"Злым Чехова я никогда не видал..."

Иван Алексеевич Бунин, глядя на чеховские портреты, очень точно заметил:

• "У Чехова каждый год менялось лицо:
• В 92 г.: типичный земский доктор.
• В 97 г.: в каскетке, в пенсне. Смотрит холодно в упор.
• А потом: какое стало тонкое лицо!"

Если разложить портреты по годам их создания - от более ранних к более поздним, - то можно подметить то, что на них абсолютно отсутствует. Тонкое, интеллигентное и одухотворенное чеховское лицо никогда в жизни не бывало ни злым, ни раздражительным.

Бунин в своих мозаичных воспоминаниях "О Чехове" пишет:

"Злым Чехова я никогда не видал; раздражался он редко, а если и раздражался, то изумительно умел владеть собой. Но и холодным я его не видал. Холоден он бывал, по его словам, только за работой, к которой он приступал всегда уже после того, как мысль и образы его будущего произведения становились ему совершенно ясны, и которую он исполнял почти всегда без перерывов, неукоснительно доводя до конца.

- Садиться писать нужно тогда, когда чувствуешь себя холодным, как лед, - сказал он однажды.

Но, конечно, это была совсем особая холодность".

На фотографиях из коллекции РГАКФФД мы видим Чехова в кругу современников - талантливых и не очень - и вновь вспоминаем Бунина:

"Случалось, что собирались у него люди самых различных рангов: со всеми он был одинаков, никому не оказывал предпочтения, никого не заставлял страдать от самолюбия, чувствовать себя забытым, лишним".

Лишь к Льву Николаевичу Толстому у Чехова было совершенно особое отношение, о котором сам Антон Павлович 9 ноября 1898 года написал из Ялты писателю Ивану Ивановичу Горбунову-Посадову (1864-1940):

"В своей жизни я ни одного человека не уважал так глубоко, можно даже сказать, беззаветно, как Льва Николаевича".

Когда Толстой отдыхал в Гаспре (поселок в 12 км западнее Ялты), Чехов его навестил, о чем с изрядной долей самоиронии рассказал Бунину:

"Знаете, я недавно у Толстого в Гаспре был. Он еще в постели лежал, но много говорил обо всем и обо мне, между прочим. Наконец я встаю, прощаюсь. Он задерживает мою руку, говорит: "Поцелуйте меня", и, поцеловав, вдруг быстро суется к моему уху и этакой энергичной старческой скороговоркой: "А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже!".

В коллекции РГАКФФД запечатлены сцены из чеховских пьес, поставленных разными режиссерами в разные исторические эпохи. И есть нечто неуловимое, что их объединяет, о чем сам Чехов сказал очень просто:

"Пусть на сцене всё будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни".