Политработе в войсках в годы Великой Отечественной войны всегда уделялось большое внимание. Не случайно среди вопросов анкеты, заполнявшейся выявленными после войны защитниками крепости, был такой: "Какая партийно-политическая работа проводилась в канун войны и в ходе боев?". Однако подлинная роль политработников (заместителей командиров частей по политической части (далее - замполитов) в обороне крепости все еще нуждается в исследовании.

Холмские ворота Брестской крепости. 1941 г.
Павшие замполиты
Важнейшей задачей политработников с начала боев стала организация выхода частей на предусмотренные предвоенными планами рубежи, а отнюдь не оборона крепости. Именно выполняя эту задачу, пропал без вести у Северо-Западных ворот замполит 125-го стрелкового полка (далее - сп) батальонный комиссар Сергей Дербенев. У Кобринских ворот погиб замполит 333-го сп батальонный комиссар Николай Аношкин. А первым пал замполит Брестского военного госпиталя Николай Богатеев. Застигнутый войной непосредственно в корпусах госпиталя, Богатеев погиб "в рукопашной схватке". Из четырех замполитов полков вывести подразделения удалось лишь батальонному комиссару Николаю Артамонову (44-й сп).

Политрук стал командиром
Символом комиссара Брестской крепости стал замполит 84-го сп полковой комиссар Ефим Моисеевич Фомин. Его роль в обороне крепости - особая. Он руководил обороной "Дома офицеров"1. Именно там, в отличие от остальных участков, сопротивление гитлеровцам (как минимум до позднего вечера 24 июня) возглавил политработник. Этому способствовали два обстоятельства: отсутствие на участке обороны командиров, равных ему по званию или должности (хотя бы не ниже командира роты или начальника полковой службы), а также наибольшая доля военнослужащих 84-го сп среди защитников "Дома офицеров".
Фомин опирался на своих подчиненных по политической линии: его ближайшим помощником стал комсорг 84-го сп Самвел Матевосян, непосредственно руководивший боем. По-видимому, именно Матевосян установил контакт с соседним очагом обороны - расположением 75-го отдельного разведывательного батальона (далее - орб), руководство которым перешло тоже к комсоргу - Алексею Шугурову.
Через несколько часов боя бойцы 84-го сп постепенно перешли из своего расположения в "Дом офицеров", где находились как подразделения 75-го орб, так и 33-го отдельного инженерного полка (далее - оип). Их связующим звеном стал представитель политорганов - ответственный секретарь бюро ВКП(б) 33-го оип Лаврентий Макаренко. Таким образом, "Дом офицеров" стал наиболее "политизированным" среди участков обороны: его отряды объединились именно на основании решений политсостава.
Перед Ефимом Фоминым, взявшим на себя руководство действиями 84-го полка (практически это была батальонная тактическая группа: 3-й стрелковый батальон (далее - сб), штабные и специальные подразделения - роты ПВО, артиллеристы и т.д.), стояла наиболее сложная задача: по предвоенным планам, именно 3-й сб должен был защищать крепость, удерживая ее во взаимодействии с артиллеристами. Однако вместо занятия обороны по линии укрепленного района пришлось выбивать врага из своего расположения, моментально лишившись всей артиллерии и установок ПВО, утратив связь с командованием и соседними подразделениями.
Позднее Матевосян утверждал2, что первое, что сделал Фомин, - предпринял попытку связаться с дивизионным командованием. Однако группа, посланная в Брест на бронеавтомобилях, прорваться туда не смогла, Фомину пришлось действовать без приказов и по обстановке. Вскоре Самвел Матевосян получил ранение, после чего рядом с комиссаром не осталось свидетелей, которые могли бы сколько-нибудь достоверно рассказать о его решениях. Известно, что попытки разгромить проникшие в крепость немецкие подразделения оказались безуспешными, и единственным выходом оставался прорыв из крепости.
Приказ № 1
Вечером 23 июня сводными группами "Дома офицеров" была взята столовая 33-го оип: появилась возможность объединиться со сражавшимися по другую сторону Трехарочных ворот бойцами 455-го и 44-го сп, а главное - начать прорыв через Трехарочный мост (путь, открывавший дорогу на восток из окруженной водой Цитадели). К этому времени и относится единственный документ, отразивший роль Фомина в обороне: в 1951 г. при расчистке развалин у Трехарочных ворот была найдена полевая сумка капитана Ивана Зубачева, содержавшая так называемый "Приказ № 1" (от 24 июня 1941 г). Этот документ был черновым вариантом некоего боевого распоряжения. Неизвестен созданный на основании черновика окончательный вариант (и был ли вообще?), но в соответствии с этим приказом Фомин назначался заместителем командира по политчасти так называемой "Сводной боевой группы", формируемой из военнослужащих, оборонявшихся в примыкавших к Трехарочным воротам секторах казармы.

