинформбюро" и газета "Русский патриот", организация стала крепнуть. Появились деньги. Наладилась связь с французской полицией, доставались бланки документов и фальшивые продовольственные карточки.
Чудесное спасение
И вдруг - провал за провалом, аресты. Появился провокатор. И вот - страшный провал. Пелехин пошел на свидание с приехавшим из Шербурга "власовцем": власовца прислал как "верного человека" из Шербурга связной. И всё же фашисты просчитались. Пелехин был на свидании не один. По другой стороне улицы шел нагруженный подпольной литературой его напарник. Когда Пелехин подошел к власовцу и его окружили агенты гестапо, его напарник юркнул в подъезд первого попавшегося ему дома, взбежал на 6-й этаж, выбросил на лестничную клетку всю литературу и как ни в чем не бывало спустился вниз на улицу. Пелехина уже не было. Он был арестован. Напарник успел предупредить руководство. Всё же многие уже были арестованы.
Арестованы связной в Шербурге, в Париже хозяева двух явочных квартир и машинистка, печатавшая восковки для меня. На другой день ко мне приехал Смирягин, мы сразу уничтожили с ним все следы типографии - бумагу, восковку, краску и т.д., а ротатор, разобравши на части, перевезли в другое место. Я уехал от сестры и жил на чердаке у знакомых около месяца, лишь по ночам спускаясь вниз за едой.
Смирягин избежал ареста чудом. Когда агенты гестапо подъехали на автомашине к его дому, жена Смирягина успела его предупредить, заметив их в окно. Он в это время сидел на кухне и чистил картошку. Как был, в одной рубашке, без пиджака, он выскочил во двор с черного хода и скрылся. Гестапо, произведя обыск и пригрозив жене арестом, если она задумает уйти из дома - уехали. Она также убежала с черного хода. Вернулись мы по домам уже накануне освобождения.
Пелехин и некоторые другие товарищи после ареста были приговорены к расстрелу 16 августа 1944 г., а 15 августа партизаны, накануне освобождения Парижа, сумели через шведский Красный крест обменять их на пленных гестаповцев и добиться их освобождения.
Начались бои за Париж. На всех улицах возникли баррикады в одну ночь. Рубили деревья, разбирали мостовую, все население поднялось сразу.
Еще шли бои за Париж, а нами, т.е. "Союзом русских патриотов" (позднее переименован в "Союз советских патриотов". -Ред.), уже было занято помещение беженского офиса, где помещались объединения фашистских эмигрантов под руководством некоего Жеребкова13, и мы уже развернули полностью свою деятельность. [...]
В конце 1946 г. с первой партией реэмигрантов в количестве около 200 человек я вернулся на Родину.
Коллективная виза на право въезда в СССР была подписана тов. Сталиным.
РГАСПИ. Ф. 553. Оп. 1. Д. 5. Л. 18-19об, 20, 20об-26.
Подлинник. Автограф.
- 1. Горинов-мл. М.М. Судьба участника антифашистской борьбы во Франции Н.Н. Роллера // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына. 2020. М., 2020. С. 97.
- 2. РГАСПИ. Ф. 553. Оп. 1. Д. 5. Л. 5.
- 3. Успенский В.В. Воспоминания парижского шофера такси / Вступ. статья А.И. Серкова // Диаспора: Новые материалы. Вып. I. Париж; СПб., 2001. С. 8.
- 4. РГАСПИ. Ф. 553. Оп. 1. Д. 5. Л. 7.
- 5. Шибанов Георгий (Жорж) Владимирович (1900-1970) - в 1930-е гг. руководитель парижского "Союза возвращения на родину", один из руководителей Союза русских патриотов (Союза советских патриотов) в 1943-1946 гг.
- 6. См.: Ковалев М.В. Участие русской эмиграции во Франции в борьбе с фашизмом // Военно-исторические исследования в Поволжье. Вып. 7. Саратов, 2006. С. 316.
- 7. "Се суар" - французская ежедневная газета (1937-1939, 1944-1953); один из печатных органов Французской компартии. Главные редакторы - писатели Луи Арагон и Жан Ришар Блок. Была закрыта в конце августе 1939 г.
- 8. Тюрьма в южном пригороде Парижа - Френе. В 1940-1944 гг. - место заключения политзаключенных.
- 9. Тюрьма Санте (букв. "здоровье") располагалась в южной части Парижа.
- 10. Функ Вальтер (1890-1960) - нацистский министр экономики и президент Рейхсбанка.
- 11. Ошибочная дата; на самом деле 3 октября 1943 г.
- 12. Восковка - особая пропитанная воском бумага для оттисков с ротатора.
- 13. Жеребков Юрий (Георгий) Сергеевич (1908 - после 1980) - руководитель Управления по делам русской эмиграции во Франции (1942-1944), коллаборационист, власовец. Был пленен в 1945 г. американцами, но отпущен; впоследствии скрылся в Испании.
1