Мой Бессмертный девчачий зенитный полк

Мой папа - крайний слева в ряду офицеров-мужчин.

Мама - вторая справа во втором сверху ряду.

Экзамены 1941 года

Мой папа Конопляник Александр Дмитриевич - из белорусских крестьян. Его отец очень хотел, чтобы единственный сын в многодетной семье стал специалистом. И мечта сбылась в 1937 году: после семилетки, рабфака, педагогических курсов Александр стал студентом физико-математического факультета Ленинградского педагогического института им. Герцена.

Последний экзамен он сдал 22 июня 1941 года. А уже в июле стал курсантом Высшей военной школы Красной армии в Перми, по окончании которой был направлен в 1740-й зенитный полк под Москву.

Мамин отец - из семьи венгерских крестьян, солдат австро-венгерской армии, попавший в русский плен в начале Первой мировой войны и содержавшийся в лагере под Оренбургом. Там он познакомился с моей бабушкой, в 1919 году они решили пожениться и уехать в Венгрию. Но дорога пролегала через Москву, где дедушка заболел тифом, а когда поправился, Венгерская Республика была уже низложена и путь туда был закрыт. Так семья моей мамы стала московской.

15 июня 1941 года у мамы был выпускной вечер в школе. Она подала документы в геологоразведочный институт, который переформатировали в факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Но проучиться в престижнейшем вузе довелось лишь пять недель. 8 октября 1941 года на общем собрании университета генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов сказал: немецкая армия прорвала фронт, занятия прекращаются. Студентам предлагался выбор: записаться в ополчение и тут же идти на фронт; поработать на химическом заводе; отправиться рыть противотанковые рвы в районе деревни Крылатское.

Мама. Фото: Личный архив.

Мама выбрала ополчение. Но получила от ворот поворот - возрастом недотянула. И только в апреле 1942 года сумела пройти все комиссии - в том числе медицинскую. Заключение окулиста - "наличие эффекта стереоскопии" - стало пропуском на фронт: быть тебе в зенитной артиллерии дальномерщиком.

Подмосковные вечера

9 апреля 1942 года мама с группой девушек (впоследствии стали ее подружками) попала служить в 1740-й зенитный артиллерийский полк ПВО Московского фронта противовоздушной обороны (МФ ПВО) 53-й зенитной артиллерийской дивизии (53 ЗАД). Дивизия предназначалась для обороны Москвы, зенитная батарея (четыре 85-мм орудия) располагалась на задах деревни Митино. Как пишет мама, армия еще не была готова массово принять девушек. Не было обмундирования: шинель и гимнастерки еще можно ушить-подшить, но с обувью беда - размеры от 40-го и выше на женскую ножку 33-35-37-го размера. Жить поначалу пришлось в землянках, вместе мужчина-командир и женщины-солдаты, поэтому девчонки первый месяц спали в одежке. Зато при объявлении тревоги успевали уложиться в норматив готовности. Правда, нагрянувшая вскоре комиссия устроила колоссальный разнос за неуставной сон - и девчонки остались в землянке одни.

Страница маминых воспоминаний. Фото: Личный архив.

Распорядок дня: четыре часа положение N 1 (тревога), четыре часа положение N 2 (отбой). По тревоге все находятся на своих местах у орудий и приборов, во время отбоя изучают технику и занимаются бытовыми делами. Как написала мама в своих воспоминаниях, "самолеты сбивали в основном наши истребители. Зенитные батареи устанавливали в своем секторе заградительный огонь - сплошной заслон из разрывов снарядов на уровне полета вражеского самолета, на той высоте и дальности, координаты которых определили дальномерщики (в этом и заключалась работа ее отделения. - Авт.). Однако при наступлении немецких войск наша батарея (декабрь 1941 года) сбила один самолет. Когда же противник прорвал фронт, стреляли по танкам прямой наводкой..."

Папа. Фото: Личный архив.

Встреча с судьбой

В середине июня 1942 года, пишет мама, на батарею прислали нового командира огневого взвода - старшего лейтенанта Конопляника А.Д. И спустя месяц ей донесла подружка, что ст. л-т Конопляник сказал своему коллеге, командиру взвода управления лейтенанту Емелину, с которым совместно жил в землянке, что "на этой девчонке он женится". Это вызвало у мамы буйный гнев и негодование. Но за год мягкого уважительного с ней обхождения ст. л-т Конопляник смог влюбить мою маму в себя.

