Концепция "народной смеховой культуры", которую предложил Михаил Михайлович Бахтин, плодотворно развивается в рамках литературоведения, она давно уже вышла за рамки творчества Франсуа Рабле и активно используется для анализа текстов различных периодов, в том числе и советских. При этом смех в рамках исторических исследований пока ещё тема в известной степени экзотическая3.
Анекдот и частушка, которые выполняли специфические функции во времена СССР, хорошо вписываются в концепцию карнавала Бахтина, где юмор выступает способом дискредитации социальной действительности и позволяет перевернуть её на 180 градусов. Такой подход, в целом верный, страдает односторонностью, поскольку смех и юмор использовали не только "низы" для сопротивления режиму или, по крайней мере, снятия избыточного идеологического давления4, но и "верхи" для реализации своих целей. Юмор занимал важное место в советской политической риторике. Смех не воспринимался как неподобающая эмоция, напротив, умение шутить и смеяться ставилось в заслугу советскому руководству. Ещё Горький, описывая Ленина, отмечал, что "не встречал человека, который умел бы так заразительно смеяться"5. В дальнейшем образ Владимира Ильича в воспоминаниях, художественной литературе, кинематографе тоже был связан с юмором и смехом.
Сталин продолжил линию активного использования юмора в политической деятельности. В литературе бытует множество отсылок к реальным и выдуманным высказываниям генералиссимуса, демонстрирующим его чувство юмора. Можно даже говорить о том, что складывается представление об особом "сталинском остроумии". При этом диапазон этого остроумия простирался от жестокости до скромности и доброты. Хрущёв в своей политической карьере тоже старался активно использовать чувство юмора, только в отличие от "сталинского остроумия" и "ленинского лукавства" Никита Сергеевич тяготел к простому, народному юмору. Одним из символов хрущёвского периода стали шутливые высказывания про "кузькину мать" и "мы вас похороним". Также в визуальных репрезентациях Хрущёва больше отсылок к смеху, чем у Сталина. Несколько известных фотографий показывают Никиту Сергеевича улыбающимся, например, журнал "Лайф" за 5 октября 1959 года поместил фотографию смеющегося Хрущёва на обложку.
В 1960-е на службу "развёрнутому строительству коммунизма", которое провозгласили в третьей программе КПСС, пытались поставить всё, что могло оказать воздействие на человека. Юмор и смех тоже должны были помочь в решении поставленных программой партии задач. В одном из своих выступлений Хрущёв говорил о необходимости "поддерживать честных, передовых людей труда и обличать лодырей и тунеядцев, всех, кто мешает нашему продвижению вперёд. Стихи, басни, рассказы должны служить людям в великом и благородном деле строительства коммунизма… Сатира, товарищи, своё дело делает. И поэтому тех, кто трудится без напряжения, полезно бывает немножко высмеять, ужалить"6.
1960-е годы породили огромный пласт советского юмора. В это время начинали свою кинокарьеру Леонид Гайдай и Эльдар Рязанов, появился в телеэфире КВН7. В 1962 году на киноэкранах появился "Фитиль", призванный "обличать и клеймить" имеющиеся недостатки советской действительности, а главным сатирическим оружием выступал, конечно, журнал "Крокодил". Представлялось, что значение сатиры по мере продвижения к коммунизму будет увеличиваться и "при коммунизме человека общественные суды будут приговаривать к фельетону, всё равно как сейчас нарсуд осуждает на три года отсидки"8.
В качестве основных объектов критики, а значит, и главных противников "светлого будущего" на страницах журнала представали бюрократы, алкоголики, тунеядцы, спекулянты и т. д. До сознания граждан доводилась идея, что в коммунизм попадут далеко не все, а билетом станет соответствие моральному идеалу человека грядущего завтра.
Одновременно с развитием разрешённого смеха случились и изменения в неофициальном юморе. В значительной степени это было связано с трансформацией общества на рубеже 1950-1960-х годов. Массовое жилищное строительство формировало личное пространство у значительной части населения, урабанизационные процессы сделали городскую культуру, в том числе и фольклорную, широко распространённой. Анекдот в силу этих факторов получил мощный импульс и стал одной из немногих относительно легальных (именно в начале 1960-х закончились судебные преследования за анекдоты) форм выражения несогласия с официальным дискурсом.
Одной из популярных тем для шуток в этот период становится идея "строительства коммунизма". В анекдотах можно обнаружить две группы объектов для шуток. К первой относился коммунизм как таковой, а также корпус связанных с ним идей. Вторая группа складывалась из конкретных примеров строительства коммунизма, здесь обыгрывались отдельные положения программы партии или высказывания Хрущёва. Такое разделение может быть сопоставлено со "скептическим" вариантом коммунизма, который прослеживается в "письмах во власть": там тоже либо отрицается сама идея "светлого будущего", либо ставятся под сомнение его отдельные элементы9.
Ярким примером для первой группы служат два взаимодополняющих анекдота: "самый короткий анекдот - коммунизм" и "самый длинный анекдот - Программа строительства коммунизма, принятая на XXII съезде партии"10. Построенные по одному принципу эти анекдоты апеллировали к тому, что у части населения само слово "коммунизм" уже вызывало смех, а программа партии, основой которой была постановка задачи построения коммунизма, растягивала этот анекдот на значительное количество страниц, тем самым становясь самым длинным анекдотом и нарушая один из основных принципов анекдота - краткость.
Особо популярной темой для анекдотов было саркастическое высмеивание представления о коммунизме как о "светлом будущем". Вот несколько примеров.
"Что такое вобла? Это кит, доплывший до коммунизма".
"Скажите, это уже коммунизм или будет ещё хуже?".
"Один старый большевик другому: - Нет, дорогой, мы-то с вами до коммунизма не доживём, а дети... Детей жалко!"11
На основе исторического опыта, переживаемой реальности и планирования будущего создавался образ коммунизма как некоего негативного общества, которое не только уступает Западу по уровню жизни населения, но и проигрывает "построенному" в Советском Союзе социализму. На эту тему следующий анекдот.
- "Социалист, капиталист и коммунист договорились встретиться.
- Социалист опоздал.
- - Извините за опоздание, стоял в очереди за колбасой.
- - А что такое очередь? - спросил капиталист.
- - А что такое колбаса? - спросил коммунист"12.
Разрыв между официальными лозунгами о скором продуктовом изобилии и продовольственными трудностями основной массы населения СССР не мог не вызывать скепсиса по отношению к выдвигаемым властью положениям.
"Расцвет коммунизма. Объявление на дверях продуктового магазина: сегодня в масле потребности нет".
- "- Правда ли, что при коммунизме продукты можно будет заказывать по телефону?
- - Правда. Но выдавать их будут по телевизору".
- "Наступил коммунизм.
- - Алло, Манька, включай скорей свой цветной телевизор - красную икру показывают"13.
Продовольственную тему вслед за анекдотами подхватывал и другой жанр фольклора - частушка:
- Мы Америку догнали
- В производстве молока,
- А по мясу не догнали -
- Х.. сломался у быка.
- Вышла б замуж за Хрущёва,
- Да боялась одного:
- Говорят, что вместо х..
- Кукуруза у него.
- Выходите, девки, замуж
- За Ивана Кузина.
- У Ивана Кузина
- Большая кукурузина.
- Кукуруза, м…ндовоха,
- Вышла замуж за гороха.
- Обос…ала все поля
- И не родит ни х….
- Обижается народ:
- Мало партия даёт.
- Наша партия не б…,
- Чтобы каждому давать.
- К коммунизму мы идём,
- Птицефермы строятся,
- А колхозник видит яйца,
- Когда в бане моется14.
Частушки как произведение деревенского устного народного творчества более экспрессивны, чем анекдоты15. Через гипертрофированное представление о том, насколько будет плоха продовольственная ситуация в будущем, люди выражали своё отношение к жизненным трудностям в настоящем. Коммунизм выступал как кривое зеркало, в котором отражались проблемы 1960-х годов, поскольку официальный дискурс указывал, что коммунистическое общество вырастает из социалистического.
Большая группа анекдотов построена на переосмыслении коммунистических лозунгов: в них высмеивался не столько сам коммунизм, сколько попытки трансляции его официальной пропагандой.
"Лектор говорит, что коммунизм уже на горизонте. Ему задают вопрос: "А что такое горизонт?" - "Это воображаемая линия, в которой небо сходится с землёй и которая удаляется от нас, когда мы пытаемся к ней приблизиться".
"На гранитном берегу канала - трёхметровые буквы: "Да здравствует советский народ - вечный строитель коммунизма!"
"Одной ногой мы стоим в социализме, а другой уже шагнули в коммунизм", - говорит лектор. Старушка его спрашивает: "И долго, милок, нам эдак раскорякой стоять?"
"Плакат на Артиллерийской академии: "Наша цель - коммунизм!"
"Армянское радио спрашивают: "Будет ли в Армении коммунизм?" Армянское радио отвечает: "Нет, потому что коммунизм не за горами, а Армения - за горами".
"Что такое электрификация всей страны? - Это коммунизм минус советская власть"16.
Абсурдность лозунгов, вырванных из контекста, послужила основой для создания этих анекдотов. Анекдот в этом случае разрывал связь между населением и официальным дискурсом коммунизма, поскольку после столь удачного высмеивания адекватно воспринимать пропагандистские лозунги нормальный советский человек мог с трудом.
Декларативность коммунистических перспектив, несоответствие провозглашаемых успехов и трудностей жизни рядового советского человека выражались в анекдотических предположениях, что и коммунизм не будет реально построен, а всего лишь провозглашён.
Кроме того, в анекдотах активно высмеивались претензии марксизма-ленинизма и теории коммунистического строительства на научность.
"Является ли коммунизм наукой? - Нет. Если бы он был наукой, его бы сначала попробовали на собаках".
"Какая разница между математикой и научным коммунизмом? - В математике что-то дано и что-то требуется доказать, а в научном коммунизме все доказано и ничего не дано"17.
Обыгрыванию подвергались и отдельные наукообразные положения программы партии 1961 года, в качестве основной формы изложения здесь выбиралась вопросно-ответная форма.
- "- Можно ли будет при коммунизме планировать деторождение?
- - Нет, если орудия производства в этой отрасли останутся в частных руках".
- "- Будет ли КГБ при коммунизме?
- - Нет, к тому времени люди научатся самоарестовываться".
- "- Будут ли при коммунизме деньги?
- - Югославские ревизионисты утверждают, что будут. Китайские догматики утверждают, что нет. Мы же подходим к вопросу диалектически: будут, но не у всех"18.
Как правило, политические решения отождествляются с личностью руководителя государства, поэтому нет ничего удивительного в том, что личность Хрущёва в фольклоре соединилась с идеей коммунистического строительства. В анекдотах отражались не только неудачи "развёрнутого строительства коммунизма", но и личные качества Никиты Сергеевича.
- "- Чего не успел Хрущёв в жилищном строительстве?
- - Не успел сделать уборную проходной, объединить унитаз с ванной и соединить пол с потолком".
- "- Как изменил Хрущёв ленинскую формулу коммунизма?
- - Коммунизм - это советская власть плюс кукурузизация всей страны".
- "- Что будет, если треснуть молотком по лысине?
- - Будет всё!"
- "- Правда ли, что за последнее время здоровье товарища Хрущёва ухудшилось?
- - Да. Он страдает грыжей от поднятия целины, язвой желудка от кукурузы, одышкой от соревнования с Америкой и словесным поносом неизвестно от чего".
- "- Что нового внёс Хрущёв в научный коммунизм?
- - Мягкий знак после "з"19.
Последний из приведённых анекдотов представляется наиболее концептуальным, поскольку основой его являются особенности речи Хрущёва: в этом "мягком знаке" сконцентрирована вся ирония по отношению к коммунизму, который в устах его главного "строителя" превратился в "коммунизьм".
Все приведённые выше анекдоты демонстрируют, что скептический вариант коммунизма по своей сути был оборотной стороной официального, который декларировал возможность основ нового строя в течение 20 лет. Это связано с самой природой существования скепсиса, поскольку без "положительного" варианта, служащего базисом, невозможно и функционирование "отрицательного". Если не принимать во внимание анекдоты о личности Хрущёва, можно утверждать, что народное творчество создавало "контрутопии". Иными словами, как отмечает Т. В. Чередниченко, "здравый смысл массового сознания реализовал себя большей частью в анекдотах (анекдот не "борется" с мифом, а лишь продолжает его за пределы утопического менталитета, по типу диалектического "снятия")"20.
Третья программа КПСС наметила основные контуры грядущего коммунизма, не дав чётких и конкретных картин будущего. Власть с помощью различных каналов, в том числе и смеха, пыталась закрепить идею в сознании населения, которое, в свою очередь, создавало из предложенных элементов собственные схемы. Расхождение декларативных утверждений с повседневной реальностью побуждало людей искать в юморе выход из ситуации, когда партия давала не каждому.
- 1. Гуревич А. Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства. М. 1990.
- 2. Грушин Б. А. Четыре жизни России в зеркале опросов: Очерки массового сознания россиян времён Хрущёва, Брежнева, Горбачёва и Ельцина. Кн. 1: Эпоха Хрущёва. М. 2001.
- 3. Преодолению "экзотичности" смеха была посвящена конференция "Смеховая культура в России XVIII-XX вв. (междисциплинарные подходы, проблемы, перспективы)" в Челябинске 7-8 октября 2011 года.
- 4. Дмитриев А. В. Социология политического юмора. М. 1998. С. 57.
- 5. Горький М. В. И. Ленин. М. 1931. С. 36.
- 6. Цит. по: Крокодил. 1961. № 34. С. 2.
- 7. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека М. 1998. С. 142.
- 8. Ленч Л. Перья к бою//Крокодил. 1961. № 25. С. 2.
- 9. См.: Грушин Б. А. Указ. соч.
- 10. 1001 избранный советский политический анекдот. Тенафли. 1986.
- 11. Там же.
- 12. Там же.
- 13. Там же.
- 14. Русские озорные частушки [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.thelib.ru/books/avtor_neizvesten/ russkie_ozornie_chastushki-read.html.
- 15. Дмитриев А. В. Указ соч. С. 46.
- 16. 1001 избранный советский политический анекдот.
- 17. Там же.
- 18. Там же.
- 19. Там же.
- 20. Чередниченко Т. В. Наш миф//Arbor Mundi. Мировое дерево. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. М. 1992. № 1. С. 132.