"Уже 10 часов молотим и молотим ногами ..."

"А дорога дальше мчится, пылится, клубится..."

Если проанализировать песни военного и ближайшего послевоенного времени, то мы увидим, как часто пели о дорогах. Среди широко известных - "Дороги" ("Эх, дороги... пыль да туман", 1945 г.) и "Песенка фронтового шофера" ("Эх, путь-дорожка фронтовая", 1947 г.). Популярность темы фронтовых дорог в песнях, поэзии, фотографии периода Великой Отечественной войны не случайна.

Дороги, которыми непрерывно шли, либо ехали бойцы, очень часто приобретали для них символический смысл: дорога была не просто дорогой. Сами фронтовики стихийно называли ее "фронтовым путем".

Движение к театру военных действий на разных видах транспорта или пешком - стартовый этап адаптации к фронтовой жизни для любого военнослужащего. Москвич С.М. Бушканец, мобилизованный в феврале 1942 г., вспоминал, что его служба началась именно с тяжелого перехода: "Нас всех в ночь на 20 февраля 1942 г. отправили эшелонами на ст. Гжатск, откуда походным порядком, по извилистым дорогам и глубокому снегу мы прошли около 50 км за один день. Большинству было старше 40 лет и не обучены военному делу"¹.

Для другого москвича, Сергея Баруздина, день отправки на фронт и начало ведения дневника совпали. Выдвинувшись 2 декабря 1944 г. из Гороховецких лагерей в Горьковской области, они шли пешком 12 км, затем загрузились в "теплушки" . 8 декабря записано, что "эшелон летит по равнинам Украины", 17 декабря - до передовой, куда едут на машине, остаются считанные километры. Попутный разговор "о том, что вот, может быть, кто-то не вернется назад, неожиданно оборвался, все замолчали, каждый думал о своем"².

Человеку наблюдательному дорога давала пищу для размышлений. "За семь дней пути нагляделись всего, - писал в дневнике инженер-конструктор ракетной техники, доброволец Николай Чернышев, следовавший в июле 1941 г. по железной дороге из Ярославской области на запад к линии фронта. - В начале мы просто медленно ехали, пропуская различные, очевидно более важные поезда. Затем нам стали попадаться поезда с имуществом, эвакуируемым из наших прибалтийских республик. Затем пошли составы с беженцами. Мы увидели первые жертвы войны. Услышали первые вести от людей, уже видевших войну и уже пострадавших от нее". Вскоре попали под немецкую бомбежку ("пострадал только один эшелон, в нем разбило два вагона, убило около 15 лошадей и несколько людей, страху, однако, было много"), затем, тронувшись, заметили оборонительные работы ("неужели уже дошло до этого"). Заглушая тревогу, автор записал: "Скорее-скорее бы на фронт"³. Типичный для военной повседневности сюжет позволяет ощутить, что само движение к линии фронта было психологическим испытанием.

"О людях, что ушли, не долюбив..."

Переброска военнослужащих могла происходить и в противоположном направлении: отправка на переформирования, в учебные лагеря. Студент, талантливый поэт Николай Майоров в октябре 1941 г. был мобилизован Краснопресненским РВК Москвы и сразу же покинул обороняющуюся от немцев столицу. "Сейчас я в армии, - писал 22 октября любимой девушке. - Мы идем из Москвы пешком по направлению к Горькому, а там - неизвестно куда. Нас, как население, годное к службе в армии, решили вовремя вывести из Москвы, которой угрожает непосредственная опасность. ...Сейчас нас, людей самых разных возрастов и профессий, ведут по шоссе Энтузиастов по направлению к Мурому. Идем пешком. Устали ноги. Прошли Ногинск и Покров". Через три недели записал: "Мы уже за Арзамасом. Скоро перейдем Волгу. В общей сложности мы должны пройти пешком около 1000 км, из них почти половина осталась за спиной. Через месяц, возможно, наконец, прибудем на формировочный пункт, а там неизвестно, куда нас определят"⁴.

Как и другие участники длительных пеших переходов, Майоров жаловался на отупляющий эффект этого процесса, когда спасаешься тем, что "гоняешь" по кругу воспоминания из прошлой жизни. Писал любимой: "А верховые столбы - без конца, идешь-идешь, думаешь-думаешь и опять ты где-нибудь выплывешь, и все - сызнова". 18 декабря 1941 г. предполагал, что ближе к Новому году их отправят маршевой ротой на фронт, т.е. в обратном направлении⁵. Так и случилось, а 8 февраля 1942 г. Николай Майоров погиб в боях на Смоленщине. Сбылось его собственное пророчество, сделанное в известном довоенном стихотворении "Мы": "Вы в книгах прочитаете, как миф, / О людях, что ушли, не долюбив, / Не докурив последней папиросы".

Но прежде всего марши изнуряли все-таки физически. 26-летний Г.И. Дудичев (в довоенной жизни - бухгалтер) в последнем письме домой, написанном за 10 дней до гибели на Брянщине, рассказывал, что несколько суток подряд совершали ночные переходы по 35-40 км в полном снаряжении. Из жалоб только - что "ноги поднатер". Лейтенант Махотин писал врачу В. Дмитриевой, с которой познакомился в госпитале, что после возвращения в строй "крепко уставал от ходьбы", советовал тем, у кого "дело идет к выписке - пусть побольше ходят"⁶.

Бытовавшая на фронте шутка, что "война выигрывается ногами", после серьезного марша уже не ободряла. Л.Л. Вегер, служивший в пехоте, описывал очередной марш-бросок в Сальских степях: "Уже 10 часов молотим и молотим ногами. Усталость овладела всем телом. Периодически кто-то падает, через него переступают, идут дальше. Более сознательные (скорее, предусмотрительные) прежде, чем упасть, делают два шага по обочине и валятся там. Говорят, что сзади идет машина и подбирает лежащих. Большой соблазн тоже отдаться во власть усталости и свалиться. Гордость не позволяет". Для облегчения ноши солдаты старались "освобождаться от всего, что хоть что-то весит", например, от штыков⁷.

Свои достижения бойцы нередко меряли километрами пройденных дорог. Особенно вдохновляла скорость преодоления расстояний в наступлении. М.И. Богачев с гордостью сообщал землячке зимой 1943 г., что за время наступления пройдено "больше чем семьсот километров по прямой, а по дорогам и полям, как двигались, так, пожалуй, больше тысячи". Танкист А.И. Мандрусов писал подруге, что за зимнее наступление 1945 г. преодолел 450 км, причем "никогда еще не видел за время войны столько убитых немецких солдат и офицеров"⁸.

"Крепче за баранку держись, шофер"

Десятки тысяч советских мужчин и даже женщин видели войну со своего водительского места, например, из-за баранки полуторки. Таков был метростроевец Даниил Малышев, оставивший ценный дневник-воспоминание⁹. Призванный в июле 1941 г. в 648-й Отдельный автомобильный батальон, Малышев всю войну "работал" водителем на фронте. На грузовых полуторках (ГАЗ-АА) возил оружие, обмундирование, продукты и солдат на фронт, а обратно - с передовой - раненых в госпиталь. В 1943-1945 гг. был прикомандирован к штабу 4-й воздушной армии, где вывозил из-под обстрелов с полей сражений подбитые самолеты для ремонта и переплавки. Боевой путь завершил в Праге, но демобилизовался лишь в 1946 г., поскольку находился в составе советских войск в Берлине и возил гарнизонное начальство на легковой "эмке" (ГАЗ-М1). В общем, по мнению самого автора дневника, с учетом всех дорог, "изъезженных" им за годы войны, "пожалуй, будет не менее ста тысяч километров"¹⁰.

Служба фронтового шофера была полна опасностей, хотя шоферы обычно не участвовали в боях. Судя по дневниковым записям, зима и осень соперничали за право считаться самым сложным для вождения временем года, и осень этот спор выигрывала с преимуществом.

"Осень, распутица, грязь, - вспоминал Малышев ситуацию в 1941 г. в ходе Московской битвы. - Какой мучительный был рейс. Кто ездил по рязанскому [шоссе], тот знает: от Тулы до Рязани примерно 150 км. Мы тащились 10 дней. Голодные, мокрые, грязные, измученные, таща буквально машины на себе по непролазной грязи, строя переправы, настилы, бросаясь из стороны в сторону, так как нам надо ехать на такую-то деревню, а нам сообщают, что ее занял немец. И так, то оставаясь в тылу немцев, то снова опережая их по бездорожью в лесу, мы, изнемогая от усталости, добрались до Рязани, приведя все машины в сохранности".

Осенью 1943 г. Малышев участвовал в перебазировании штаба авиадивизии в районе Брянска, и снова сокрушался: "Какой ужасный был рейс. Каждый день не переставая шли дожди, дороги размыло, переправы все взорваны, непролазная грязь и распутица, у каждой переправы скапливалось сотни машин, все застревали в грязи, вытаскивали по очереди и переправляли на другую сторону. Путь протяжением 170 км мы ехали пять суток"¹¹.

Порой речь шла о полном восстановлении дорог или строительстве новых. Называя дороги "основными артериями войны", Н.Н. Никулин вспоминал случаи, когда раскисшие от осенней распутицы дороги порождали эффект "стихийного бедствия": "ни еду, ни оружие подвезти невозможно"; увязая по колено в грязи, красноармейцы перетаскивали на себе кто что может ("то два снаряда, то мешок с сухарями, то ящик с патронами"). В общем, "армия на грани паралича". Командование принимало меры, и тогда сотни и даже тысячи солдат валили лес, строили гати ("они облепили дорогу как муравьи, через две недели дорога готова"). Такая дорога представляла собой "поперечный настил из тонких бревен, положенных на толстые лежаки". Езда по ней "вытряхивала душу", а у раненых "в лучшем случае возобновлялось кровотечение". Однако "фронт оживал", и это представлялось самым важным¹².

"Поколение, уходящее в вечность"

Дневники и воспоминания часто воспроизводят еще одну ситуацию, штатную на "дорогах войны". Это встречное движение двух потоков (людей, техники) в непосредственной близости от передовых позиций; процесс, который, между прочим, выразительно схвачен и на редких, отнюдь не бравурных фотоснимках.

Ситуация соприкосновения потоков военнослужащих в трагических деталях воссоздана в "солдатских" воспоминаниях 19-летнего добровольца Леонида Андреева. Автор рассказывает о том, что предшествовало гибели его лыжного батальона в неуспешных боях под Старой Руссой зимой 1942 г.: "Мы вышли из села и свернули с дороги влево, в сторону редкого и низкого леска. В нескольких сот метрах навстречу нам попался раненый. Он шел, придерживая правой рукой левую, через разорванный и окровавленный рукав проглядывали темные от крови бинты. У меня забилось сердце и слегка затошнило. Солдаты оглядывались на встречного. Через несколько минут прошли еще двое: один из них опирался на другого и тянул за собой забинтованную ногу.

- Сухарика нет? - спросил раненый. - Не ели мы, второй день идем.

Я отдал им остатки хлеба, больше ни у кого не было. Они переломили хлеб пополам, жадно укусили и пошли дальше. Раненых встречалось все больше. Большинство из них было ранено в руки, у некоторых кровь проступала на теле, были обвязаны головы - все, способные передвигаться, направлялись пешком по этой дороге и шли десятки километров, добираясь до перевязочных пунктов.

Мы двигались навстречу друг другу - два потока; один шел для того, чтобы вернуться этим же путем. Мы смотрели с уважением, даже с робостью на шедших нам навстречу - посвященных, видевших то, к чему готовились мы. Они изредка шутили, подбадривали и насмехались, чаще смотрели безразлично"¹³.

В широко известных сегодня "Воспоминаниях о войне" Николая Никулина неоднократно акцентируются моменты пересечения масс людей и техники вблизи линии фронта: "По фронтовым дорогам шли полки за полками, дивизии за дивизиями, танки, пушки, повозки - все вперед. А назад только раненые, пешком, на телегах, на волокушах и на носилках"¹⁴. Еще автор рисует будничную рутину прифронтовой дороги: "А по обочинам происходила суета. Вот, разостлав плащ-палатку на снегу, делят хлеб. Вот закапывают в снег мертвеца, недовезенного до госпиталя раненого, который то ли замерз, то ли истек кровью. Вот торгуются, меняя водку на хлеб. Вот повар варит баланду, мешая в котле огромной ложкой. У дороги стоят повозки и передки орудий. Сами орудия и их персонал ушли в бой"¹⁵.

Наконец, вспоминая движение к передовой на рассвете перед боем, Никулин размышляет, в сущности, о "цене Победы": "По дороге, в серой мгле рассвета, бредет на передовую пехота. Ряд за рядом, полк за полком. Безликие, увешанные оружием, укрытые горбатыми плащ-палатками фигуры. Медленно, но неотвратимо шагали они вперед, к собственной гибели. Поколение, уходящее в вечность"¹⁶.

В офицерском дневнике Н.Г. Чернышева есть завораживающий рассказ о "розовой дороге", вблизи которой автор оказался в феврале 1942 г. "Мягкий густо-розовый цвет" дороги, резко диссонировавший с белым заснеженным полем, на поверку оказался цветом снега, пропитанного кровью раненых, которые еженощно двигались с передовой к дивизионным и полковым тылам (кто пешком, а кто на санях, раскатывающих полозьями их капающую кровь). "Когда я это узнал, - писал Чернышев, - то дорога в моих глазах приобрела совсем иное значение. Громадное поле - это тело России. Белый покров - бинт, покрывающий его. Израненное тело кровоточит и пятна крови в виде продольных полос, фронтовых дорог проступают через бинт"¹⁷.

Перемещения гигантских людских масс превратили фронтовые дороги в один из главных символов Великой Отечественной. Бойцов и командиров Красной армии перевозили железнодорожными составами, речными судами, на автомобильном и гужевом транспорте (помимо лошадей использовались собаки, ишаки, верблюды). Однако большинство красноармейцев и младших командиров проделали свой путь на фронте пешком. И как бы ни были тяжелы и, казалось, бесконечны фронтовые дороги, они привели советских солдат в Берлин.

• _{1. Самый памятный день войны. Письма-исповеди. М., 2010. С. 165.}
• _{2. Это и моя война: Великая Отечественная в письменных и визуальных эго-документах. Сб. док. Краснодар, 2016. С. 347, 348.}
• _{3. Там же. С. 45-46.}
• _{4. РГАЛИ. Ф. 1348. Оп. 7. Д. 39. Л. 16, 17.}
• _{5. Там же. Л. 18, 20.}
• _{6. "Я пока жив..." (Фронтовые письма 1941-1945 гг.). Нижний Новгород, 2010. С. 67, 177-178.}
• _{7. Вегер Л.Л. Записки бойца-разведчика. М., 2003. С. 18, 19.}
• _{8. "Я пока жив..." С. 24, 175.}
• _{9. Память о Великой Отечественной войне в социокультурном пространстве современной России: материалы и исследования. СПб., 2008. С. 180-184.}
• _{10. Там же. С. 185.}
• _{11. Там же. С. 189-190, 197.}
• _{12. Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. СПб., 2008. С. 57.}
• _{13. Андреев Л.Г. Философия существования. Военные воспоминания. М., 2005. С. 127-128.}
• _{14. Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. С. 225.}
• _{15. Там же. С. 36.}
• _{16. Там же. С. 73.}
• _{17. "Это и моя война". С. 97-98.}