"Тогда был звон по всем приходским церквам во вся колокола"

При Петре I процесс европеизации страны приобрёл характер невиданного ранее, радикального переворота, бескомпромиссного принесения в жертву западническим реформам духовной и культурной самобытности России. Во многом это обуславливалось самой личностью преобразователя, внешней обстановкой его детства и отрочества, усвоенным им тогда "воспитанием" и "образованием".

Пётр родился в Москве 30 мая 1672 года, о чём рано утром жителей столицы известили колокола Кремля и других московских колоколен. Весёлый перезвон и торжественные молебны продолжались весь этот день: так по традиции отмечалось прибавление семейства в царском роду¹. Когда Петру не исполнилось ещё и четырёх лет, он остался, после смерти Алексея Михайловича, без отцовской мудрой опеки, не получив ни продуманного воспитания, ни основательного образования. Начальное, "славянское учение" ему, правда, было преподано: Пётр освоил "наизусть, вдолбёжку" азбуку, Часослов, Псалтирь, даже Евангелие и Апостол, так что впоследствии он читал на клиросе и пел "не хуже дьячка"². Но нет никаких свидетельств, что в эту пору он был по-настоящему воцерковлён. Православие, церковные таинства, судя по всему, не вошли в его сознание как прочная система взглядов.

Вместе с фактически опальной матерью Натальей Кирилловной Пётр вынужден был покинуть Кремль, о котором у него остались тягостные и даже страшные воспоминания. Кровавые ужасы Стрелецкого бунта, пережитые им в десятилетнем возрасте под надрывный звон столичных набатов, оказали глубокое воздействие на его натуру, на отношение ко всему строю московской жизни, её порядков и обычаев.

В правление Софьи Пётр почти всё время жил в селе Преображенском, на берегу Яузы, в трёх верстах от Москвы. Предоставленный самому себе, он предавался здесь всецело захватившей его страсти к воинским "потехам". Исключительный интерес к военному делу и судостроению привели Петра в находившуюся по соседству с Преображенским и выглядевшую нарядным западноевропейским городком Немецкую слободу, где начался новый этап его "образования". Неопытный 16-летний Пётр мало-помалу был захвачен непривычными для него формами жизни и отношений, царившими в быту, в духовной и культурной жизни слободы, "наслаждался опьянявшим его и чарующим воздухом западного "просвещения"³.

Вместе с тем давали о себе знать и прежние, главные увлечения Петра - военное дело и кораблестроение. Благодаря им он вновь оказывался в традиционно-русской культурной среде, с её особой звуковой атмосферой, окрашенной, кроме всего прочего, и колокольным звоном. Чтобы основать верфь для постройки кораблей, Пётр отправился в 1693 году в Архангельск, где его почти всё время сопровождал звон колоколов. "Двинский летописец" следующим образом описывает встречу Петра в Холмогорах и Архангельске: "В 28 день… царь Пётр Алексеевич… изволил в первом своём походе со своими ближними людьми прити на судех ко граду Холмогорам. И как ис под Костромской волости суда явились, и тогда был в соборе благовест в один колокол, покамест судами против города к берегу пристал. А как изволит в карету сесть и шествовать через город […] тогда в соборе учинится звон во все колокола… А как посадами плыли, тогда был звон по всем приходским церквам во вся колокола"⁴.

Во время долгого, длившегося почти полтора года, пребывания своего за границей - в Голландии, в Лейдене и Амстердаме - в 1698 году он впервые знакомится с карильонной музыкой - одним из ведущихнаправлений западноевропейского колокольного искусства, а затем посещает карильоны в Гамбурге, Риге и Данциге⁵.

"Великое посольство" явилось для Петра "последним актом самообразования". Он сжился с обычаями европейских стран, утвердился в намерении реформировать жизнь в России по западным образцам⁶. Раздражённое неприятие прежних старомосковских порядков особенно усилилось в Петре, когда он был вынужден прервать пребывание за рубежом в связи с известием из Москвы о новом Стрелецком бунте. Ещё до его возвращения в столицу бунт был подавлен и стрельцы наказаны, но Пётр организовал над ними дальнейшую, особо жестокую расправу, словно стремясь страхом парализовать всякое сопротивление своим нововведениям. Они касались поначалу вроде бы сторон внешних: бритьё бород, западная мода в одежде, перемена календаря и т. п. Но в России весь жизненный уклад был пронизан высоким религиозным смыслом, поэтому петровское "брадобритие" стало не просто привнесением новой обиходной нормы, но явилось покушением на духовную традицию, на исконные миропредставления русского народа⁷.

Действия царя показывали, что вера Петра, пронизанная протестантским духом, была для него лишь неким фоном, ритуалом, обрядом. "Небесное" в исповедании Петра, судя по всему, отнюдь не являлось абсолютно приоритетным по отношению к "земному", в интересах последнего допускалось пожертвовать первым: ради достижения тех или иных своих целей власть могла позволить себе попрание святыни.

Именно к такого рода действиям следует отнести одно из известнейших событий петровского правления - переливку церковных колоколов на пушки после поражения, нанесённого шведами русским войскам под Нарвой в 1700 году, когда в руках противника оказалась вся наша артиллерия. Пётр решился на меру неслыханную: он повелел собрать часть колоколов "со всего государства, с знатных городов от церквей и монастырей" для литья пушек и мортир⁸.

Однако использование колокольного металла для производства орудий было сопряжено со многими сложностями, так как бронза с большим содержанием олова имеет низкие механические свойства и оказалась непригодной для литья пушек. В этой связи не бесспорны данные, что к июню 1701 году "была снята со звонниц, переплавлена и перелита в пушки четвёртая часть церковных колоколов России"⁹, что, разумеется, не снимает с Петра исторической ответственности за скоропалительные, непродуманные меры, являвшиеся к тому же святотатством по отношению к колоколам. Та же линия прослеживается и во многих других его антицерковных действиях.

Среди них особенно вызывающий, демонстративный характер носили кощунственные, полные откровенного цинизма карнавальные "ассамблеи" Петра вместе с его "всешутейшим и всепьянейшим собором", которые не могли восприниматься иначе, как глумление над церковью, над храмовой службой. В ходе этих "забав" царь не останавливался и перед широким использованием церковных колоколов, причём их звон соединялся с какофонией скоморошьих музыкальных инструментов - сочетание, совершенно неприемлемое с точки зрения бытовавших прежде на Руси традиций.

Параллельно с этими "шутейными" акциями Пётр готовил серьёзные церковно-административные преобразования, которые призваны были окончательно оформить подчинение всей духовной жизни в государстве светской власти. Решающим событием здесь явилось открытие в феврале 1721 года "Святейшего Правительствующего Синода", заменившего собой патриаршее правление в церкви.

Синод издавал указ за указом, "воспрещавшим" и "отменявшим" исторически сложившиеся формы церковной жизни, включая те из них, в которых предусматривалось использование колокольного звона. Прежде, например, традиционно было закреплено "участие" колоколов в торжественных, популярных в народе крестных ходах; императорским указом 1722 года Пётр запретил крестные ходы, "не имеющие довольной причины"¹⁰.

Особенно сильный удар нанесла церковная реформа по монастырям. Пётр стремился сократить число монастырей и монахов, установить строгий надзор за ними и ограничить их права и льготы. У обителей были отняты их земли и доходы, что ко всему прочему лишало монастыри возможности поддерживать на должном уровне и их колокольное "хозяйство".

Здесь Синод подавил всякую самостоятельность обителей, запретив им на их деньги не только вновь лить колокола, но и переливать старые и разбитые. Колокольное дело ставилось под строгий контроль центральной власти. В синодальном определении от 23 февраля 1722 года говорилось: "Во всех Всероссийского государства монастырях колоколов вновь из казны монастырской не делать, и старых и ежели где есть разбитые, то и тех разбитых без повелительного указу из Святейшего Синода не переливать, и в строение тех колоколов через собирателей… денег и прочего не собирать и нигде не просить…"¹¹

Вытеснение церковного влияния из всех основных направлений общественной и культурной жизни непосредственно затронуло при Петре и сферу официальной звуковой символики. "Аудиоландшафт" заложенного в мае 1703 года Санкт-Петербурга отражал коренную трансформацию прежних идеологических установок "Третьего Рима", возврат к некоторым принципам "Рима первого", языческого.

В торжественных церемониях Петербурга активно применялись средства, олицетворявшие земную мощь государства: пушечная и ружейная стрельба, бой барабанов, игра военных оркестров, фейерверки и тому подобное. Вместе с ними широко использовались и колокола, но не как выразители "сил небесных", а как символы императорской силы и власти¹².

В культуре новой столицы традиционная литургическая функция колокольного звона постепенно отходила на второй план, расширилось его применение в целях по преимуществу светских. Колокола начали играть значительную роль в утверждении новой церковно-государственной праздничной системы, постепенно создававшей альтернативу традиционному церковному праздничному кругу. Военные победы по всей столице отмечались "целодневным" или трёхдневным церковным звоном, а в особо торжественных случаях, таких как Ништадтский мир, звоном семидневным¹³.

Пушечная и ружейная пальба совмещалась с колокольным звоном в Петербурге не только во время государственных торжеств, но и в праздничные дни канонического церковного круга. В правление Петра появляется обычай "военизированного" церемониала праздника Пасхи. Компонентом церковных торжеств становятся также фейерверки и иллюминации - светские "искусства", театрально-зрелищный характер которых был чужд православной литургической традиции.

Пушечные и ружейные салюты, барабанная дробь и световые эффекты в праздничные дни, вероятно, объяснялись и личными пристрастиями Петра. Артиллерией в разных её видах он увлекался с детских лет, любимым его музыкальным инструментом давно, ещё со времени преображенских "потех", стал барабан, а его страсть к изготовлению и организации фейерверков лишь немного, пожалуй, уступала привязанности Петра к морю и кораблям¹⁴.

Его сознание было настроено на конкретное, видимое; ему легко давались пластические искусства, нравились сложные планы построек, но абстрактное Пётр воспринимал слабо, он сам признавался, например, что не любит музыки, и с трудом переносил на балах игру оркестра. Тем не менее ему пришлась по вкусу западноевропейская "колокольная игральная музыка" - "клокшпили", или карильоны, их "техническое совершенство в соединении с механической регулярностью". Карильоны, появившиеся на главных петербургских православных соборах рядом с традиционными колоколами, стали непременными "участниками" новых "потешных" церемониалов.

Пётр торопил со строительством колокольни при петербургском соборе Петра и Павла, чтобы оборудовать на ней заморскую "диковину" - карильон. В наказе царя от 24 января 1715 года говорилось: "На колокольне, которая в городе, как возможно скорее отделывать, дабы в будущем 1716 году возможно на оной часы поставить, а церковь делать исподволь".

На колокольню были помещены механические куранты и ручные карильоны, выписанные из Европы, за которые были заплачены огромные деньги. Поскольку главное значение "колокольной музыки" для Петра заключалось в европейском престиже новой столицы, денег он не жалел. Сумма стоимости Петропавловского карильона, возможно многократно умноженная, обязательно доносилась до сведения приезжавших в Петербург иностранцев.

Увлекаясь западной "колокольной музыкой", Пётр в то же время не оставлял без внимания и церковные колокола: основные петербургские храмы помимо своего прежнего, религиозного назначения приобретали функцию своеобразных символов новой государственности. Все главные соборы Петербурга так или иначе были связаны с прославлением императора и имперской мощи; значимым звуковым выражением этой доминирующей идеи стал традиционный церковный звон¹⁵.

Постоянную заботу Пётр проявлял по отношению к наиболее значимым колоколам России - Московского Кремля и Троице-Сергиева монастыря. Во время пожара, вспыхнувшего в Кремле 19 июня 1701 года, были уничтожены два главных колокола: Большой Успенский, весом в 10 тысяч пудов, отлитый в середине XVII века, и Большой Воскресный (2,5 тысяч пудов, 1601). Уже 30 июня Пётр повелел перелить Воскресный колокол с прибавкой металла, доведя его вес до трёх тысяч пудов; в начале лета 1704-го он занял своё место на звоннице.

Не оставалось без "высочайшего" внимания и колокольное хозяйство обители преподобного Сергия, с которой Петра связывали воспоминания о важных событиях его жизни.

Он следил за благосостоянием монастыря: ещё в начале 1690-х годов делал туда крупные вклады, которые использовались и для выплавки колоколов обители. Так, в 1708 году для Троице-Сергиева монастыря по распоряжению Петра был отлит колокол, получивший прозвище "Баран", весом в 161 пуд, отлитый известным мастером Иваном Моториным¹⁶.

Царь использовал опыт и технические возможности предприятия Моторина прежде всего в создании материальной части русской артиллерии, но поручал ему ответственные заказы и на изготовление колоколов.

Именно этот выдающийся мастер отлил для Успенского собора в Кремле благовестник "Воскресный" и ряд других больших кремлёвских колоколов - "Великопостный" (ок. 800 пудов), "Набатный" (152 пуда)¹⁷.

По инициативе Петра было построено несколько медеплавильных заводов - в Туле, Брянске, Азове, Ярославле. Расширению отечественного колокольного производства в значительной мере способствовали также его усилия по развитию горнодобывающей промышленности и металлургии, прежде всего в отдалённых районах Урала и Сибири.

Заслуги Петра в росте экономического и технического потенциала Российского государства вообще, и колокольного производства в частности, бесспорны. Для укрепления материальной мощи страны, для использования в этой области западного опыта Пётр не жалел ни "живота своего", ни жизней своих подданных. Однако при этом он поступился тем, что составляло, образно говоря, духовный "генофонд" народа, глубинные основы его духовности, позволявшей ему выстоять в самых жестоких испытаниях.

Пётр, по существу, разрушил идеологическую базу Московского царства. Православный святорусский идеал подменялся и заменялся секулярной идеей Великой России; в сознании власть имущих место "Святой Руси" занимают категории иного порядка: "польза Отечества", "величие империи"¹⁸. Это обстоятельство, разумеется, влияло на отношение светской власти к церкви. Правительственная политика вторгалась в сферу чисто религиозной жизни; в частности, курс Петра на копирование во всём зарубежных образцов и норм способствовал тому, что западная культура своими "чужеродными клетками" стала проникать в церковное искусство - в архитектуру, иконопись, хоровое пение.

По-своему это влияние сказалось и на колокольном звоне. Соединение его в ходе общероссийских торжеств с сугубо светской звуковой символикой свидетельствовало о профанации, кощунственном искажении той роли, которую звон, "голос церкви", когда-то играл в общественной жизни страны.

При всех заботах Петра о колокольном производстве он всё-таки не относился к колоколам как к предметам священным, чувство глубокого благоговения к ним, характерное для русского народа, ему было не свойственно. Такой подход к колокольному искусству со времён Петра I стал в XVIII веке преобладающим в правящем слое страны, тем более что в нём после Петра значительную роль стали играть иностранцы, настроенные равнодушно, а зачастую и враждебно к русской национальной культуре.

• _{1. Павленко Н. И. Пётр Великий. М. 1990. С. 5.}
• _{2. Романовы. 300 лет служения России. М. 2006. С. 187. 3. Карташев А. В. Очерки по истории Русской церкви. Т. II. СПб. 2004. С. 333.}
• _{4. Цит. по: Давыдов А. Н. Колокола и колокольные звоны в народной культуре//Колокола. История и современность. М. 1985. С. 10–11.}
• _{5. Фламандский карильон для Петропавловского собора. СПб. 2002. С. 16.}
• _{6. Боханов А. Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней. М. 2005. С. 206; Платонов С. Ф. Курс русской истории. М. 2006. С. 399.}
• _{7. Боханов А. Н. Указ. соч. С. 207–208.}
• _{8. Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. IV. СПб. 1863. С. 70. Указ о таком изъятии колоколов не сохранился, в архивах он не был найден, но сам Пётр упоминал о нём в «Гистории Свейской войны»//Павленко Н. И. Указ. соч. С. 148.}
• _{9. Масси Р. К. Пётр Великий. Т. I. Смоленск. 1996. С. 93.}
• _{10. Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. М. 2007. С. 614; Великорецкий крестный ход. Киров. Б. г. С. 7.}
• _{11. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего правительствующего Синода. Т. 2. СПб. 1879. С. 401.}
• _{12. Чудинова И. А. Пение, звоны, ритуал. Топография церковно-музыкальной культуры Петербурга. СПб. 1994. С. 38.}
• _{13. Там же. С. 37–38.}
• _{14. Масси Р. К. Указ. соч. С. 117; Соловьёв С. М. Указ. соч. С. 497.}
• _{15. Чудинова И. А. Указ. соч. С. 26.}
• _{16. Спирина Л. М. О колоколах Троице-Сергиева монастыря//Колокола. История и современность. М. 1985. С. 128, 129.}
• _{17. Там же. С. 49; Виденеева А. Е., Коновалов И. В. О колокольном наборе Московского Кремля в XVIII столетии// История и культура Ростовской земли. 2003. Ростов. 2004. С. 468.}
• _{18. Боханов А. Н. Указ. соч. С. 199.}