Граф "с пятитысячной купюры" торговал сеном и сахаром, мечтая о хорошей пенсии

Отец будущего графа был офицером, служил на флоте, затем перешел на гражданскую службу, занимал должность новгородского губернатора, а в отставку вышел будучи управителем канцелярии императора Николая I. Детей у него было много, а денег не в избытке. Семья Муравьевых не бедствовала, но и к миллионерам не относилась. Поэтому отец построил у себя в имении сахарный завод и изобрел оригинальный способ производства рафинада.

Его сын Коля Муравьев воспитывался дома, затем в частном пансионе, в 14 лет был принят в пажеский корпус, по окончании которого начал службу в чине прапорщика в лейб-гвардии Финляндском полку. При выпуске из корпуса отец прислал ему сто рублей "на штиблеты и в запас".

Уже через год службы молодой прапорщик Николай Муравьев оказался на русско-турецкой войне - походы, десанты, атаки редутов, взятие и оборона крепостей. Он стал поручиком, его назначили адъютантом генерала Головина. Вернувшись с войны, Муравьев за свои заслуги был награжден орденом святой Анны 3-й степени с бантом, а также получил отпуск для поправки здоровья - никак не мог излечиться от лихорадки, подхваченной в походах.

Дома 21-летний Николай Муравьев стал помогать отцу варить и продавать сахар. Кроме того, он сдавал в аренду жилые дома, принадлежащие семье. О своих перспективах Муравьев размышлял так: "Увольняемся по болезни штабс-капитаном с мундиром и пенсионом полного жалованья, и дело в шляпе". Очевидно, что к военной службе его не очень тянуло. Наоборот, Муравьев активно хозяйничал: торговал сеном, фруктами, а о продажах сахара сообщал брату: "Самый меньший барыш есть 3 рубля 50 копеек с пуда, а при высшей цене и 6 рублей с пуда".

Однако в 1830 году вспыхнуло польское восстание, и Николай Муравьев вернулся в свой полк, снова в адъютанты к генералу Головину.

После польского похода взял отпуск на четыре месяца и отправился домой. Настроение у него было подавленное. Храбрый поручик воевал, участвовал в шести сражениях, получил ранение ноги, а его никак не отметили: "Во всей армии нет человека, менее меня награжденного". Он уже подумывал об оставлении армии, так как из-за отсутствия наград "рвение к службе, особенно в военное время, погаснет".

Но его не забыли, и перед самым окончанием отпуска Муравьев получил орден святого Владимира 4-й степени с бантом, польский знак военного отличия "Virtuti militari" и золотую шпагу с надписью "За храбрость". Через несколько месяцев он стал штабс-капитаном, и почти сразу же вышел в отставку по болезни. Видимо, исполнял свой план по получению полного пенсиона, о котором так мечтал.

В своем имении Николай Муравьев рьяно взялся за сельское хозяйство - сажал лен, картофель, ячмень, овес, торговал молоком и маслом. В этих заботах он провел несколько лет, но разбогатеть у него не получилось. То дожди, то засуха, Муравьев так описывал свою жизнь - "Горюю во сне и наяву".

Но вдруг, узнав, что его прежний командир генерал Головин назначен командующим отдельным Кавказским корпусом, махнул рукой на сельское хозяйство и уехал к нему, снова в адъютанты. Служил отлично, его ценили. Один из сослуживцев Филипсон вспоминал: "Муравьев был добрым малым, ценил дружескую беседу за бутылкой вина, но проведя так всю ночь, мог работать потом целый день".

На Кавказе Николай Муравьев провел шесть лет и дослужился до генерал-майора. Он очень ответственно подходил к работе, был деятельным, инициативным, и в то же время честолюбивым. Генерал Муравьев командовал отдельным участком Черноморской линии и сумел, например, без боевых действий привести к присяге на верность России тридцать тысяч диких горцев. Современники отмечали его высочайшие административные способности, ярко проявившиеся в то время.

Но после смены главнокомандующего на Кавказе служба не заладилась. Его начали затирать, с его мнением перестали считаться, и он потерял перспективы служебного роста. К тому же к нему вернулись болезни, к которым добавилось тяжелое ранение руки, постоянно беспокоившее его. Все это Муравьеву так надоело, что он был готов уехать куда угодно - "служить на Камчатке, в Ситхе, наконец, на Новой Земле".

Будущий граф стал искать себе новое место службы, писать письма влиятельным родственникам - Михаилу Николаевичу и Александру Николаевичу Муравьевым. Те занимали видные посты в иерархии Российской империи, правда, в свое время были замешаны в мятеже декабристов, и потому царь им не очень доверял. Однако Николаю Муравьеву у них получилось помочь. Они обратили на него внимание всемогущего министра внутренних дел Льва Перовского.

В 1844 году Муравьев уволился с армейской службы и уехал лечиться в Европу. А когда вернулся, то вопрос о его назначении был уже почти решен: в декабре 1845 года вышел указ о причислении Муравьева к министерству внутренних дел "по случаю предполагаемого назначения его губернатором". На новой службе Лев Перовский дал ему задачу провести ревизию Новгородской губернии - выяснить, хорошо ли она управляется.

Николай Муравьев был как на иголках, он писал брату, что очень интересно, куда его назначат? Если губернатором новгородским, то итоги ревизии будут одни, а если нет, то другие. А министр Перовский не торопился, он имел обыкновение проверять кандидатов на высокие посты, глядя, как они проводят ревизии. Муравьев мотался по новгородским уездам, а за его спиной плелись интриги, о которых будущий граф узнавал случайно.

Так, ему стало известно, что наместник Кавказа требует его к себе, чтобы поставить на Тифлисскую губернию. Но Перовский ответил, что Муравьев уже предназначен для Тулы. При этом никаких указов еще не было. И так тянулось до июня 1846 года, когда, наконец, Николай Муравьев действительно стал тульским губернатором. И уже через три месяца сообщал брату: "Я счастлив, здоровье мое день ото дня улучшается".

Но интриги продолжались. Как оказалось, министр Перовский был сторонником отмены крепостного права и потихоньку продавливал эту идею при дворе, но встречал сопротивление вельмож. Чтобы придать своему мнению весомости, он переговорил с Муравьевым и тот, совершенно неожиданно для многих, первым из российских губернаторов, подал Николаю I записку об освобождении крестьян. Император "был очень доволен", так как и сам склонялся к этому, но большинство помещиков было против, и "дело кануло в лету".

Тем не менее Муравьев ярко проявил себя в глазах царя, тот назвал его "либералом и демократом", а также "благородным и человеколюбивым губернатором". Кроме того, Муравьев получил благосклонное отношение со стороны великой княгини Елены Павловны, жены младшего брата Николая I, которая тоже ратовала за отмену крепостного права. В скором будущем это дало толчок карьере будущего графа.

В сентябре 1847 года император, проезжая по Тульской губернии, на одной из почтовых станций, куда примчался Муравьев, сообщил о назначении его главой Восточной Сибири. На ответственный пост Енисейского и Иркутского генерал-губернатора его провел Лев Перовский при поддержке Елены Павловны.

Николай Муравьев получил в управление огромные территории, размером с Европу. Сам он так описал свои впечатления: "Покуда император говорил мне обо мне и о Сибири, я не нашелся отвечать ему ничем, кроме слез. Таким образом исполнились все мои живейшие желания: я на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересудов общества и света".

О делах и свершениях Николая Муравьева в Сибири и на Дальнем Востоке написаны сотни статей и десятки книг. За его неустанную деятельность по освоению восточных территорий России в Хабаровске ему установлен памятник на берегу Амура. Муравьев трижды совершал походы по этой реке до самого устья. Сумел присоединить к России огромные территории, считается основателем Хабаровска, Благовещенска, Владивостока.

Благодаря его заботам был укреплен Петропавловск на Камчатке, выстоявший в битве с английским и французским флотами в Крымскую войну. Активная, неустанная его работа по освоению Дальнего Востока шла ежедневно, Муравьев занимался всем - и военными делами, и переговорами с китайцами, и основанием поселков и деревень; решал проблемы сельского хозяйства, развития промышленности и многого другого.

