Шутить изволите?

Например, Михайло Ломоносов в поздравительном письме Григорию Орлову писал:

• Блажен родитель твой, таких нам
• дав сынов,
• Не именем одним, но свойствами
• Орлов.

Державин, желая прославить Екатерину II, сделал такую надпись к ее портрету:

• Вселенну слава пролетая,
• Велит решить вопрос векам:
• По имени она вторая,
• Но кто же первый по делам?

Гавриил Романович отозвался каламбуром и на войну с Наполеоном, отметив таким образом отличившегося в 1805 году под Шёнграбеном генерала П. И. Багратиона:

• О, как велик На-поле-он!
• И хитр, и быстр, и тверд во брани,
• Но дрогнул, как простер лишь длани
• К нему с штыком Бог-рати-он.

Любил каламбуры и шутки с именами и Пушкин. В эпиграмме на Фаддея Булгарина он так изменяет имя и фамилию нелюбимого им литератора-доносчика, что любому культурному человеку той эпохи они оказывались и понятными, и говорящими:

• Не то беда, Авдей Флюгарин,
• Что родом ты не русский барин,
• Что на Парнасе ты цыган,
• Что в свете ты Видок Фиглярин:
• Беда, что скучен твой роман.

А вот прекрасный каламбур из собственной фамилии и фамилии своего персонажа, исторического лица: "В корректуре я прочел, что Пугачев поручил Хлопуше грабеж заводов. Поручаю тебе грабеж Заводов - слышишь ли, моя Хло-Пушкина? ограбь Заводы и возвратись с добычею" (Письмо Наталье Николаевне Пушкиной, около (не позднее) 26 июля 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод.)

Обычно Пушкину лишь условно приписывают эпиграмму на его лицейского друга Вильгельма Кюхельбекера:

• За ужином объелся я,
• A Яков запер дверь оплошно -
• Так было мне, мои друзья,
• И кюхельбекерно, и тошно.

Однако строки, обращенные к брату Льву, говорят об авторстве данной эпиграммы именно Пушкина: "Прощай, душа моя! Если увидимся, то-то зацелую, заговорю и зачитаю. Я ведь тебе писал, что кюхельбекерно мне на чужой стороне. А где Кюхельбекер?" (Письмо Л. С. Пушкину, 30 января 1823 года из Кишинева.)

16 февраля "Северная Пчела" напечатала сообщение о том, что Российская академия присудила крепостному поэту-крестьянину Ф. Н. Слепушкину за его сборник стихов 1826 года "Досуги сельского жителя" среднюю золотую медаль в 50 червонцев. Николай I пожаловал ему шитый золотом бархатный кафтан, а обе императрицы (вдовствующая и правящая) - по золотым часам. Прочтя это, Пушкин написал П. А. Плетневу: "Сле-Пушкину дают и кафтан, и часы, и полумедаль, а Пушкину полному - шиш. Так и быть: отказываюсь от фрака, штанов и даже от академического четвертака (что мне следует), по крайней мере пускай позволят мне бросить проклятое Михайловское". Позднее Пушкин познакомился со Слепушкиным и принял участие в его выкупе из крепостной зависимости.

Фамилия композитора Глинки тоже оказалась вовлеченной в каламбурную стихию поэта:

• Веселися, Русь! наш Глинка -
• Уж не Глинка, а фарфор.
• За прекрасную новинку
• Славить будет глас молвы
• Нашего Орфея Глинку
• От Неглинной до Невы.

О. А. Кипренский, "Князь П. А. Вяземский", 1835 год.

Каламбурили поэты и по поводу своего творчества. Как писал П. А. Вяземский Пушкину: "Мы переливаем из пустого в порожнее и играем в слова, как в бирюлки. Прости, мой искусный Бирюлкин. Обнимаю тебя от всего сердца".

А вот злая эпиграмма Вяземского, сделанная в форме шарады, на адмирала А. С. Шишкова, лидера "Беседы любителей русского слова":

• Шишков недаром корнеслов;
• Теорию в себе он с практикою вяжет:
• Писатель, вкусу шиш он кажет
• А логике он строит ков.
• (1810-е гг.)

Значительно позднее к тому же приему эпиграммы-шарады пришел и A. Н. Майков в эпиграмме на М. Н. Каткова, благо фамилии близки по слогам и рифме:

• Мой первый слог - палач, сказать
• яснее - кат;
• Второй мой слог - замысел коварный;
• А целое мое - известный ренегат
• И публицист непопулярный.

Весьма неординарна именная эпиграмма Вяземского на Н. И. Костомарова:

• Калечить личности былого и рассказы,
• Крутить их вывихом он ловок и лукав;
• И чтобы выправить пера его проказы,
• При Костомарове нам нужен костоправ.
• (1872)

Послав из Варшавы в Петербург пирог и стихи для А. И. Тургенева, не страдавшего отсутствием аппетита, Вяземский не преминул скаламбурить:

• Из Пёриге гость жирный и душистый.
• Покинутый судьбы на произвол,
• Ступай, пирог, к брегам полночи
• льдистой!

Здесь в каламбуре встречается русский пирог и французский топоним Пёриге, обозначающий местность, славившуюся трюфелями и паштетами.

Позднее Вяземский откликнулся на Крымскую войну "Матросской песней", в которой, в частности, поиздевался над фамилией английского адмирала Чарльза Непира, подошедшего с флотом к Кронштадту:

• Зададим вам пир,
• А тебя вампир,
• Адмирал Непир,
• Ждет унас не пир.
• (1855)

Он же замечает скабрезно-этническое несоответствие имени: "А какова эта вывеска, которую можно было видеть в 1820-х годах в Москве, на Арбате или Поварской! Большими золочеными буквами красовалось: "Гремислав, портной из Парижа".

Не отставали от Пушкина и его друзей следующие поколения острословов. Веком позже в литературно-артистических кругах ходила такая шутка об актере и режиссере Алексее Диком: "Одним из постоянных собутыльников Дикого был драматург Константин Финн. Кто-то из тогдашних шутников заметил, что имена этих двух пьяниц увековечены на постаменте памятника Пушкину "финн и ныне дикий".

П. И. Челищев, "А. С. Пушкин и граф Д. И. Хвостов", 1830 год.

Любил каламбурить и Маяковский. Но доставалось и ему. В журнале "Бегемот" (1927. № 7) появился резкий каламбурный шарж "Азбучная истина" на фразу Маяковского из "Юбилейного":

• После смерти
• нам
• стоять почти что рядам:
• вы на Пе,
• а я
• на эМ.

Ответом было (без подписи):

"Пушкин: Я действительно на П, а вы на М, но между нами еще есть Н и О, то есть маленькое "НО"…"

Одно время Сергей Довлатов работал экскурсоводом в заповедных пушкинских местах. Его друг и собутыльник Андрей Арьев вспоминает: "В день тридцатипятилетия самое время было придумывать псевдонимы.

"Михаил Юрьевич Вермутов", - тут же сообразил Довлатов.

"Агдам Мицкевич", - назвался я, вдохновленный его ассоциацией и пушкинскими местами".

Как позволяют судить эти избранные примеры, писательская шутка не имела временных границ.