Россия без Петра
Давайте посмотрим, что могли узнать о петровском времени читатели любопытнейшего труда вождя советских историков, "академика в буденовке" Михаила Николаевича Покровского (1868-1932). Его "Русская история в самом сжатом очерке" в 1921-1933 гг. выдержала целых десять изданий и представляла официальную трактовку исторических событий. "Сознательному рабочему", для которого Покровский писал эту книгу, знать о Петре I было особенно ничего и не нужно.
Обратившись к изданию 1933 г., мы вообще не увидим там изложения внутренней политики Петра с его преобразованиями. Вместо этого академик догматически сводит политику самодержавия к любимому им "торговому капиталу" (проще говоря, купечеству, роль которого необоснованно преувеличивалась): "Из всех форм капитала к самодержавию ближе всего был торговый капитал, опираясь на который, самодержавие росло, опираясь на который, феодальное государство чисто средневекового типа переросло в бюрократическую монархию. Без феодализма вообще не было бы самодержавия. Без торгового капитала власть феодального монарха не пошла бы дальше Ивана III. А самодержавие дало не только Петра I, но и Александра II и даже псевдоконституцию Столыпина. Дальше по своей феодальной природе оно приспособляться не могло и пало"1.
Покровский постарался избежать сколько-нибудь положительного отзыва о Петре. Эпоха эта безлична, в том числе и в повествовании о победе над шведами в Северной войне. Здесь "сознательному рабочему" следовало знать не о полководческом искусстве царя, а о преимуществе русского ружья над шведским: "Старый фитильный мушкет Смутного времени заменился кремневым ружьем. На конце этого ружья был привинчен штык, может быть, главное военное изобретение тех дней. Дело в том, что пехота XVII столетия не умела еще соединять холодное оружие с огнестрельным. Половина была вооружена огнестрельным оружием - мушкетами, а половина - копьями. Таким образом, когда войска стреляли и когда они дрались врукопашную, одинаково половина силы пропадала даром. Штык дал возможность быть одновременно и стрелком и копейщиком и таким образом удвоил силу пехоты. Следует отметить, что шведы еще не усвоили этого изобретения, а в Москве этим воспользовались: солдаты Петра имели ружья со штыками"2. И большую войну, если верить академику, выиграл не Петр и не Россия, а все тот же торговый капитал: "Московский торговый капитал блестяще выдержал испытание и мог теперь не бояться ни Швеции, ни Польши"3.
Негативных мнений о первом императоре в безличном повествовании Покровского тоже не так много. Ведь "сознательный рабочий" мог найти информацию о "гении Петра" во множестве дозволенных при советской власти источников, в том числе у Пушкина, которого рьяные литераторы-марксисты собирались "сбросить с парохода современности", но так и не сбросили.
Поэтому академик больше бичует самодержавие вообще, а Петр под его пером "невелик" прежде всего в брачно-семейных отношениях: "Разве только в уголовном отделении каторжной тюрьмы можно было найти на человеке столько грехов, сколько несли на себе "благочестивейшие, самодержавнейшие" российские императоры [...]. Ложь и обман составляли суть тогдашней торговли, ложь и обман были сутью русского "высшего" общества XVIII и начала XIX вв. Порядочные люди, даже из дворян, бежали от двора, как от чумы. Петр, прозванный льстивыми историками "великим", запер жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине, которая раньше была горничной одного пастора (лютеранского священника) в Эстонии. Своего сына Алексея он собственноручно пытал, а потом велел тайно казнить в каземате Петропавловской крепости [...]. Он умер (1725 г.) от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену, которая пережила его только на два года. Трудно, впрочем, наверное сказать, что было причиной ее преждевременной смерти - сифилис или алкоголизм: дорвавшись до царского престола, эта бывшая горничная, не умевшая подписать своего имени, проводила за бутылкой весь день и большую часть ночи"4.
Итак, "самый сжатый очерк" Покровского представил массовому читателю первых лет советской власти Россию Петровской эпохи практически вообще без Петра. Академик очень старался, ведь в его многотомной "Русской истории с древнейших времен" царь-преобразователь, несмотря на преобладание негативных характеристик, был на месте и аттестовался разнообразно, а большая глава об этом времени называлась "Петровская реформа"5.
Вульгаризатор Горбачев
Концепция Покровского долго оказывала на его современников прямо-таки магическое воздействие. Многие шли дальше своего мэтра и доводили теорию торгового капитала до абсурда. Именно так расправился с Петровской эпохой молодой ленинградский литературовед Георгий Ефимович Горбачёв (1897-1937) по прозвищу Жорж-Морж, помимо гимназии успевший немного поучиться на историко-филологическом факультете Петроградского университета. Это был типичный советский марксист-недоучка, бывший меньшевик-интернационалист, потом рьяный большевик, политработник Красной армии в Гражданскую войну и доцент кафедры русской литературы Ленинградского университета. Георгий Ефимович был хорошим знакомым и верным сторонником Л.Д. Троцкого, весьма интересовавшегося литературным процессом, но до вульгарного толкования истории русской словесности в духе торгового капитала не доходившего.
Репрессированный как троцкист, литературовед Горбачев лихо прошелся по петровскому времени в своей книге "Капитализм и русская литература". Выражение "великий Петр" он намеренно заключает в кавычки, уверяя, что царь "был не более как верным исполнителем воли торгового капитала, частью уже перешедшего в промышленность". Того же порядка и рассуждения о причинах реформ и мотивах внешней политики эпохи: "Революция Петра и его унаследованные от предшественников на троне войны на побережьях Балтийского, Черного и Каспийского морей были лишь устранением исторических и географических препятствий на пути к расширению возможностей капиталистического развития"6.
Капитализм и торговый капитал мерещатся Горбачеву повсюду, даже там, где их на самом деле и в помине не было. И государством, оказывается, управлял не сам царь: "В эпоху Петра торговый капитал пытался овладеть государством непосредственно, дворян использовать как простых, а не несменяемых приказчиков и сколотить государство не простое, а деловое, пропахшее и вверху смолой, крепким табаком и ворванью. Однако сопротивление дворянства и слабость купечества заставили уже Петра пойти на компромиссы"7. Тут ленинградский доцент сам себе противоречит. Если купечество было слабым, то кто же от имени торгового капитала пытался овладеть государством? Никакого ответа на этот вполне естественный вопрос в книге не дается. Налицо явная вульгаризация исторического процесса.
Просветитель, купец и мореплаватель
Однако в отличие от своего кумира академика Покровского литературовед Горбачев усматривает в деятельности Петра кое-что положительное и даже "прогрессивное". Похоже, здесь сказалось образование, полученное будущим марксистом в царской гимназии: "Дальнейшее развитие промышленного и торгового капитала потребовало освобождения идеологии от церковных форм, большего приближения к европейской, давно светской, культуре, что выразилось в петровской реформе языка, алфавита и самого направления просвещения и литературы. Создается литературный язык на основе языка национального, объединенного развитием торговли"8. И это явление совсем не отрицательное: "В основном господствующие классы в XVIII в. при всех своих колебаниях в сторону реакции, при всей пассивности своей массы и распущенности своих верхов все же творили по-своему прогрессивное дело. Это было дело укрепления централизованной, сильной в военном отношении, национальной монархии как базы развития капитализма. Поэтому они сделали своим верным слугою холмогорского зажиточного мужика Ломоносова, отняв эту гениальную силу у "подлого народа" и приняв его в свою среду"9.
По ходу изложения Горбачев иногда возвращается к риторике в стиле Покровского: "Оды и речи в честь Петра - это, конечно, оды в честь настоящего самодержца всея Руси - торгового капитала"10. Но это скорее ритуальная фраза, и именно при характеристике тех самых од ленинградский филолог начинает писать совсем другим, экспрессивным стилем, и уже не торговый капитал, а сам Петр логично становится создателем своей империи, а его государство аттестуется как "великое" и "развивающееся": "Ода, воспевающая блеск российского оружия, величие императорского трона и особенно основателя Петербургской империи, завоевателя, просветителя, купца, промышленника и мореплавателя - Петра, должна была перевоспитать российское шляхетство"11.
