Вечера в местечке близ Диканьки
Иван Васильевич Майстренко1 родился 16 (28) августа 1899 г. в местечке Опошня Зеньковского уезда Полтавской губернии. Его прадед Савва был безземельным сельским ткачом, его деду Якову удалось стать волостным писарем, а отцу Василию посчастливилось занять должность распорядителя казенной водочной лавки – "монопольки". Отцовская должность позволяла не только прокормить многодетную семью (у Ивана было девять братьев и сестер), но и дать детям образование в гимназиях и учительских семинариях2.
В Опошне по переписи 1897 г. насчитывалось 6869 жителей, в местечке имелось пять православных храмов и три школы, одна из них даже в два этажа. Воспетая Гоголем Диканька находилась всего в 18 верстах, по словам Майстренко, окрестные хутора были те же, что и в гоголевские времена. Правда, старинных одеяний типа плахт уже не носили, их донашивали отдельные "бабуси"3.
Семью свою Майстренко называл полукрестьянской и малороссийской, "хотя в доме господствовал украинский народный язык"4. Все в Опошне говорили на этой "балачке" (от глагола "балакать"), а сравнивать юному Ивану до подросткового возраста было не с чем. До двенадцати лет мальчик из родного местечка не выезжал вообще, пока не съездил в губернскую Полтаву, где впервые в жизни увидел поезд5. По его собственному признанию, ситуация в семье была "типичной для всей Украины": старшие братья Ивана были "старорежимниками" и "закрепили в себе дореволюционную ментальность" и русскую культуру, а младшие стали революционным поколением. "Старший брат Петр сочувствовал деникинцам, сестра Маруся – петлюровцам, а я был украинским коммунистом, т.е. отстаивал советскую, но самостоятельную Украину"6
Русский язык в семействе Майстренко тоже присутствовал активно, и не только в школе, где учили только на нем. Отец выписывал петербургские "Биржевые ведомости" и несколько иллюстрированных журналов7 (не исключено, что и еженедельную в ту пору "Родину"). Отправившись учиться в учительскую семинарию имени Гоголя в Великих Сорочинцах, 15-летний Иван с началом Первой мировой войны "мыслил официальными политическими категориями" и с энтузиазмом пел гимн "Боже, царя храни"8. Украинских газет в первые годы войны не было, поэтому семинарским классом выписывали либеральные "Русское слово" и "Киевскую мысль" на частный домашний адрес.
"Балачка" с русскими словами
Считается, что язык крестьян на Полтавщине достаточно близок к тому варианту украинского, на основании которого создавался литературный язык. Но к началу ХХ века простонародная "балачка" во многом отличалась от литературного украинского, на котором изредка изъяснялись заезжие интеллигенты. Майстренко красочно описывал приезд в Опошню на Пасху 1917 г. молодого киевского историка, члена ЦК Украинской социал-демократической рабочей партии Осипа Гермайзе (1892–1958). В солдатской шинели с погонами вольноопределяющегося и со значком об окончании университета он прибыл в обществе жены, киевской курсистки, дочери местного священника, и с немногими образованными людьми говорил на литературном украинском.
Гермайзе посоветовал устроить украинскую демонстрацию, ради которой опошнянский иконописец-богомаз написал портрет Тараса Шевченко, списанный с картины Репина. Изображение в обрамлении украинских рушников несли как икону в сопровождении жовто-блакитных и красных знамен. Перед волостным правлением в Опошне собралось тысячи три народу, невиданная для местечка масса людей. "С речью выступил Гермайзе. Говорил он как хороший и умелый оратор... Говорил народным украинским языком, то есть с некоторой примесью украинизированных русских слов. Он умышленно упрощал украинский язык, чтобы его поняли все присутствующие украинские крестьяне... Речь его была блестящей и потрясла крестьян"9.
Итак, талантливый пропагандист Гермайзе, в 1920-е гг. ставший в УССР известным историком, не стал беседовать с крестьянами на том книжном языке, на котором он разговаривал с женой и в кругу интеллигентной публики, он совершил хождение в народ на народном же языке, представлявшем собой смесь украинского и русского. В революционном 1917-м литературный украинский был для широких масс нетипичной редкостью, в том числе и на этнически украинской Полтавщине. Получается, что Михаил Булгаков в энергичном фрагменте из "Белой гвардии" не был так уж пристрастен, писатель точно воспроизводил распространенное мнение о языковой реальности: "Кто запретил формирование русской армии? Гетман. Кто терроризировал русское население этим гнусным языком, которого и на свете-то не существует? Гетман. Кто развел эту мразь с хвостами на головах? Гетман".
По окончании Гражданской войны перед победившей советской властью встал выбор, какой язык выбрать для массового просвещения народа. Путем Гермайзе большевики идти не могли, ведь "балачка" в каждой губернии была своя. Решили насаждать ту самую нетипичную редкость...
Иван Васильевич меняет профессию
Иван Майстренко ощутил свою украинскую идентичность в том самом революционном 1917-м. Обучаясь в сорочинской семинарии, он прочитал полное издание "Кобзаря" Шевченко, параллельно увлекся социалистическими идеями. Получилась поистине гремучая смесь: "Я фанатично придерживался марксизма-ленинизма, но на украинской самостийнической почве"10. Политические взгляды юноши постоянством не отличались: он умудрился побывать "во всех течениях коммунизма на Украине"11.
В Гражданскую войну молодому человеку не раз везло: он попадал в плен к петлюровцам-галичанам, красные принимали его за деникинского шпиона, а в декабре 1919-го едва не был расстрелян деникинцами. С окончательным утверждением на Украине советской власти Майстренко оказался в начальственной обойме. В Харькове он окончил институт народного хозяйства, созданный на базе дореволюционного коммерческого института. Большим начальником так и не стал, хотя коммунисту-украинцу с высшим образованием в 1920-е гг. вроде бы были широко открыты все пути. Профессии Иван Васильевич менял часто, нигде особо долго не задерживаясь.
Одна профессия полюбилась ему особо: после института он удобно устроился украинизатором, стал преподавать украинский язык в советских учреждениях Харькова.
Работа эта, как особо отмечал Майстренко, очень хорошо оплачивалась. "На каждых курсах я был занят дважды в неделю по два часа каждый раз. Это давало мне 60 рублей в месяц, что равнялось зарплате самого квалифицированного харьковского рабочего"12. Недавние товарищи по студенческой скамье тоже могли позавидовать такой непыльной и солидно оплачиваемой работе: Иван честно признавался, что украинизация "занимала у меня восемь часов в неделю, а заработок давала больший, чем имели мои коллеги, что закончили со мной институт"13.
При случае можно было получить денег и побольше, ведь не все руководители учреждений посещали вроде бы обязательные курсы украинизации, а справки об их окончании нужно было получать непременно. Проводя украинизацию в крупном харьковском тресте "Химуголь", Майстренко столкнулся с тем, что тамошний главный инженер, мужчина лет 35, хорошо игравший на виолончели, на курсы не ходил вообще. Когда понадобилась заветная справка, он пригласил Ивана к себе в кабинет и неожиданно заговорил с ним на "чистом украинском литературном языке", после чего получил требуемый документ14. В воспоминаниях Майстренко изобразил главного инженера "загадочной личностью", зачем-то скрывавшей знание "мовы".
Здесь мемуарист явно искренен не до конца: в советских традициях 1920-х гг. главный инженер был обязан показать свое владение украинским публично и только после этого получить справку на законных основаниях. Неформальное же решение вопроса было выгодно и занятому начальнику, и молодому украинизатору, женившемуся в январе 1924 г. и в деньгах нуждавшемуся постоянно.
Украинский островок в "русском море"
Пространства для украинизации в УССР 1920-х гг. было вдоволь. Оказавшись в 1920-1921 гг. в Луганске, Енакиево и Бахмуте, Майстренко обнаружил там "русское море"15. В Енакиево он несколько месяцев преподавал в бывшей гимназии украинский язык, в итоге получилось лишь заинтересовать учеников некоторыми литературными сочинениями, но не научить их говорить. А по-русски говорили все вокруг, даже национально ориентированные коммунисты-"боротьбисты" проявляли "большую заинтересованность русской культурой и литературой. Среди боротьбистов тогда много кто декламировал "Двенадцать" Блока"16.
Даже кулаки разговаривали на ломаном, но "панском" русском языке, а их сыновья-офицеры в Гражданскую войну осознанно шли в Белую армию17.
Украинизировать всерьез столь разнородную, но огромную "толщу народа" было невозможно, украинизаторы ограничивались формальными мероприятиями во многих общественных сферах. Эти усилия Майстренко описывает подробно:
"Для служащих создавались в рабочее время курсы где-то два раза в неделю, а потом устраивались экзамены перед комиссией, в которую входил представитель отдела образования, преподаватель языка (в этом случае я) и третий, кажется, представитель профкома данного учреждения. Только тот, кто сдал экзамен, мог остаться на работе в данном учреждении. От курсов освобождались только руководители учреждений. Например, я преподавал во всесоюзном тресте "Химуголь", где директором был член ЦК РКП(б) Рухимович, бывший харьковский студент и большевистский деятель18. Он курсы не посещал. В наркомате рабоче-крестьянской инспекции, где я тоже преподавал, курсы не посещал нарком и его заместители. Члены коллегии наркомата должны были посещать"19.
О результатах же украинизаторских попыток Иван Васильевич в мемуарах обычно умалчивает, гордиться там было особо нечем. Своих курсантов он поделил на три группы: украинцы, русские и евреи. "Молодые украинцы, особенно из харьковских предместий, изучали украинский язык хорошо и иногда даже с сознательным отношением к украинизации. Но таких было мало", – признавал украинизатор. Большинство же украинцев, посещавших курсы, Майстренко именовал "старыми царскими специалистами-малороссами":
"Им было очень тяжело усваивать украинский язык. Вспоминаю старого седоусого инженера-дорожника. До революции это была привилегированная, почти аристократичная профессия (инженер-"путеец"). Украинского языка он абсолютно не знал, хотя говорил с украинским акцентом. Но чувствовал себя украинцем и к украинизации относился благосклонно, даром что она ему не давалась. Когда я его вызывал "к доске" и диктовал какое-то предложение, он кряхтел, мучился, хотел сделать хорошо, но у него не выходило. Такими были почти все старшие русифицированные украинцы"20.
"Настоящих русских, не малороссов", на курсах было мало. По словам мемуариста, "русские считали украинизацию сезонным несерьезным делом", хотя и относились к ней лояльно21. Не менее лояльно были настроены и одесситы, когда Майстренко в 1930–1931 гг. был главным редактором только что переведенной на украинский язык главной местной газеты "Чорноморська комуна". Газету читали с интересом, ее сотрудники быстро перестроились. Сатирический поэт Дикий начал писать стихи по-украински, но на одесский мотив, который после украинизации звучал как "З одеського кiчмана канали два вуркана"22.
Дома только по-русски
Но о реальной украинизации не только Одессы, но и Харькова, бывшего до 1934 г. столицей УССР, даже речи не заходило. Дома украинизатор Майстренко говорил по-русски. Он женился на украинке Зине Редько, дочери харьковского рабочего-механика, и переселился к супруге. "Это была русифицированная украинская семья, как почти все харьковские рабочие, но с определенными "малороссийскими" традициями: мой тесть охотно посещал украинские театры (только украинские) во время их гастролей в Харькове... Семья была певучая, и тесть с братьями хорошо исполнял украинские песни. Но язык дома был русский"23.
Тесть был из уездного города Валки Харьковской губернии, и к "мужицкой мове" у пролетария Редько было легкое презрение, к тому же "множество литературных слов и выражений были ему незнакомы", а переход главной харьковской газеты на украинский язык он встретил "со скрежетом зубовным", но потом привык.
Не стала украинизироваться и жена: "Моя супруга Зина, хотя и зачитывалась украинской литературой (ее любимым писателем был Хвылевой), несмотря на это, говорить по-украински так и не стала. Украинская неповоротливость и флегматичность так и затормозили ее полную украинизацию, которую она политически полностью принимала. Когда она поехала работать врачом на село, то письма мне писала по-русски, а я ей отвечал по-украински, не раз указывая ей на ее хохлацкий флегматизм. Это, однако, спасло ее от ареста, когда я был арестован в декабре 1936 г."24.
А вот в Харьковском областном суде в 1937 г. подсудимого Майстренко судили на украинском языке, судья родом с Западной Украины присудил ему скромные по тем временам четыре года заключения.
Общий же итог формальных украинизаторских усилий был похож на описанную Майстренко сцену в харьковском театре. Режиссер театра имени Франко Гнат Юра "боролся за привлечение харьковского зрителя". "Для этого он забрал из театра Синельникова лучшего и популярнейшего в Харькове артиста Виктора Петипа, который говорил, что он француз и может играть также и в украинском театре. Украинская публика его за это уважала, хотя его украинское произношение было с сильным русским акцентом. Вспоминаю, в какой-то пьесе Мольера он произносил монолог и споткнулся на каком-то слове, которое он забыл на украинском, хотя часто играл эту роль на русском языке. Запнувшись на этом слове, Петипа махнул рукой и произнес его по-русски. Публика разразилась овацией"25.
- 1. Свои мемуары он закончил незадолго до смерти в эмиграции и даже прочитал гранки более чем 400‐страничной книги. Майстренко І. Історія мого покоління. Спогади учасника революційних подій в Україні. Едмонтон, 1985.
- 2. Юренко О.П. Майстренко Іван Васильович // Енциклопедія Сучасної України [Электронный ресурс]. Київ, 2017. Режим доступа: https://esu.com. ua/article‐60545; Юренко О.П. Іван Майстренко: життя наукова і публіцистична спадщина // Український історичний журнал. 1999. No 6. С. 112–121.
- 3. Майстренко І. Історія мого покоління. С. 7.
- 4. Там же. С. 9.
- 5. Там же. С. 11.
- 6. Там же. С. 1–2.
- 7. Там же. С. 11.
- 8. Там же. С. 16–17.
- 9. Там же. С. 20.
- 10. Там же. С.
- 11. Там же. С. 195.
- 12. Там же. С. 183.
- 13. Там же. С. 197.
- 14. Там же. С. 184.
- 15. Там же. С. 169.
- 16. Там же. С. 162.
- 17. Там же. С. 52.
- 18. Рухимович Моисей Львович (1889–1938) – в 1920–1923 гг. председатель Донецкого губисполкома, в 1930–1931 гг. нарком путей сообщения СССР, в 1936–1937 гг. нарком оборонной промышленности СССР.
- 19. Майстренко І. Історія мого покоління. С. 183.
- 20. Там же.
- 21. Там же. С. 184.
- 22. Там же. С. 232.
- 23. Там же. С. 202.
- 24. Там же. С. 203.
- 25. Там же. С. 206. Заслуженный артист РСФСР Виктор Петипа (1879–1939), сын знаменитого балетмейстера Мариуса Петипа, играл в Харькове в 1925–1926 гг.