Третьекурсник идет на войну
Рассказчик из будущего главы Госбанка был отменный. Это показывает и стенограмма беседы, проведенной с ним 10 и 11 мая 1946 г. в секторе Отечественной войны Института истории АН СССР, преемнике Комиссии по истории Великой Отечественной войны (1942-1945). Беседу с 26-летним старшим лейтенантом Алхимовым провели старший научный сотрудник Р.И. Кроль и заведующий отделом Героев Советского Союза А.А. Белкин2.
Алхимов прибыл в Москву из Пхеньяна, куда его направили служить по окончании войны с Японией. Он подробно и, насколько позволительно, откровенно рассказывает о своей жизни. На вопрос о самом трудном и самом радостном дне войны отвечает честно: "Самый горестный день в моей жизни я помню очень хорошо. Это было 30 августа 1941 года. В дачной местности под Ленинградом мы наступали на одну деревню. Заняли. После этого немцы пошли контратакой на деревню, пустили 12 танков, и наш батальон от этих танков бежал в таком страхе... Целый батальон как большой метлой вымело... Я лег и катился по полянке между картофельником, кто бросился в реку Ордыш [на самом деле Оредеж - Авт.]. Ну а самый счастливый день за дни войны это, конечно, День Победы"3.
Детство у Володи Алхимова выдалось трудное. Родился он 25 октября 1919 г. в деревне Никулино совсем рядом со Смоленском, "недалеко от знаменитого Катынского леса", Катынь в трех километрах от дома. "И красивая же тут была местность, озера, речушки..."4. Отец работал в Смоленске на железной дороге, вступил в партию, в 1922 г. был направлен на работу в деревню и вскоре был убит кулаками. Володя его совсем не помнил, остались только фото. Мать затем вышла замуж, но и второй муж вскоре умер.
В школу пошел восьми лет, букв еще не знал, учиться читать было очень трудно. До четвертого класса учился несерьезно, потом новая учительница вызвала в школу маму, та побила его мокрыми веревками так, что мальчик три дня пролежал в постели. Перешли жить к дедушке, а у того богатая библиотека, дядя Володи работал в Смоленске на книжной базе. Начал читать запоем, "так много, что дедушка думал, что я сойду с ума". Любимые писатели Маяковский, Жюль Верн, Горький. Жизнь в дедовом доме перекликалась с "Детством" Горького, как старшему ребенку в семье ему приходилось много пахать и косить. В шестом классе начал писать стихи. "На войне писал, но у меня убили ординарца и с ним погибло всё, стихов 60. Напечатана только одна вещь"5.
Окончив семь классов, Володя поступил в Смоленске в финансово-экономический техникум. На учебу в десятилетке у мамы не было денег. Техникум окончил с отличием, дальше хотел поступать в Москву в Институт журналистики, но его как раз в год выпуска Алхимова, в 1938-м, закрыли, и юноша поступил без экзаменов в Ленинградский финансово-экономический институт.
Будущий председатель Госбанка финансов не любил: "Учиться мне было очень легко, но я мучился, потому что уж предмет-то мне не нравился". Пропадал "в милом, прозрачно-серебристом Ленинграде" в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, написал даже сценарий о любимом Маяковском. И даже Ахматову и Гумилева в стенограмме упомянул, дело было за три месяца до постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград"6.
Утром 22 июня 1941 г. третьекурсник Алхимов сдал зачет по гражданскому праву на квартире у профессора Флейшиц7. "Она пожелала мне счастливого пути, вернуться домой в деревню. Я вышел на Невский. Подошел к ларьку, хотел выпить пива, запить свою удачу. Вдруг слышу по радио объявление о выступлении товарища Молотова. Пиво не допил (уже не до него стало!) и побежал скорей в институт. Захожу, девушки плачут..."8
В институте давали отсрочку, это 21-летнего парня никак не устраивало: "Я решил уйти на войну, воевать по-настоящему". 25 июня записался добровольцем. На фронт попал в июле возле Луги, назначили замполитрука роты в 19-й стрелковый полк, который отходил от Шауляя в Литве9.
"Хотелось хотя бы одного немца убить..."
Первые впечатления от фронта у Володи были отчаянные: "Мне очень тяжело было отступать. Хотелось хотя бы одного немца убить, обязательно убить, а потом и самому гранатой взорваться. А потом я понял, что это глупая, совсем ненужная мечта. Зачем самому-то умирать..."10
Первый бой Алхимов запомнил на всю жизнь. "Красивое местечко, березки, тропиночки. Наступило хорошее августовское утро. На небе ни облачка...Немцы встретили нас пулеметным огнем. Командир полка случайно оказался там, где наша рота стояла, и крикнул: "Держись!" Как все легли, так и я лег. Оказался я возле сосны, тут было очень много черники, лежу и ем ее. А жить хочется!.. Вспомнился дом, мама, как же раньше хорошо жилось... А черника чудесная, хочется взять ее с собой побольше, а тут команда подниматься и бежать. Пробежишь и опять заляжешь. И вот тут я увидел первого раненого, и то был командир, у которого рука висела только на коже. Ужасное впечатление...Тут подумал, что и я не выдержу этого боя..."11
Потом немцы стали бить из миномета. Алхимов, вспомнив "военные наставления", не стал оставаться на месте: "Я один побежал вперед. Оказался у сосны; руками отрыл под разветвленными корнями землю и, как страус, засунул голову и лежу. И стала меня мучать безвестность, что меня убьют и никто об этом не будет знать. Полежал полчаса и пополз к своим. Пока я отсутствовал, шести человек не стало... В этот бой я немца и в глаза не видел"12.
Дальше четыре дня были в окружении. "12 сентября меня впервые ранило на Черной речке, где Пушкин стрелялся на дуэли... Пулеметная очередь, и мне попало в шею, и я уже не мог шевельнуться всем телом. Мыслить и говорить могу... Потом я почувствовал, что рука моя двигается, и сам вытащил осколок"13. В ленинградском госпитале врач сказал, что он счастливец, если бы осколок попал на два миллиметра ниже, убило бы.
Пролежал полтора месяца, после госпиталя вернулся в свой полк. 7 ноября 1941 г. участвовал в попытке прорвать блокаду по Октябрьской железной дороге. До своих всего 13 километров, но бой на реке Тосне закончился трагически. "Если утром у нас было 84 человека, то в 4 часа дня осталось только 14. Ни одного командира не осталось. Я, как наиболее находчивый, взял команду на себя... Из 14 осталось 7, потом 2, а еще чуть позже остался из всей роты я один"14.
Алхимов защищал Ленинград еще почти год, даже на передовой было голодно, получали по 300 граммов хлеба со жмыхом, всех лошадей поели. В блокадный город ездил каждый месяц, он заведовал делопроизводством полка, честно рассказал в стенограмме и о кучах трупов на Невском проспекте.
Жизнь круто изменилась следующей осенью. "Я уехал из Ленинграда 25 октября 1942 года в артиллерийское училище". Год учился в Костроме, в 3-м Ленинградском артиллерийском училище, в октябре 1943-го его окончил. "Из Москвы меня хотели направить на один из Украинских фронтов, а мне хотелось на запад, в родные места, посмотреть на них... И случайность помогла... Мне говорят, поезжайте в распоряжение коменданта станции Катынь - это же в 3 километрах от моего родного дома!"15
И Володя попал домой! Освобожденное от немцев Никулино, к счастью, не было разрушено. В материнском доме уже квартировало десять бойцов. Пускать не хотели, а сначала и мать его не узнала, на фронте он сильно изменился. Алхимов побыл дома три дня, и сразу на фронт под Оршу и Витебск, километрах в 40 от дома. Младший лейтенант Алхимов командовал на 3-м Белорусском фронте взводом управления в 261-м гвардейском пушечно-артиллерийском полку. Все изменилось, когда командовать фронтом назначили любимца солдат Ивана Даниловича Черняховского16.
"Остались я и командир дивизиона. Все убежали..."
В конце июня 1944 г. началось наступление "подобно Брусиловскому прорыву". Это было его первое в жизни наступление. "Черняховский, прежде всего, взялся за разведку. Я видел его всего один раз и то издали. Приезжал он на наш пункт. Много слышал о нем рассказов, о его геройстве, фронтовики его очень любили. И с приходом его на фронте сразу все изменилось"17.
После пехоты Володе в артиллерии было воевать легко, тем более что Белорусская операция развивалась стремительно. "Во время наступления мы двигались на тракторах, а пехота шла пешком. Темпы движения... у нас были самые большие из всего фронта, в среднем 25-30 км в сутки. Без задержек мы прошли от Витебска до границы с Пруссией - 550 км по прямой. И каждый день были бои"18.
В начале августа 44-го "после Каунаса было уже ясно, вот-вот граница". 6 августа до границы оставалось 11,6 км, "командир полка прислал вина в честь дня рождения одного из командиров..., пили вино за Москву, за победу, а главным образом за выход за границу"19.
А 7 августа 1944 г. у литовской деревни Тупики он совершил свой самый главный подвиг, за который был удостоен звания Героя. В стенограмме беседы рассказ тогдашнего лейтенанта Алхимова имеет много общего с послевоенной "лейтенантской прозой" и заслуживает быть приведенным подробно.
"Я проснулся в 5 часов утра, чтобы написать донесение - боевой отчет. Слышу - летят немецкие самолеты. Рассвет... Зорька... Красивые литовские места. Мы уже привыкли к тактике немцев: если летит самолет, значит что-нибудь да будет. Прошло минут 20. Слышим, гудят танки. Я залез на крышу к разведчикам, посмотрел в стереотрубу. Вижу 3 танка. Это немного, конечно, можно справиться. Но неизвестно, сколько их действительно. Разбудил командира дивизиона. Решили предупредить огневые позиции в 3 километрах от нас, чтобы были наготове. У нас тут были хорошо налажены и телефонная связь, и радиостанция...
Танки прошли, повернули назад... Минут через 30, после восхода августовского солнца, немцы начали стрелять все чаще и чаще. Немцы открыли артиллерийскую подготовку. Вслед за этим - гул танков. Вижу во ржи уже не 3 танка, а 8 танков, и за ними еще. К реке Ширвинте мы выдвинулись утиным клювом. Они шли, чтобы отрезать нас у правого фланга и отрезать утиный клюв, следовательно. Пехота наша сразу подала назад. Причем нельзя не вспомнить, что когда пехота бежит, то все остальное начинает бежать даже мысленно. Тут начали сниматься маленькие пушки противотанковые, гаубицы. Весь наблюдательный пункт снимается и догоняет пехоту. Остались я и командир дивизиона. Все убежали. Танки нас вот-вот отрежут. Людей жалко всех терять. Командир дивизиона (он был немного моложе меня) чуть-чуть растерялся. Мы дружно с ним воевали, он никогда мне не приказывал, потому что я всегда знал, что делать. Вот я ему и говорю: "Беги наперерез танкам и спасайся..., а я останусь с радиостанцией". Он сразу согласился, пожал мне руку, ушел, взяв с собой народу человек 18"20.
Вскоре положение стало казаться безвыходным. "Я остался с двумя радистами, мгновенно скрылись во ржи, а до танков осталось метров 200. Радисты мои были старички. Развернули мы с ними радиостанцию, передали координаты (старая артиллерийская привычка быстро их находить, определять). Усадебка, где мы было расположились, загорелась от немецких снарядов. Отошли от усадьбы метров на 100. Радиостанцию поставили в окопчик, случайно тут оказавшийся, и передали на огневую, чтобы открыли огонь по танкам, а танки эти вот-вот нас раздавят. Старички-радисты мои не выдержали, говорят: "Побежим! Побежим вдоль танков!" И мне, конечно, было не по себе. Но я предупредил огневую, чтобы огонь вела, а сами уходим. Взяли радиостанцию (довольно тяжелая), старички ползли метров 100. Но это бессмысленно. Поднялись, побежали метров 500 вдоль танков. Ясно, что мы отрезаны от своих. Сзади немцы уже пускают немецкие транспортеры, а на них пехота.
Положение становится ясным - попадем в плен. Танков было 50 штук. Бежать было трудно - груз тяжелый, старичкам моим тяжело. Они просили, чтобы бросить радиостанцию. Но у меня тут же мелькнула мысль, что радиостанция - наш хлеб, наше спасение, и я стал ругаться матом, чтобы бросали всё, что только возможно, но не радиостанцию - противогаз и прочее. Побежали в рощицу и оказались между немцами и своими, причем второго радиста не оказалось... Никогда еще под таким огнем мне не приходилось бегать"21.
Варенье "Великая Германия"
В экстремальной ситуации 24-летний лейтенант проявил смекалку. "Прилег. Потом поднялся и вижу, что 14 танков нас обогнали на метров 150. У танков, между прочим, такая "привычка", что если один танк останавливается, то останавливаются и все другие (они немножко слепы). 14 танков отошли на одну площадку. У меня мелькнула мысль передать координаты, чтобы наши открыли стрельбу. Развернул радиостанцию, передал координаты на огневую и нашим. Огневая хорошо работала тогда, там были одни сталинградцы, им требовалось только две минуты, чтобы открыть огонь.
Вдруг слышу, свистит тяжелый 50-килограммовый снаряд. Наши заухали! Смотреть уже было нечего, они стреляли целым дивизионом, били из тяжелых орудий. Прошло минут 5. Стихло. Поднял голову, вижу, что 4 танка горят, а 8 танков уходят назад, два же просто так стоят. Образовалась брешь, в которую можно пройти к своим - соображаю я. Я и не ожидал более удобного случая. Собираем радиостанцию и бежим с радистом.
Пробежали полтора километра, встречают наши. Командир пехотного полка, который собирал пехоту-матушку, говорит мне, что я подбил 6 вражеских танков. Решили посмотреть, вместе пошли к танкам. Это были танки из дивизии "Великая Германия". Экипажи бросили танки. Мы нашли в них варенье с надписью "Великая Германия", куртки и разное барахло. Оказалось, что 4 танка горели, а 2 - гусеничные - подбиты... Вечером пришел к своим, а они уже похоронили меня..."22
За этот подвиг 24 марта 1945 г. Алхимов был удостоен звания Героя Советского Союза. Звезду ему вручили уже после Победы, 30 мая, в Москве, откуда будущий председатель Госбанка проследовал на Дальний Восток, на свою следующую войну - с Японией.
- 1. Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191. Опубликованные воспоминания о войне см.: Алхимов В.С. Путевые заметки 1941-1945. Полевая почта N 71724. М., 2015.
- 2. Белкин Абрам Александрович (1907-1970) - известный советский литературовед, преподавал в МИФЛИ, МГУ и школе-студии МХАТ.
- 3. Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191. Л. 27.
- 4. Там же. Л. 2.
- 5. Там же. Л. 3-4.
- 6. Там же. Л. 5.
- 7. Флейшиц Екатерина Абрамовна (1888-1968) - советский юрист, адвокат, доктор юридических наук (1940).
- 8. Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 4. Оп. 1. Д. 191. Л. 8.
- 9. Там же.
- 10. Там же. Л. 9.
- 11. Там же.
- 12. Там же.
- 13. Там же. Л. 10-11.
- 14. Там же. Л. 12.
- 15. Там же. Л. 16.
- 16. Там же. Л. 17.
- 17. Там же. Л. 18.
- 18. Там же. Л. 19.
- 19. Там же.][
- 20. Там же. Л. 20.
- 21. Там же. Л. 20 - 21.
- 22. Там же. Л. 21.