"Приказ № 1" был создан в преддверии так называемого "Большого прорыва" - одного из наиболее драматичных событий обороны Цитадели. Необходимо было объединить как можно больше бойцов для создания "ударного кулака", способного пробить немецкое оцепление с востока от крепости. К этому времени стало ясно (в том числе на основании неудачных атак) что только массированный и организованный удар приведет к успеху. В организации прорыва Фомин принял самое активное участие.
Прорыв начался с наступлением темноты вечером 23 июня, но получился несогласованным. Противник заметил выдвижение советских бойцов на исходный рубеж, а начавшийся сразу пулеметно-артиллерийский огонь рассеял отряды, привел к потере управления и в конечном итоге к отказу от продолжения атаки, хотя части бойцов удалось прорваться.
Смерть комиссара
Последующие три дня обороны (24-26 июня) стали трагедией Ефима Фомина: стало ясно, что прорыв невозможен, а выход немецких подразделений на позиции вдоль реки Мухавец отсек доступ к воде. В "Доме офицеров" находилось почти полтысячи защитников: в подвалах начали умирать раненые. Врач, не выдержав, застрелился. Отказавшийся от прорыва Фомин стал скорее координатором различных групп: наиболее активные пытались прорваться, уведомляя комиссара о своих действиях (в том числе и для усиления огня прикрытия). Но попытки прорыва заканчивались разгромом, и лишь редким бойцам удавалось вернуться обратно.

26 июня перекрытия "Дома офицеров" были взорваны немецкими саперами, а оставшиеся защитники сдались в плен. Среди них и Ефим Фомин.
Обстоятельства гибели комиссара были иными, чем считалось в канонической версии, положенной в основу литературно-художественных произведений и музейных экспозиций.
"Комиссар был продан тут же", - вспоминал плененный вместе с Фоминым младший сержант Денис Алексеев. Николай Гутыря утверждал, что это было уже на западном берегу Буга: "Вышел их переводчик и спросил, кто из вас говорит по-немецки. Минуты две молчания, и с нашей стороны выходит один бывший боец. Он оказался старшим сержантом 84-го полка, по национальности немец Поволжья.... Тот ему сказал, чтобы комиссары и евреи вышли наперед. Этот изверг объявил это и предупредил, что если не выйдете, то я сам выведу, ибо я вас знаю... Рядом со мной лежащий комиссар тов. Фомин пожал мне руку, сказал: "Прощайте, товарищи! Крепитесь..." и пошел наперед больной, тихой, изнуренной походкой. На вопрос немца-переводчика: "Ты комиссар?" - он ответил: "Я комиссар Фомин"... На вызов больше никто не выходил"3.
"От нас его сразу взяли - комиссара вели совсем отдельно и говорили всем, что это комиссар", - вспоминал Денис Алексеев. Пленных перевели через деревянный мост4, подвели к "какому-то каменному складу, обнесенный проволокой5"... "Комиссар стоял от нас отдельно за проволокой, его охраняло много гитлеровцев, и он просил пить". Денису Алексееву запомнилась жажда его командира: "Нас никого к нему не допустили".
О последних минутах комиссара вспоминал Николай Гутыря:
"Ровно пять минут прошло, подходят три гитлеровца с винтовками, скомандовали вперед полковому комиссару (нашему отцу, как мы его звали) тов. Фомину. Он поклонился, помахал рукой, сказал: "До свидания, товарищи" - и пошел вперед, куда его повели. Отвели от нас метров за 50, за небольшой бугорчик возле вала, и немедленно прозвучал один винтовочный выстрел..."

Воспоминания военфельдшера 84-го сп Сергея Милькевича:
"Когда нас перевели через Буг и усадили на площадке перед ДОТом, туда привели комиссара Фомина, посадили отдельно и с насмешкой фотографировали его и нас. Немецкий офицер через переводчика доказывал комиссару, что напрасно так долго оборонялись. Через несколько минут комиссара одного, в сопровождении 4 немцев, отвели за ДОТ и послышались выстрелы. Надо полагать, что он был расстрелян".
В хранящемся в Центральном музее Вооруженных сил письме защитника крепости Александра Филя содержится схема, изображающая место расстрела комиссара Фомина6.
Однако в 1950-е гг. на основании воспоминаний одного из защитников появилась версия, ставшая затем официальной, что якобы Ефим Фомин был расстрелян у Холмских ворот. Возможно, расстрел у Холмских ворот тоже имел место, но расстрелян там был парторг 33-го оип Лаврентий Макаренко.
На других участках
Среди известных нам участков, чья оборона продолжалась хотя бы более суток, "политическая линия" отсутствовала в расположении 333-го сп, 44-го сп, 455-го сп: там было кому командовать и без политруков. Активная оборона на этих участках была подавлена к полудню 24 июня.

