Любопытно, что, несмотря на свою малочисленность, русские эмигранты составляли большинство иностранных жителей в тогдашней Хиросиме, где помимо них проживало еще лишь четверо "белых иностранцев" - три немца и один американец. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: тогдашняя Хиросима была рядовым, ничем не примечательным провинциальным городом с населением в 350 тысяч человек, центром одной из 47 префектур, и как любая довоенная японская провинция была не слишком избалована вниманием чужеземцев.
Сохранился рассказ о событиях 6 августа 1945 года одного из "русских хиросимцев" - Владимира Павловича Ильина, который едва ли не единственный из эмигрантов оставил подробное изложение того страшного дня1. В Хиросиме он оказался случайно, жил мелкой торговлей, занимался поденной работой.
...Утром 6 августа Ильин завтракал дома, собираясь затем отправиться в соседнюю деревню менять какие-то мелкие вещи на продукты. Вдруг его ослепил яркий свет из окна. Выглянув из дома, он увидел в небе несколько вспышек осветительных бомб, какие американцы обычно сбрасывали с самолетов перед началом бомбардировки. Не успев толком поразмыслить, стоит ли отправляться в путь под угрозой попасть под бомбы, Ильин был сбит с ног ударом страшной силы и упал, потеряв сознание.
Придя в себя, он понял, что лежит под обломками своего дома, и начал выбираться из-под завала. Выбравшись, Ильин увидел надвигавшуюся в его сторону "стену пламени" и бросился бежать к реке, что была поблизости. Там он увидел толпу обезумевших, кричащих людей, многие из которых были совершенно обнажены... Все бежали к руслу реки, протекавшей на дне глубокого оврага. Оглянувшись, Ильин обнаружил на месте города "сплошное море бушующего огня".
Вокруг Хиросимы были немедленно сооружены палаточные лагеря, где японские врачи оказывали первую помощь раненым и обгоревшим жителям. Мертвых сжигали тут же в больших кострах, живых собирали в группы. Тех, кто не пострадал или имел незначительные повреждения, развозили в другие города. Русских эмигрантов как иностранцев первое время содержали всех вместе на территории буддийского храма, чудом сохранившегося после взрыва: местные власти отправляли их туда, и чтобы оказать первую помощь, и чтобы облегчить надзор над ними в условиях общей неразберихи.
После врачебного осмотра Ильин и другие иностранцы были направлены в Кобе. К этому времени было уже официально объявлено о капитуляции Японии. Наступил долгожданный мир.
В Кобе хиросимцев уже ждали американские военные медики, чтобы выяснить последствия ядерного облучения на человеческий организм. Ильин был помещен в специальную клинику, где пробыл несколько недель и при выписке получил приказание являться на дополнительные осмотры.
Первые месяцы после взрыва прошли для Ильина без особых ухудшений со здоровьем, лишь через год на тыльной стороне правой руки обнаружилось белое пятнышко - признак ядерного облучения. Затем в течение пятнадцати с лишним лет он еще не раз ложился на обследования, но в целом его самочувствие не ухудшилось. На свой вопрос о том, как же ему удалось выжить после взрыва, врачи ответили, что, очевидно, развалины дома, чуть не похоронившие его под собой, стали своего рода щитом от второй (обратной) взрывной волны, а пятнышко на руке появилось из-за того, что через какое-то отверстие все-таки проник луч радиации. К тому же Ильин, как, впрочем, и все европейцы, был одет (в отличие от полуголых по летнему времени местных жителей), что тоже защитило от радиационных ожогов.
Позднее, встретив в Кобе русского эмигранта с Поволжья В. Ф. Морозова, Ильин устроился работать на его фабрике, став одним из ведущих мастеров-кондитеров. Позднее он женился, в середине 1960-х уехал с женой в Австралию и там через несколько лет скончался.
Бывший полковник царской армии Павел Борженский, переживший события в Хиросиме и также остававшийся некоторое время на сборном пункте в буддийском храме, первое время не чувствовал никаких ухудшений. Потеряв все свое имущество, он перебрался в Кобе, рассчитывая на помощь иностранной колонии. Но здесь его состояние сильно ухудшилось: возможно, воздействие радиации сказалось на старых ранах - началась гангрена. Известие о необходимости ампутации ноги он перенес мужественно, объяснив, что лучшая часть его жизни прошла в российской императорской армии и с потерей надежды на восстановление прежней России "ему незачем больше жить". К тому же он не захотел тратами на свое лечение обременять членов русской эмигрантской колонии. Отказавшись от операции, он ускорил свою смерть. Мужество и стойкость Борженского настолько потрясли персонал госпиталя, что лечащий врач отказался брать деньги с необычного пациента2.
О других русских жителях Хиросимы известно, что супруги Парашутины, подобно многим хиросимцам, в день взрыва нашли укрытие в реке, пробыв в воде около семи часов. Они, как и другие, тоже перебрались в Кобе, пополнив тамошнюю колонию русских эмигрантов. Здесь они возобновили свою коммерческую деятельность, что вели до войны, занимаясь торговлей тканями. Преуспев в бизнесе, они обзавелись большим двухэтажным домом в престижном районе Китано-те. Здесь же впоследствии оба скончались и были похоронены на местном Иностранном кладбище. Последние годы жизни сами супруги проживали в небольшом флигеле при своем доме, ставшем еще при их жизни местной достопримечательностью. До конца своих дней у главы семьи Федора Михайловича на шее оставалась сквозная фистула - память о Хиросиме.
Бомбардировки Хиросимы и НагасакиСемья Сергея Палчикова также сравнительно благополучно пережила атомный взрыв. Глава семьи, в прошлом выпускник Казанского императорского университета, затем армейский капитан, музыкант-скрипач, в годы эмиграции переквалифицировался в педагога и преподавал русский язык и музыку в учебных заведениях Хиросимы. В день взрыва по счастливой случайности вся семья находилась примерно в двух километрах от города, в итоге все четверо остались живы. Но дом их был разрушен, и около двух недель супруги с дочерью и сыном оставались в приютившей их японской семье Ямада.
Там же находился и их знакомый (тоже музыкант) инвалид Барковский.
Позднее Палчиковы переселились в Токио, а в 1951 году уехали в США, где с 1941 года жил их старший сын Николай. В Америке Сергей Палчиков некоторое время преподавал русский язык в военной школе в Калифорнии и в 1979 году скончался в возрасте восьмидесяти лет3.
Невероятно, но за исключением раненого полковника Борженского все остальные русские эмигранты не только благополучно пережили хиросимскую катастрофу, но и отличались завидным долголетием.
- 1. Здесь использованы материалы бесед автора с В. Ф. Морозовым (на фабрике которого Ильин работал в последние годы своей жизни в Японии) в 1995-1996 годах, а также текст рассказа В. П. Ильина, записанный другом Морозова О. А. Красовским во время его поездки в Японию в 1962 году. Красовский - бывший солдат РОА генерала Власова, впоследствии сотрудник радиостанции "Свобода", основатель и главный редактор альманаха "Вече" (Германия, с 1981 года), председатель Российского национального объединения в Германии.
- 2. См: White Russians in Wartime Japan: Leaves from the Diary of Dmitry Abrikossow//Russian Review. № 25. July 1966. P. 283-234. Также использовался текст оригинала: Abrikossow D.I. Manuscripts. Part 2.
- 3. Сведения о семье Палчиковых взяты из выступления Ю. Д. Михайловой (Хиросимский университет) на заседании Ассоциации по изучению восточной ветви русского зарубежья (6 июня 1999, Токио).