А дальше Горбачев почти восторженно восхваляет петровское наследие, а его аргументация здесь вполне созвучна идеям романа "красного графа" Алексея Толстого "Петр Первый", две первые книги которого увидят свет в 1934 г.: "Из деревенских лежебоков, безграмотных сельских хозяев, жителей уездной глуши, не видящих дальше околицы своего поместья; из недисциплинированных, трусливых и раболепных, грубых, близоруких, лукавых и лишенных всякого понятия о личной честности, степных и лесных полуфеодалов - надо было сделать строителей и правителей развивающегося великого государства. Надо было привить им уважение к просвещению, без которого управлять торговой монархией, вступившей в конкуренцию с европейскими странами, было невозможно"12.
Может даже показаться, что доцент ЛГУ идеализирует итоги реформ Петра: "Надо было превратить дворянских недорослей в храбрых офицеров; хищных полуфеодалов, не признававших ни местных властей, ни законов, готовых устраивать друг на друга разбойничьи наезды, - в дисциплинированных и относительно честных чиновников; пассивных, эгоистических диких помещиков надо было заинтересовать в могуществе и процветании общедворянского государства. Надо было "обывателей" превратить в граждан, в правителей, в защитников монархии, стремящейся к завоеваниям [...]. Класс дворян и его государство шли в XVIII в. вверх, а не вниз"13.
Прощание со школой Покровского
Эти вдохновенные строчки сильно контрастируют с остальным содержанием книги Горбачева. Там еще много чего забавного для нашего привычного взгляда на отечественную историю и литературу. Вот как поменял свою профессию царь Иван Васильевич: "Полемика Ивана Грозного с князем Курбским это - спор между главой торгового капитала, стремящегося к централизации и крепкой власти, и представителем отживающего феодализма, желающим [...] получить побольше прав на прибыли и влияние в общих торговых делах"14. А вот причина восстания декабристов: "Промышленный капитал, проникший и в сельское хозяйство, вовлекший и дворянство в индустриальное предпринимательство, вызвал на Сенатскую площадь в декабре 1825 г. цвет дворянской интеллигенции бунтовать против "обожаемого" монарха"15. В том же духе выдержаны характеристики Грибоедова и Рылеева: "Погибший лично как русский посланник в Персии, т.е. как эмиссар русской промышленности и торговли на Востоке, Грибоедов и своим единственным крупным произведением служил все тому же капиталистическому развитию России. Ответственный работник русско-американской торговой компании Кондратий Рылеев служил буржуазной революции и на поприще политики, и своими революционно-патриотическими стихами"16.
Покровский скончался в 1932 г., а уже вскоре выяснилось, что взгляды покойного академика не соответствуют реформе исторической политики, начатой Сталиным в начале 1930-х гг. "Школу Покровского", и во многом справедливо, обвинили в извращении и очернении истории, вульгаризаторстве и антипатриотизме. В историческую науку и в массовое сознание советских людей стал возвращаться более привычный образ Петра Великого и его эпохи. Символом этого возвращения стал снятый в 1937-1938 гг. фильм режиссера Владимира Петрова "Петр Первый" по роману Алексея Толстого с яркими образами Николая Симонова в роли Петра и Михаила Жарова, сыгравшего Меншикова. И вот уже почти девяносто лет при постоянно продолжающихся среди историков спорах о Петре и его времени ничего даже отдаленно похожего на воззрения Покровского и Горбачева, к счастью, не наблюдается.
1. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1933. С. 243.
2. Там же. С. 68.
3. Там же. С. 69.
4. Там же. С. 86.
5. Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Т. 2. М., 1933. С. 170-259.
6. Горбачев Г.Е. Капитализм и русская литература. Л., 1930. С. 5-6.
7. Там же. С. 11.
8. Там же. С. 7.
9. Там же. С. 8-9.
10. Там же. С. 8.
11. Там же. С. 9.
12. Там же.
13. Там же. С. 9-10.
14. Там же. С. 6.
15. Там же. С. 4.
16. Там же. С. 19-20.