Его обычный рабочий день в Иркутске - тогдашней столице Восточной Сибири - описал секретарь Казаринов: "Всегда вставал в 5 утра. Выпивал стакан крепкого, с ромом, чаю и, закусив сухарем, шел гулять вдоль Ангары или по городу". Смотрел, что происходит в Иркутске, обходил казенные учреждения и учебные заведения. В 12 часов завтракал тертой редькой с конопляным маслом и печеным картофелем. Обедал в 17 часов - щами, гречневой кашей с котлетой или куском мяса.

Непритязательный, честный, Николай Муравьев недолюбливал руководителей казенных заводов, полагая их жуликами. И хотя не имел к ним прямого отношения, но желая приструнить воров, как-то направил на соляные заводы и золотые казенные прииски сурового ревизора. Тот переборщил с проверкой, вел себя по-хамски и, в конце концов, один из горных офицеров написал Муравьеву, что кто посылает таких сумасшедших ревизоров, тот и сам сумасшедший. Прочитав это послание, генерал-губернатор снял с должности своего проверяющего, а тот в знак протеста утопил в Ангаре возле муравьевского особняка свой мундир чиновника по особым поручениям.

Самой главной проблемой для губернатора Муравьева стало заселение пустынных территорий Сибири и Дальнего Востока. В качестве эксперимента он попросил, чтобы из России ему присылали солдат, определенных за проступки в штрафные роты. Далее он насильно венчал их с девицами легкого поведения и отправлял жить на Амур. Но из этой идеи ничего не вышло: штрафники торговали своими невольными супругами, работать не хотели, пьянствовали и воровали. Ничего не получилось и с переселением обычных крестьян на Дальний Восток. Левый, русский берег Амура заселялся долго и с трудом.

Несмотря на это, Николай Николаевич Муравьев проделал в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке колоссальную работу, утвердив на этих землях Российское государство, и его старания были отмечены. В августе 1858 года император Александр II издал рескрипт, в котором говорилось: "Оправдали доверие наше неутомимыми трудами на пользу и благоустройство вверенной управлению вашему Восточной Сибири". После чего Муравьева возвели в графское достоинство с "присоединением к имени названия Амурский" и присвоили чин генерала от инфантерии.

Через три года после этого Николай Муравьев покинул Восточную Сибирь. Его назначили членом Государственного совета Российской империи. Император предполагал назначить его наместником Польши или Кавказа, но по разным причинам эти назначения не состоялись.

Муравьев уехал в Европу лечиться и так и остался там, порой наезжая в Петербург. Там он подружился с Бисмарком, и как-то раз привез тому в Берлин зернистую икру в подарок. Бисмарк в честь приезда русского графа устроил прием с блинами и той самой икрой.

Проживал Муравьев в Париже и являлся, как писали современники, одним из столпов русской колонии - "приезжие из России считали честью поклониться ему, а о сибиряках и говорить нечего, для них он и в Париже сохранил необычайное обаяние".

В России о нем забыли, никаких должностей больше не предлагали. С началом русско-турецкой войны в 1877 году он вернулся в Петербург, желая послужить отечеству, но "уехал обратно ни с чем в Париж". Скончался спустя четыре года и был похоронен на кладбище Монмартра. Через сто лет, в 1990 году, его останки перезахоронили во Владивостоке.

Николай Николаевич Муравьев-Амурский:

- Русский народ представляется мне в виде огромного, сильного слона. Идет себе этот слон по своей дороге тихо, спокойно, медленно продвигаясь вперед и вперед. А у головы его, вокруг ушей, кишат кучи мошек, мух и комаров. Все они жужжат ему в уши, садятся на голову и вообще беспокоят его. Но слон идет себе все вперед и только помахивает хоботом направо и налево от беспокойных мошек.

Так и Россия наша; сколько бы над ней ни жужжали разные деятели, а ей они в поступательном движении нисколько не помешают. Все она идет себе вперед, как мощная, хотя и тяжелая на подъем, слоновая натура.