Дружок любечанин

Памятниками этих словесных сражений остались немецко-русские словари-разговорники. Традиция их составления восходит к середине XIII века, она не прерывалась и позднее, даже в годы Ливонской войны, когда, казалось бы, ни немцам, ни русским было не до торговли.

На самом деле это совсем не так. Неточно говорить и о "немцах", не уточняя, о ком именно идет речь - ганзейцах ли северо-немецких городов, традиционно связанных крепчайшими узами с русскими городами северо-запада, регулярно снабжавшего царя оружием¹, или ливонцах, чьи местные интересы толкали их и к поддержанию торговли со своими северо-восточными соседями, и к противодействию самостоятельной торговле этих же соседей.

Впрочем, и те, и другие в течение нескольких столетий вывозили из России пушнину, воск, с начала XVI века - продукты сельского хозяйства и промыслов, а ввозили сукна, соль, благородные и цветные металлы. Ливонцы же в XVI столетии, удовлетворяя спрос Западной Европы на сельскохозяйственные товары, переориентировались на экспорт хлеба с собственных мыз и из Речи Посполитой, тем более что в результате Ливонской войны часть современной Прибалтики оказалась в составе Речи Посполитой. Ганзейцы же остались верны собственной традиции. Ассортимент их товаров не изменился. Не изменились и обычаи подобной торговли.

В этой связи неудивителен факт переписки в 1607 году одной из редакций словарей в крупнейшем центре торговли северо-запада - Пскове. Его роль после печально знаменитого похода Ивана Грозного конца 1569 - начала 1570 года на Новгород значительно выросла. Именно во Псков передвинулся центр ганзейско- и ливонско-русских связей.

По немецко-русским разговорникам можно проследить, как складывались эти связи². Ливонские и ганзейские купцы иногда исполняли и дипломатические поручения. "Мы посылаем к вам нашего верного подданного, послушного, тайного и ближнего думца, - писали немцы по-русски³ о членах магистратов северонемецких городов, - поволи ево в наше место приняти и наше дела готение (хотение. - А. Х.) поразумети". Эти "дипломаты с товаром" имели, как правило, одно и то же поручение - укреплять добрососедские отношения между Россией и ганзейскими городами: "Потому как мы наше старои фкрепление, как наши прародители с вами держали, неколи с вами не разрушили, разве готим того слова повкрепити, как будет пригож, чтобы фперод промежи некоторы помешание не было". Та же просьба излагалась и в несколько иной форме: "Также просим мы как старои устафление присеганием или крестному целование поновити и без поручнои держати".

Первое предварительное знакомство купцов с русскими происходило на границе. Дипломатических представителей дотошно расспрашивали, с каким поручением те направлены к главе государства. И до получения из Москвы разрешения на их въезд в столицу и вообще страну задерживали обычно в первом городе Руси или России, охраняя приезжих c помощью приставов, одновременно доглядывавших за ними. Таким образом, круг общения ограничивался официальными правительственными чиновниками, при этом каждая сторона пыталась выведать государственные тайны или хотя бы понять особенности политического устройства и международного положения каждой из сторон. Разговоры с ними продолжались и на пути в столицу.

Купцов на юго-западной границе страны встречали таможенники, старательно записывавшие товары и взвешивавшие их. Так, Мартин Груневег, секретарь торгового каравана армянских купцов Богдана Ашвадура из Львова, описывал процедуру таможенного досмотра в Чернигове осенью 1584 года4 .

Сменяя средства передвижения по России - речные суда-комяги на телеги и сани, торговцы имели возможность общения с лодочниками и извозчиками, старательно соблюдавшими православные ритуалы. Все они имели с собой так называемые путевые иконы, укрепив которые то на деревьях, то на дугах лошадиной упряжи, молились перед ними по утрам и вечерам. Ни армяне, ни католики, входившие в состав каравана, при всей своей религиозности ничего подобного не делали и немало дивились этому обряду.

Прохождение границы иностранными купцами на северо-западе было, по-видимому, более упрощенным. Во всяком случае, немецко-русские словари-разговорники не сохранили данных об этом. Зато сложности общения с извозчиками, как правило русскими, привлекли большое внимание: они то неправильно складывали товар на санях, то небрежно скидывали его, то запрашивали слишком высокую цену.

Но как бы то ни было ливонские купцы или купцы из Заморья (прежде всего Любека) достигали Новгорода Великого или Пскова. Здесь их положение существенно различалось. В Новгороде в начале XVII века был восстановлен действовавший вплоть до 1494 года Немецкий двор св. Петра, за высоким частоколом которого находились и одноименная церковь, служившая складочным местом для привезенных товаров, и жилища священника, сторожа двора и приезжих купцов. Все они как огня боялись прямых контактов с новгородцами. Тех не следовало пускать далее гридницы, тем более до важни⁵. В таких условиях бытовое общение немцев с новгородцами было крайне затруднено.

Иное дело Псков. Здесь наряду с формальными торговыми отношениями складывались и иные - неформальные, бытовые. Иностранцы, посещавшие северо-западные города, были желанными гостями в домах своих постоянных контрагентов из числа псковичей: "Не проезжай моего подворье и приезжай, въезжжай на подворье... Ты доспеешь мне честь великую". Горожане гостеприимно встречали приезжих, со многими из которых вели дела не один год. В словаре Томаса Шрове иностранный знакомый русского именуется исключительно словом "друг" (druge, druck) или "дружок" (drusske, drusska)⁶.

Псковичи приглашали своих "дружек" не только в гости, но и на постой. Едва появившись в городе, ливонец или любечанин направлялся к каменной "палате" своего знакомого. "Пожалуй, пусти",- просил он подбегавшего холопа. Тот открывал дверь в сени, но предупреждал:

"Мой господин опочивает, не смею его збудить". На шум разговора выходит хозяин, радовавшийся гостю, который заявлял: "Аще Бог мене милует, здорово я к тебе приехал". Входя в русский дом, иноземцы честно исполняли все обычаи, как говорят теперь, "страны пребывания", следуя русской поговорке: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят". Переступая порог избы или горницы, они крестились на иконы, снимали шапки, а если не делали этого по каким-либо соображениям, то вызывали искреннее удивление своих хозяев.

Хозяин интересовался, почему гостя так долго не было во Пскове, и слышит в ответ: "Трясца леетница мене четвертого году держал да я до тих мест без промыслу был..." Намереваясь остановиться у своего старого знакомого, немец спрашивал у псковича: "Почуму ты даешь на год за ту полату?" Договорившись о цене, приезжий любопытство- вал: "Бацке, где моя горница?" В распоряжение иноземного купца поступал "малец", отвечавший за чистоту помещения, доставку дров и воды.

Обустройство приезжих начиналось с наведения чистоты: "Емли веник да выпаши (вымети) горница". Далее следовали распоряжения относительно поддержания нужной температуры: зимой - "Принесь суха дрова да положи в пець, да доспе огонь дробрум (!), есть здесь гораздо студено"; "Заткни трубо, ино будет сдесь тепло", а летом - "Открои окна да прикрои оконцина стекольцета".

Малец выполнял и обязанности прачки: "Выпери/ смой мои рубашки чисто. Wasche myne hembde reyn". Сам же гость отправлялся в "мыльню", заботливо приготовленную приветливым и гостеприимным хозяином по просьбе гостя: "Пожалуй, оспе бачке, вели истопить мыльну, я парисю. Ich bidde dy, vader, befele den staven in tho boeten. Ich will baden". Баньки были на каждой усадьбе, подворье.

Следы их часто находят при археологических раскопках в Новгороде. При этом наряду с усадебными баньками в начале XVII века действовали и общественные городские бани. Немцы, судя по всему, предпочитали частные "мыльни". Впрочем, не исключено, что во время составления словарей общественные бани еще отсутствовали.

Вернемся к диалогу гостя и хозяина, отраженному в немецко-русских разговорниках. Мыльня натоплена, гость или гости, сопровождаемые пожеланиями хозяина "Пар-мир, оспе, бояро", отправляются туда. Вдогонку слышится еще одно напутствие: "Здорово по паре как будешь в сорочке"⁷. Словарь-разговорник сохранил и описание самого мытья. Прежде всего немец просил, видимо, мальца: "Залей за печь". В русских средневековых банях находилась печь-каменка, пар получали, выливая воду на раскаленные камни, накиданные на печь⁸. Мытье происходило в сопровождении того же мальца, который должен был не только топить баню и обеспечивать достаточное количество пара, но и тереть постояльцу спину ("Чеши мне хребет"), хлестать веником ("Похвощи меня") и поливать щелоком ("Щелоку"). Наконец, все позади. Хозяин встречал чистого и распаренного гостя отнюдь не лишним пожеланием: "Здоров ты, парившись. Woll bekahme idt dy na dem bade". Здесь точнее немецкий перевод, в русском логичнее было бы деепричастие с предлогом - "попарившись".

Узнав о приезде иноземного гостя, его зазывали к себе домой другие псковичи: "Пожалуй, не ослушайся ты моего челобитья. Да будь таки, одном! словом, ко мне хлеба есть". Приглашение могло быть сформулировано иначе: "Гостите у меня здесь да ешьте пожалуйте хлеба и соль, что Бог зашлет". Та же просьба порой излагалась и более настойчиво: "Пожалуй, приди ко мне хлеба есть, да не ослушайся ты меня, да будь ко мне, да одномерно теки будь". Гостя встречали приветливо: "Редко ты ко мне ходишь, затим ты нынеча ко мне в честь пришел". Пожалуй, ешьте и пейте со мной, что Бог зашлет, да нарядит вам весел".

Во время трапезы хозяин считал своей обязанностью развлекать гостя, ненасытно охочего к русской музыке: "Пожалуй, потешай ты меня". Наконец, уставший от игры на домре и гуслях и песен хозяин начинал отнекиваться: "Я тебе полно потешал и играл". Гость понимал, что встреча окончена, и собирался в обратный путь. Хозяин провожал его, строго соблюдая обычай: "Поди на правую сторону, ты меня старее". Гость не уступал в вежливости: "Воротись пожалуй, полно ты меня проводил".

Купцы общались не только дома, но и в корчмах, атмосфера которых также запечатлена в словарях-разговорниках. "Волнои пир корчма, хошь пеи, хошь не пеи". В атмосфере безудержного веселья ("Коли в человека виная, пиффная цас, тогди в его други и брати") новгородской или псковской корчмы и жители этих городов, и приезжие купчины могли забыть о российском государе. Можно было гордо заявить о себе: "Я - своeволнои человек. Бог - мои асподарь" или о другом: "Тот человек доброволни: сам себе асподар, никому не служит".

Наконец, третьей сферой повседневного общения приезжих гостей был торг. Свои товары иноземцы во Пскове складывали либо в амбарах на Немецком дворе в Завеличье, когда он действовал⁹, либо в повалушах. Бочки же с вином и пивом, непременными импортными товарами, вкатывали в погреба.

Сделки заключались либо там, где жили иноземцы, либо в лавках псковичей и новгородцев. Дружба приезжих с местными купцами не мешала им вести ожесточенный торг как самостоятельно, так и при посредстве маклеров. Здесь они говорили на одном языке экономических реалий, бурно обсуждали качество товаров друг друга, порой обвиняя партнера в подделке товара. Однако и в конфликтных ситуациях стороны сохраняли корректность и доброжелательность.

Не случайно в "Русской книге" Томаса Шрове и словаре-разговорнике Тонниса Фенне одним из наиболее распространенных слов были "друг", "дружба" и производные от них. Они спрашивали друг друга: "Сдружился ты с ним? Heffstu fruntschop mit ehm?" Купцы "дружески" показывали свои товары, старались торговать так, чтобы не нарушалась их дружба, пытались сохранить ее на многие годы. Они четко понимали роль торговли, как реальной альтернативы войны, и гордо сравнивали свое ремесло с военным. "Не блюдитесь торговать, торговать как воевать, кому Бог пособит"¹⁰,- записано с некоторыми различиями в истолковании в словарях Фенне и Шрове. И несмотря на превратности политической жизни - ибо войны нередко, а в XVI - начале ХVII века слишком надолго нарушали традиционные контакты купцов - их оценка этих событий была давно устоявшейся и неизменной. Купечество, как русское, так и иностранное, было носителем идеи мира. "Коли у нас была вера одна, вес и мерка пряма да деньги добры, ино стоит хорошо на всем свете".

Характерно, что в отношениях псковичей и немцев практически отсутствовали ксенофобия или национализм, межконфессинальные конфликты или противоречия. Пожалуй, некоторый намек на подобные настроения заметен лишь в сентенции немца относительно образа жизни и стиля питания русских и немцев: "Наши немецкой! люди живи как асподари, свежи мяса да свежки рыбы едя да вина и пива пью, да ваши люди как псы борзая, рыжки/грибень еду да пию вода и квас". К подобным же высказываниям с позиций "господствующего народа" (по выражению Р. Якобсона)¹¹ Г. Пикан вслед за этим публикатором словаря причислила и такие беспомощные с языковой точки зрения¹² фразы, как: "Подем в лес, одерем лык, [c]овьем верефку, повес[и] русином!"; "Привесим русина з[а] бороду в виселиц! да друга возле столба да постегай обе с дубцом". Можно предполагать, что эти фразы, находящиеся в конце словаря-разговорника Тонниса Фенне, были составлены либо в период Ливонской войны, сопровождавшейся резким ожесточением против царского воинства в Ливонии, либо во время Смуты.

В основной же своей части словарь Фенне дает представление о доброжелательных отношениях равных партнеров. "Всяк человек делает по своему обычаю", "Рад я с людем! миром жити коли люди меня не обидя", - невзирая ни на какие смутные времена, спокойно заявляли участники диалога русских и немцев, сторонники мирных и равноправных отношений.

• _{1. Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М. 2003.}
• _{2. Специально эту тему рассматривала лишь Г. Пикан (Pickhan G. "Wan ich froelich sy so hbbe ich dich gerne"/ Grundmuster der interkulturellen Alltagskommunikation zwischen Deutschen und Russen im Gespraechbuch des Toennis Fonne (1607)//Jahrbuecher fuer Geschichte. Jg. 49. 2001. Hf. 4. S. 500-509). Она же занялась и подсчетом числа статей разговорника, касавшихся повседневного общения, и перечислила темы диалогов.}
• _{3. Здесь и далее орфография подлинников. Ошибки немцев в русском языке характерны и естественны.}
• _{4. Хорошкевич А. Л. Мартин Груневег о границе и таможенных установлениях в России в 1585 г..}
• _{5. Сhoroschkewitsch A. Der deutsche Hof in Novgorod und die deutsche Herberge (Fondaco dei Tedeschi) in Venedig im 13./14. Jahrhundert: eine vergleichende Vorstudie//Zwischen Luebeck und Novgorod: Wirtschaft, Politik und Kultur im Ostseeraum vom fruehen Mittelalter bis ins 20. Jahrhundert: Norbert Angermann zum 60. Geburtstag. Lueneburg. 1996. P. 67-87.}
• _{6. "Einn Russisch Buch" by Thomas Schrove. Cz. II. Krakow. 1997. S. 246.}
• _{7. В данном случае издатели, вслед за составителем словаря, неточно поняли смысл русского выражения. "Быть в сорочке", "родиться в сорочке" (в околоплодном пузыре. См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М. 1955. С. 276) значит быть счастливцем, в данном случае может быть передано: "как заново родишься".}
• _{8. Хорошкевич А. Л. Санитария и медицина средневекового города под эгидой государственной власти //Сборник памяти А. В. Арциховского.}
• _{9. Двор в XVII в. был построен не ранее 1608 г. (Grassmann A. Der Luebecker Hof in Pleskau. Zu Baulichkeiten und Einrichtung im 17. Jahrhundert//Zwischen Luebeck und Nowgorod . S. 269-280).}
• _{10. Einn Russisch Buch... P. 111.}
• _{11. Toennis Fenne"s Low German Manual of Spoken Russian. P. XXIII.}
• _{12. Там же. Р. XVIII}