В течение этого года мама стала мл. сержантом и командиром отделения дальномерной разведки. Ее отделение попало в число лучших дальномерщиков полка, а потом стало и лучшим отделением дальномерщиков дивизии. А она получила награду - значок "Отличный артиллерист". Как лучшему командиру отделения, маме стали рекомендовать вступить в партию. Согласилась. Написала в анкете все как есть (в том числе о репрессированном отце-венгре) - на этом ее эпопея со вступлением в партию завершилась. Слава богу, что из армии не отчислили, значок "Отличный артиллерист" не отобрали и воинского звания не лишили.

Однако то, что мама - "дочь врага народа", аукнулось моему папе при рассмотрении вопроса о его приеме в члены ВКП(б) летом 1944 года. Ему поставили условием забыть о существовании на батарее мл. сержанта Конья. Однако он проигнорировал это требование и в итоге был переведен на другую батарею. По счастью для моих родителей - стоявшую недалеко, у деревни Куркино, поэтому они смогли до конца войны иногда общаться друг с другом.

Девчонки-зенитчицы с батареи родителей собирались у нас дома после войны по нескольку раз в году (всегда - на День Победы и на День артиллерии) и вспоминали лишь смешные, курьезные, веселые эпизоды из военного прошлого, балагурили, смеялись, подшучивали друг над другом. А я, повзрослев, когда их постепенно стало приходить все меньше и меньше, невольно вспоминал страшный эпизод из "Баллады о зенитчицах", их, по счастью, миновавший...

Сын в своем рабочем кабинете. Фото: Личный архив.

Когда папы не стало в 2002 году, на прощание с ним пришли последние оставшиеся в живых три "девчонки" с его батареи. Одна из них вышла вперед и сказала: "Прощай, наш командир..." До сих пор у меня в душе звучат пронзительным рефреном эти слова. Мамы не стало в 2012-м - она ушла последней из моего Бессмертного 1740-го зенитного "девчачьего" полка.

Роберт Рождественский

Баллада о зенитчицах

• Как разглядеть за днями
• след нечеткий?
• Хочу приблизить к сердцу
• этот след...
• На батарее
• были сплошь -
• девчонки.
• А старшей было
• восемнадцать лет.
• Лихая челка
• над прищуром хитрым,
• бравурное презрение к войне...
• В то утро
• танки вышли
• прямо к Химкам.
• Те самые.
• С крестами на броне.
• 
  
• И старшая,
• действительно старея,
• как от кошмара заслонясь рукой,
• скомандовала тонко:
• - Батарея-а-а!
• (Ой мамочка!..
• Ой родная!..)
• Огонь! -
• И -
• залп!
• И тут они
• заголосили,
• девчоночки.
• Запричитали всласть.
• Как будто бы
• вся бабья боль
• России
• в девчонках этих
• вдруг отозвалась.
• Кружилось небо -
• снежное,
• рябое.
• Был ветер
• обжигающе горяч.
• Былинный плач
• висел над полем боя,
• он был слышней разрывов,
• этот плач!
• Ему -
• протяжному -
• земля внимала,
• остановясь на смертном рубеже.
• - Ой, мамочка!..
• - Ой, страшно мне!..
• - Ой, мама!.. -
• И снова:
• - Батарея-а-а! -
• И уже
• пред ними,
• посреди земного шара,
• левее безымянного бугра
• горели
• неправдоподобно жарко
• четыре черных
• танковых костра.
• Раскатывалось эхо над полями,
• бой медленною кровью истекал...
• Зенитчицы кричали
• и стреляли,
• размазывая слезы по щекам.
• И падали.
• И поднимались снова.
• Впервые защищая наяву
• и честь свою
• (в буквальном смысле слова!).
• И Родину.
• И маму.
• И Москву.
• Весенние пружинящие ветки.
• Торжественность
• венчального стола.
• Неслышанное:
• "Ты моя - навеки!.."
• Несказанное:
• "Я тебя ждала..."
• И губы мужа.
• И его ладони.
• Смешное бормотание
• во сне.
• И то, чтоб закричать
• в родильном
• доме:
• "Ой, мамочка!
• Ой, мама, страшно мне!"
• И ласточку.
• И дождик над Арбатом.
• И ощущенье
• полной тишины...
• ...Пришло к ним это после.
• В сорок пятом.
• Конечно, к тем,
• кто сам пришел
• с войны.
• 1973 г.