Мой папа - крайний слева в ряду офицеров-мужчин.
Мама - вторая справа во втором сверху ряду.
Экзамены 1941 года
Мой папа Конопляник Александр Дмитриевич - из белорусских крестьян. Его отец очень хотел, чтобы единственный сын в многодетной семье стал специалистом. И мечта сбылась в 1937 году: после семилетки, рабфака, педагогических курсов Александр стал студентом физико-математического факультета Ленинградского педагогического института им. Герцена.
Последний экзамен он сдал 22 июня 1941 года. А уже в июле стал курсантом Высшей военной школы Красной армии в Перми, по окончании которой был направлен в 1740-й зенитный полк под Москву.
Мамин отец - из семьи венгерских крестьян, солдат австро-венгерской армии, попавший в русский плен в начале Первой мировой войны и содержавшийся в лагере под Оренбургом. Там он познакомился с моей бабушкой, в 1919 году они решили пожениться и уехать в Венгрию. Но дорога пролегала через Москву, где дедушка заболел тифом, а когда поправился, Венгерская Республика была уже низложена и путь туда был закрыт. Так семья моей мамы стала московской.
15 июня 1941 года у мамы был выпускной вечер в школе. Она подала документы в геологоразведочный институт, который переформатировали в факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Но проучиться в престижнейшем вузе довелось лишь пять недель. 8 октября 1941 года на общем собрании университета генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов сказал: немецкая армия прорвала фронт, занятия прекращаются. Студентам предлагался выбор: записаться в ополчение и тут же идти на фронт; поработать на химическом заводе; отправиться рыть противотанковые рвы в районе деревни Крылатское.
Мама выбрала ополчение. Но получила от ворот поворот - возрастом недотянула. И только в апреле 1942 года сумела пройти все комиссии - в том числе медицинскую. Заключение окулиста - "наличие эффекта стереоскопии" - стало пропуском на фронт: быть тебе в зенитной артиллерии дальномерщиком.
Подмосковные вечера
9 апреля 1942 года мама с группой девушек (впоследствии стали ее подружками) попала служить в 1740-й зенитный артиллерийский полк ПВО Московского фронта противовоздушной обороны (МФ ПВО) 53-й зенитной артиллерийской дивизии (53 ЗАД). Дивизия предназначалась для обороны Москвы, зенитная батарея (четыре 85-мм орудия) располагалась на задах деревни Митино. Как пишет мама, армия еще не была готова массово принять девушек. Не было обмундирования: шинель и гимнастерки еще можно ушить-подшить, но с обувью беда - размеры от 40-го и выше на женскую ножку 33-35-37-го размера. Жить поначалу пришлось в землянках, вместе мужчина-командир и женщины-солдаты, поэтому девчонки первый месяц спали в одежке. Зато при объявлении тревоги успевали уложиться в норматив готовности. Правда, нагрянувшая вскоре комиссия устроила колоссальный разнос за неуставной сон - и девчонки остались в землянке одни.
Распорядок дня: четыре часа положение N 1 (тревога), четыре часа положение N 2 (отбой). По тревоге все находятся на своих местах у орудий и приборов, во время отбоя изучают технику и занимаются бытовыми делами. Как написала мама в своих воспоминаниях, "самолеты сбивали в основном наши истребители. Зенитные батареи устанавливали в своем секторе заградительный огонь - сплошной заслон из разрывов снарядов на уровне полета вражеского самолета, на той высоте и дальности, координаты которых определили дальномерщики (в этом и заключалась работа ее отделения. - Авт.). Однако при наступлении немецких войск наша батарея (декабрь 1941 года) сбила один самолет. Когда же противник прорвал фронт, стреляли по танкам прямой наводкой..."
Встреча с судьбой
В середине июня 1942 года, пишет мама, на батарею прислали нового командира огневого взвода - старшего лейтенанта Конопляника А.Д. И спустя месяц ей донесла подружка, что ст. л-т Конопляник сказал своему коллеге, командиру взвода управления лейтенанту Емелину, с которым совместно жил в землянке, что "на этой девчонке он женится". Это вызвало у мамы буйный гнев и негодование. Но за год мягкого уважительного с ней обхождения ст. л-т Конопляник смог влюбить мою маму в себя.
В течение этого года мама стала мл. сержантом и командиром отделения дальномерной разведки. Ее отделение попало в число лучших дальномерщиков полка, а потом стало и лучшим отделением дальномерщиков дивизии. А она получила награду - значок "Отличный артиллерист". Как лучшему командиру отделения, маме стали рекомендовать вступить в партию. Согласилась. Написала в анкете все как есть (в том числе о репрессированном отце-венгре) - на этом ее эпопея со вступлением в партию завершилась. Слава богу, что из армии не отчислили, значок "Отличный артиллерист" не отобрали и воинского звания не лишили.
Однако то, что мама - "дочь врага народа", аукнулось моему папе при рассмотрении вопроса о его приеме в члены ВКП(б) летом 1944 года. Ему поставили условием забыть о существовании на батарее мл. сержанта Конья. Однако он проигнорировал это требование и в итоге был переведен на другую батарею. По счастью для моих родителей - стоявшую недалеко, у деревни Куркино, поэтому они смогли до конца войны иногда общаться друг с другом.
Девчонки-зенитчицы с батареи родителей собирались у нас дома после войны по нескольку раз в году (всегда - на День Победы и на День артиллерии) и вспоминали лишь смешные, курьезные, веселые эпизоды из военного прошлого, балагурили, смеялись, подшучивали друг над другом. А я, повзрослев, когда их постепенно стало приходить все меньше и меньше, невольно вспоминал страшный эпизод из "Баллады о зенитчицах", их, по счастью, миновавший...
Когда папы не стало в 2002 году, на прощание с ним пришли последние оставшиеся в живых три "девчонки" с его батареи. Одна из них вышла вперед и сказала: "Прощай, наш командир..." До сих пор у меня в душе звучат пронзительным рефреном эти слова. Мамы не стало в 2012-м - она ушла последней из моего Бессмертного 1740-го зенитного "девчачьего" полка.
Роберт Рождественский
Баллада о зенитчицах
- Как разглядеть за днями
- след нечеткий?
- Хочу приблизить к сердцу
- этот след...
- На батарее
- были сплошь -
- девчонки.
- А старшей было
- восемнадцать лет.
- Лихая челка
- над прищуром хитрым,
- бравурное презрение к войне...
- В то утро
- танки вышли
- прямо к Химкам.
- Те самые.
- С крестами на броне.
- И старшая,
- действительно старея,
- как от кошмара заслонясь рукой,
- скомандовала тонко:
- - Батарея-а-а!
- (Ой мамочка!..
- Ой родная!..)
- Огонь! -
- И -
- залп!
- И тут они
- заголосили,
- девчоночки.
- Запричитали всласть.
- Как будто бы
- вся бабья боль
- России
- в девчонках этих
- вдруг отозвалась.
- Кружилось небо -
- снежное,
- рябое.
- Был ветер
- обжигающе горяч.
- Былинный плач
- висел над полем боя,
- он был слышней разрывов,
- этот плач!
- Ему -
- протяжному -
- земля внимала,
- остановясь на смертном рубеже.
- - Ой, мамочка!..
- - Ой, страшно мне!..
- - Ой, мама!.. -
- И снова:
- - Батарея-а-а! -
- И уже
- пред ними,
- посреди земного шара,
- левее безымянного бугра
- горели
- неправдоподобно жарко
- четыре черных
- танковых костра.
- Раскатывалось эхо над полями,
- бой медленною кровью истекал...
- Зенитчицы кричали
- и стреляли,
- размазывая слезы по щекам.
- И падали.
- И поднимались снова.
- Впервые защищая наяву
- и честь свою
- (в буквальном смысле слова!).
- И Родину.
- И маму.
- И Москву.
- Весенние пружинящие ветки.
- Торжественность
- венчального стола.
- Неслышанное:
- "Ты моя - навеки!.."
- Несказанное:
- "Я тебя ждала..."
- И губы мужа.
- И его ладони.
- Смешное бормотание
- во сне.
- И то, чтоб закричать
- в родильном
- доме:
- "Ой, мамочка!
- Ой, мама, страшно мне!"
- И ласточку.
- И дождик над Арбатом.
- И ощущенье
- полной тишины...
- ...Пришло к ним это после.
- В сорок пятом.
- Конечно, к тем,
- кто сам пришел
- с войны.
- 1973 г.