Помимо комсорга Алексея Шугурова известен и еще один "рядовой" политработник, командовавший боем воинской части, - 20-летний заместитель политрука Шиман Шнейдерман принял на себя командование почти сотней бойцов 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД.
Два дня пограничники Западного острова сражались под командованием политрука: Григорий Самусь (исполнявший обязанности замполита курсов шоферов управления погранвойск Белорусской ССР) был единственным политработником погранвойск в крепости.
Среди "нештатных" политработников следует отметить и комиссара Восточного форта, заместителя знаменитого майора Петра Гаврилова. Имя этого комиссара неизвестно до сих пор, но здесь замполит стал действительно комиссаром (так он называется и в немецких документах, и среди защитников), общее управление участком велось через "партбюро" (куда вошли представители частей, оборонявшихся в форте).
Нуждается в дополнительном изучении и роль в обороне замполита 75-го орб батальонного комиссара Виктора Венедиктова. Несколько дней он сражался буквально в полусотне метров от расположения своей части, так и не сумев пробиться к ней сквозь плотный огонь (для этого нужно было переплыть Мухавец). Не организовав вывод техники и личного состава, Венедиктов принял свое решение. Начальник штаба 75-го орб Петр Долженко вспоминал о Венедиктове: "Он вернулся к ДНС (домам начсостава), и я предложил ему вырваться из крепости на танкетках батальона ... а он отказался"7.
Оставшись в крепости, Венедиктов возглавил оборону в одном из помещений ДНС8. По отрывочным сведениям, можно предположить, что у защитников кончились патроны, и они оборонялись собранным немецким оружием. Большей части бойцов Венедиктов разрешил сдаться в плен, а остальные продолжали сражаться, отбиваясь немецкими гранатами: одна из них взорвалась в руке самого комиссара...
Необходимо сказать и о политработниках 98-го отдельного дивизиона противотанковой обороны - заместителе командира дивизиона по политической части старшем политруке Николае Нестерчуке и ответственном секретаре бюро ВЛКСМ - заместителе политрука Григории Деревянко. Их дивизион стал одной из немногих частей, имевших к началу войны все командование непосредственно в расположении, однако при попытке выхода в район сосредоточения колонна дивизиона была рассечена: командир (капитан Николай Никитин) вместе с парторгом (политруком Александром Гильфандом) сумели прорваться, а остальные вернулись в крепость. Николай Нестерчук погиб в ходе боя, а Григорий Деревянко, по имеющимся данным, продержался в крепости вплоть до 23 июля, став одним из ее последних защитников.

Большинство заместителей командиров по политчасти, оказавшихся в крепости, возложив на себя полномочия командиров, достойно проявили себя в сложнейших условиях, а опора на "политическую линию" стала дублирующим элементом боевого управления при разрушении сложившейся штатной структуры. Предвоенная политработа оказалась связующим звеном для бойцов различных частей - их участие в полковых и дивизионных комсомольских и партийных мероприятиях обеспечило горизонтальные связи, что оказались как нельзя более востребованными в период обороны Брестской крепости.
Автор выражает искреннюю признательность Юрию Фомину (Брянск) за помощь в подготовке материала.
- 1. Сектор кольцевой казармы, примыкавший к Трехарочным воротам, названный так немцами очевидно из-за близости к зданию Белого дворца (бывшего офицерского собрания).
- 2. Брест. Лето 1941 / под ред. К. Ганцера. Смоленск, 2017. С. 451-452.
- 3. Бешанов В.В. Брестская крепость. М., 2009. Стр. 315.
- 4. Очевидно - Южный мост (южнее Южного острова).
- 5. Очевидно - сборный пункт военнопленных у форта VI (на развилке дорог в полутора километрах юго-восточнее Тересполя).
- 6. Центральный музей Вооруженных сил. Документальный фонд. Б-4/271. Письмо А.М. Филя.
- 7. Алиев Р.В., Рыжов И.Ю. Брест. Июнь. Крепость. В 2 кн. М., 2014. Кн. 2. Ч. 2. С. 125.
- 8. Возможно - в одном из казематов т.н. "пкт 145" (вала напротив Дома офицеров). Примечательно, что и сам участок обороны, и роль Венедиктова до сих пор остаются вне официальной истории обороны крепости (в пкт 145 работает кафе "Цитадель"), хотя оборону здесь держали дольше, чем в Доме офицеров.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем