Запад и Восток Петра Чаадаева

• Он вышней волею небес
• Рожден в оковах службы царской;
• Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
• А здесь он -
• офицер гусарской.

А.С. Пушкин. 1817-1820

СИРОТА

Чаадаев написал по-французски письмо Кате Пановой, с которого начались его так называемые "Философические письма". Что в письме? Рассуждения о России, о том, что "мир искони делился на две части - Восток и Запад". А к какой части относится Россия, неясно. С одной стороны, она Восток, а с другой - Запад. В такой неопределенной стране, писал Чаадаев, мы и живем. От этого у нас и все социальные болезни. А когда мы, русские, определимся, никто этого не знает.

Если бы Россия не была такой большой по своей территории, ее бы никто и не заметил.

Чаадаев родился в 1794 году. Всю жизнь был одинок. Умер в 1856 году в английском клубе. Дома, как пространства подлинного, у него не было. "Каждому из нас, - заметил однажды Чаадаев, - приходится самому искать путей для возобновления связи с нитью, оборванной в родной семье". Философия Чаадаева - это и есть поиск нитей, связывающих его с домом, почвой.

Его воспитанием занимались гувернеры и сестра матери, старая дева. Мать, княгиня Щербатова, и отец, советник судебной палаты, умерли рано. Он не помнит родителей.

А без них в душе человека образуется невосполнимая пустота.

МАСОН

То, что Чаадаев сообщен с масонскими ложами в России, считалось само собой разумеющимся. Он дошел до 8-й степени посвящения в таинство белых братьев. Чаадаев ценил детали масонских образов и точное выполнение правил. Но его отношение к масонским тайнам строилось по касательной. Он около них, но не с ними. В тайнах есть что-то безумное. Об этом Чаадаев написал в своем дневнике.

Затем, за границей, после раздела миллионного наследства, он стал упражняться в мистицизме. Ждал, когда в нем внутреннее слово зазвучит и он увидит Бога. Но Слово не зазвучало. И мистический опыт безмолвного общения с Богом его не увлек. Чаадаев словоохотлив. Он философ.

• Старых барынь духовник,
• Маленький аббатик,
• Что в гостиных бить привык
• В маленький набатик.

Д.В. Давыдов "Современная песня".

ФИЛОСОФ

Предмет европейской философии - бытие. Предмет русской философии - Россия.

А Чаадаев - это философский писатель, которого ценит сам Шеллинг. Но который ничего не написал, кроме "Философических писем".

Философии нужны слова, много слов, которых у Чаадаева нет. Но Бог милостив, в мире появился Пушкин. Чаадаев и обратился к нему: давай соединимся, давай из твоих слов построим железную дорогу, по которой помчится паровоз моего ума. "Нам суждено быть вместе" - восклицал Чаадаев. Но Пушкин отнекивался, уклонялся от союза. О чем Чаадаев сожалел. "Это несчастье, мой друг, - написал он Пушкину в 1831 году, - что нам не пришлось в жизни сойтись ближе".

Я думаю, что это хуже, чем несчастье. Это судьба философии в России.

В "Философических письмах" Чаадаев постоянно возвращается к одной и той же мысли: "история закончилась, теперь осталось только размышлять". И приходит к выводу, что Царство Божие состоялось не в России, а в Европе. Россия сильна и агрессивна. Но, к сожалению, в ней ничего не помнят. И не умеют извлекать опыт из того, что с ней случается.

Чтобы стать культурной ей нужно, во-первых, ужаться, и, во-вторых, принять католицизм.

Г.Г. Мясоедов. Пушкин и его друзья слушают декламацию Мицкевича в салоне княгини Зинаиды Волконской. В левой части картины, у колонны - П.Я. Чаадаев. 1905-1907.

ЕВРОПЕЕЦ

Принципиальный момент: Чаадаев пришел к этому, живя в Европе.

Что нравится ему там? В Европе создано пространство преобразований человека, когда животное в нем становится человеческим. Европейским.

Чаадаеву не нравилась русская немота, неумение выразить себя в слове. Ему нравились Данте и Шекспир. Его раздражало интеллектуальное однообразие России, отсутствие в ней яркой литературы и очень нравилась Европа как пространство плодотворных преобразований. В Европе душу противопоставили телу и получили цивилизацию. Рискнули пойти к истине, а пришли к богатству, комфорту жизни. В Pоссии думают о душе, а на практике получают необжитое пространство. Идут к Богу, а приходят к Тихому океану.

Русские склонны к мистицизму, говорит Чаадаев, и безразличны к бытовой повседневности. У нас нет склонности к усовершенствованию своей цивилизации. А есть дома из бревен и соломы. Чаадаев недоумевал: почему Россия тысячу лет принадлежит к христианскому миру, а русские в нем по-прежнему выглядят как дикари? Люди без культуры? Не потому ли, что у нас в душе хаос, а в Европе порядок?

Чаадаеву было стыдно. И он решил Россию пристыдить, мол, нехорошо воровать. Самим думать надо. Ну а как нам думать самим, если у них христианство - мотор, а у нас - лампада?

Мы не склонны заниматься малыми делами, говорит Чаадаев. Мы хотим заниматься великими делами. Нам нужны герои, а не социальная машина, на которую, в свою очередь, работает технология бесконечного прогресса.

Начиная дело, мы не стремимся его закончить. Наоборот, мы стремимся заканчивать то, что мы не начинали. Поэтому наши начинания завершаются нулевым результатом, что приостанавливает бег бесконечного прогресса в России. Поэтому у нас возможен экстаз. И невозможна благоустроенность жизни. Россия - это непрерывное творчество.

• Чедаев, помнишь ли былое?
• Давно ль с восторгом молодым
• Я мыслил имя роковое
• Предать развалинам иным?
• Но в сердце, бурями смиренном,
• Теперь и лень, и тишина,
• И, в умиленье вдохновенном,
• На камне, дружбой освященном,
• Пишу я наши имена.

А.С. Пушкин. 1824

Чаадаев пишет: "Оглянитесь кругом себя. Разве что-нибудь стоит прочно на месте? Все - словно на перепутье. Ни у кого нет определенного круга действий, нет ни на что добрых навыков, ни для чего нет твердых правил, нет даже домашнего очага, ничего такого, что бы привязывало, что бы пробуждало ваши симпатии, вашу любовь, ничего устойчивого, ничего постоянного; все исчезает, все течет, не оставляя следов ни вовне, ни в вас".

Чаадаев не допускает мысли о том, что именно хаос рождает порядок и делает мир живым. А Европа, в которой хаос исчез, есть царство мертвых. За все нужно платить - или за жизнь, или за порядок. Чаадаеву нужно было на что-то решиться.

СУМАСШЕДШИЙ

Опубликованное в 1836 году в "Телескопе" письмо прочитал царь Николай I и сказал: "Ясно. Немец писал". Да нет же, объяснили ему, русский. Ну, тогда сумасшедший.

Чаадаева объявили сумасшедшим, и ему пришлось написать в ответ статью "Апология сумасшедшего".

Размышления Чаадаева вызвали возмущение и у А.С. Пушкина. Из его письма Чаадаеву: "Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава... татарские нашествия... оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - как неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история".

Православие - это не то, что вылилось из грязного истока христианской веры, а черта русского характера. То, что мы сами в себе открыли. И дело вовсе не в ущербности православия, которое якобы отделяет нас от Европы.

В конце концов, православная Греция - это никак не Азия.

Меж сплетен и легенд

Из книги А.А. Лебедева "Чаадаев" М. 1965. ( ЖЗЛ)

РОССИЯНИН

Чаадаев ответил на вердикт царя в "Апологии сумасшедшего". Он не раскаивается, нет. Он пытается превратить недостатки России в ее преимущества. И этим вызывает новую волну ожесточенных дискуссий и своего века, и грядущего, и теперь уже нашего...

Со времен Гегеля народы делятся на исторические и неисторические. У исторических есть самосознание, они размышляют. И поэтому у них есть философия. Россия неисторическая страна. У нас нет философии. Мы не размышляем. Да, поэтому у нас нет и прошлого. Но это ведь хорошо, говорит Чаадаев. Извлечем из этого выгоду. Обдуманно строить мир можно, если ты ушел из прошлого. Оно - враг мысли. Оно мешает и запутывает. Ты пойдешь по прямой мысли, а память тут как тут, сбивает тебя с пути.

Россия одинока. Ну, и слава Богу, что мы отщепенцы. Что мы исторический пробел. Ведь Европа стара, а мы - молоды. Она умрет. И все достанется нам. Мы оценим наследство, отберем важное и выкинем хлам. Это и есть дело одиноких - отбор ценного, а, значит, истины.

Россия хаотична. В ней множество идей. Но нет единой. Это значит, что мы не знаем, куда идти. И не идем никуда. Ничего страшного, провидение готовит для нас особый путь. Мы пришли дать урок человечеству и разрешить человеческую загадку.

Чаадаев - русский философ. Он расшифровал разговор огромной немой страны и маленьких болтливых государств Запада. Герасима и Му-му.

Д.Н. Кардовский. Бал в Москве 1820-х годов. 1907.

ФОРМУЛЯРНЫЙ СПИСОК

о службе и достоинствах отставного ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка Петра Чаадаева

В 1808 - 1812 году учился в Московском университете. Обучался вместе с Александром Грибоедовым и будущими членами Тайных обществ Николаем Тургеневым и Иваном Якушкиным.

В службу вступил и во оной какими чинами происходил и когда.

Вместе с братом Михаилом определен подпрапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк - 12 мая 1812 года. Служил вместе с князем Сергеем Трубецким, Иваном Якушкиным, братьями Сергеем Муравьевым-Апостолом и его старшим братом Матвеем Муравьевым-Апостолом - все они впоследствии стали членами Тайных обществ. В 1813 году переведен поручиком в Ахтырский гусарский полк, в начале 1816 года - корнет лейб-гвардии Гусарского полка, в этом же полку получил чины поручика, штабс-ротмистра, а в декабре 1819 года - ротмистра. В феврале 1821-го вышел в отставку, не получив при отставке ни очередного чина полковника, ни права ношения военного мундира.

Во время службы своей в походах и делах против неприятеля где и когда был, также какие награды за отличие в сражениях и по службе удостоился получить.

Участник Отечественной войны 1812 года (Бородино - за отличие произведен в прапорщики, Тарутино, Малоярославец) и Заграничных походов русской армии 1813-1814 годов (Люцен, Бауцен, Кульм - награжден орденом св. Анны IV степени, так называемая Аннинская шпага, и прусским Кульмским крестом, Париж).

"Три похода, сделанные Чаадаевым в военную эпоху последних войн с Наполеоном, в военном отношении не представляют собой ничего примечательного, - писал его дальний родственник и близкий друг М. Жихарев. - В конце двенадцатого года он был болен какой-то страшной горячкой, где-то в польском местечке, ... однако же поспел к открытию военных действий в тринадцатом году. Под Кульмом в числе прочих получил Железный крест (Кроме Железного креста он имел еще два других, прусский "Pour le Mrite (фр. За заслуги) и, кажется, какую-то Анну на сабле, но этих двух никогда не надевал. Все медали того времени, разумеется, он так же имел). ... Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства"¹.

^{1. Жихарев М.И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. М. 1989. С. 60, 62.}

К Чаадаеву

• Вполне чужда тебе Россия,
• Твоя родимая страна!
• Ее предания святыя
• Ты ненавидишь все сполна.
• Ты их отрекся малодушно,
• Ты лобызаешь туфлю пап,-
• Почтенных предков сын ослушной,
• Всего чужого гордый раб!
• Свое ты все презрел и выдал,
• Но ты еще не сокрушен;
• Но ты стоишь, плешивый идол
• Строптивых душ и слабых жен!
• Ты цел еще: тебе доныне
• Венки плетет большой наш свет,
• Твоей презрительной гордыне
• У нас находишь ты привет.
• Как не смешно, как не обидно,
• Не страшно нам тебя ласкать,
• Когда изволишь ты бесстыдно
• Свои хуленья изрыгать
• На нас, на все, что нам священно,
• В чем наша Русь еще жива.
• Тебя мы слушаем смиренно;
• Твои преступные слова
• Мы осыпаем похвалами,
• Друг другу их передаем
• Странноприимными устами
• И небрезгливым языком!
• А ты тем выше, тем ты краше:
• Тебе угоден этот срам,
• Тебе любезно рабство наше.
• О горе нам, о горе нам!

Н.М. Языков. 25 декабря 1844 г.

Александр Герцен: вдруг тихо поднялась какая-то печальная фигура и потребовала речи...

"Письмо" Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, - все равно, надобно было проснуться. Что, кажется, значат два-три листа, помещенных в ежемесячном обозрении?

А между тем такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стране, молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что "Письмо" Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. Оно имело полное право на это. После "Горе от ума" не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление. Между ними - десятилетнее молчание, 14 декабря, виселицы, каторга, Николай. Петровский период переломился с двух концов. Пустое место, оставленное сильными людьми, сосланными в Сибирь, не замещалось. Мысль томилась, работала - но еще ни до чего не доходила. Говорить было опасно - да и нечего было сказать; вдруг тихо поднялась какая-то печальная фигура и потребовала речи для того, чтоб спокойно сказать свое lasciate ogni speranza (оставь надежду всяк сюда входящий).

Печальная и самобытная фигура Чаадаева резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской high life (светской жизни). Я любил смотреть на него середь этой мишурной знати, ветреных сенаторов, седых повес и почетного ничтожества. Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас; лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора, "чело, как череп голый", серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически. Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и - воплощенным veto (вето, запрет), живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой. Потом опять умолк, опять являлся капризным, недовольным, раздраженным, опять тяготел над московским обществом и опять не покидал его. Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе; они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения.

Что же заставляло их принимать его, звать... и, еще больше, ездить к нему?

Вопрос очень серьезный.

А.И. Герцен. "Былое и думы". 1868 г.

Осип Мандельштам: Чаадаев был первым русским, идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно

Что же такое прославленный "ум" Чаадаева, этот "гордый" ум, почтительно воспетый Пушкиным, освистанный задорным Языковым, как не слияние нравственного и умственного начала - слияние, которое столь характерно для Чаадаева и в направлении которого совершался рост его личности.

С этой глубокой, неискоренимой потребностью единства, высшего исторического синтеза родился Чаадаев в России. Уроженец равнины захотел дышать воздухом альпийских вершин и, как мы увидим, нашел его в своей груди.

... И вот, в августе 1825 года, в приморской деревушке близ Брайтона появился иностранец, соединявший в своей осанке торжественность епископа с безукоризненной корректностью светского человека.

Это был Чаадаев, бежавший из России на случайном корабле, с такой поспешностью, как если бы ему грозила опасность, однако без внешнего принуждения, но с твердым намерением - никогда больше не возвращаться.

Больной, мнительный, причудливый пациент иностранных докторов, никогда не знавший другого общения с людьми, кроме чисто интеллектуального, скрывая даже от близких страшное смятение духа, он пришел увидеть свой Запад, царство истории и величия, родину духа, воплощенного в церкви и архитектуре. Это странное путешествие, занявшее два года жизни Чаадаева, о которых мы знаем очень мало, больше похоже на томление в пустыне, чем на паломничество, а потом Москва, деревянный флигель-особняк, "Апология сумасшедшего" и долгие размеренные годы проповеди в "аглицком" клубе.

Или Чаадаев устал? Или его готическая мысль смирилась и перестала возносить к небу свои стрельчатые башни?

...Запад Чаадаева нисколько не похож на расчищенные дорожки цивилизации. Он, в полном смысле слова, открыл свой Запад. Поистине, в эти дебри культуры еще не ступала нога человека. Мысль Чаадаева, национальная в своих истоках, национальна и там, где вливается в Рим. Только русский человек мог открыть этот Запад, который сгущеннее, конкретнее самого исторического Запада. Чаадаев именно по праву русского человека вступил на священную почву традиции, с которой он не был связан преемственностью.

...У России нашелся для Чаадаева только один дар: нравственная свобода, свобода выбора. Никогда на Западе она не осуществлялась в таком величии, в такой чистоте и полноте. Чаадаев принял ее, как священный посох, и пошел в Рим.

Я думаю, что страна и народ уже оправдали себя, если они создали хоть одного совершенно свободного человека, который пожелал и сумел воспользоваться своей свободой.

... Когда Борис Годунов, предвосхищая мысль Петра, отправил за границу русских молодых людей, ни один из них не вернулся. Они не вернулись по той простой причине, что нет пути обратно от бытия к небытию, что в душной Москве задохнулись бы вкусившие бессмертной весны неумирающего Рима.

Но ведь и первые голуби не вернулись обратно в ковчег. Чаадаев был первым русским, в самом деле, идейно, побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева.

На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данта: "Этот был там, он видел - и вернулся". А сколькие из нас духовно эмигрировали на Запад! Сколько среди нас - живущих в бессознательном раздвоении, чье тело здесь, а душа осталась там!

Чаадаев знаменует собой новое, углубленное понимание народности, как высшего расцвета личности, и - России, как источника абсолютной нравственной свободы. Наделив нас внутренней свободой, Россия предоставляет нам выбор, и те, кто сделал этот выбор,- настоящие русские люди, куда бы они ни примкнули. Но горе тем, кто, покружив около родного гнезда, малодушно возвращается обратно!

Из эссе "Петр Чаадаев".

1915 год.

Захар Прилепин: Проблема русского человека в том, что он слишком свободен

Проблема русского человека как раз в том, что он слишком свободен и всегда сомневается в себе (отсюда рефлексия как основополагающая черта русской литературы).

Нынешний либерал может нести полную ахинею - и быть неистово уверенным в своей правоте. Никакие противоречия собственной позиции его не смущают никогда.

Среднестатистический европеец не видит некоторых противоречий в том, что Европа назначила себя центром мира, хотя мир несколько больше и разнообразней Европы, а житель США тем более убежден, что Америка может всех научить демократии.

Мы проиграли холодную войну в первую очередь потому, что, когда их деятели проповедовали свою (сомнительную) правоту - они верили в нее. А когда наши проповедовали нашу (сомнительную) правоту - они не очень верили в нее.

Так и будет впредь. К нам вечно будет приезжать "европеец", твердить нам о нашей дикости и верить, что так все и обстоит, а мы будет отругиваться, ставить им в вину их косность и жестокость, и сами во всем сомневаться, и себе не до конца доверять.

Они всегда разговаривают с нами с позиции огромной правоты, с позиции "цивилизации". Мы огрызаемся, как двоечник, пойманный с сигаретой за углом школы - который при этом знает, что директор, отчитывающий его, - вор, развратный тип и пошляк.

Из персонального блога писателя в Интернете

А ведь это лишь одно письмо из восьми...

Из восьми "Философических писем" Чаадаева популярность получило лишь первое. Остальные - в его тени. Их мало кто прочитал, поэтому Чаадаев и философия связаны в обыденном сознании только через критику России. Лишь только он перестает ее критиковать, как сразу перестает быть интересен интеллигенции. Настолько привлекательна чаадаевская сила критики и разрушения.

А вот его христианские мотивы единого мира - забыты.

Чаадаев видит нашу задачу в возвращении в семью европейских народов. Он и объясняет русскую отсталость тем, что "мы оказались отторгнутыми от общей семьи"¹. Россия видится философу блудным сыном, от возвращения которого зависит дальнейший прогресс истории. В "Философических письмах" есть фрагмент, когда Чаадаев описывает процесс воспитания европейца. Он полагает, что европейские матери нашептывают своим детям особые слова и мысли. "Хотите знать, что это за мысли? Это мысли о долге, справедливости, праве, порядке"². Размышление весьма примечательное: идеи подчинения и долга - ключевые для Чаадаева. От его описания "идеального" семейного быта веет казарменным порядком. Старшие управляют, младшие подчиняются - это их долг.

Более того, по Чаадаеву, "перед человеческим разумом стоит один только вопрос: знать, чему он должен подчиниться"³. Мысль о смирении и умалении себя перед внешней силой часто повторяется у Петра Яковлевича. Под таковой подразумевается всемогущий и сверхразумный Бог. Сопротивляться ему - быть глупцом.

В чем же тогда миссия человека? Смириться и ждать, когда "падут все стены, разделяющие народы и вероисповедания. Но в настоящее время каждому важно знать свое место в общем строе призвания христиан"⁴.

Удивительно, но западнику Чаадаеву личность не нужна, она выполняет подчиненную функцию, а Бог выступает в качестве регулятора и надсмотрщика. В философских построениях Чаадаева один все знающий Бог свершает действия в пустом мире. А личности остается смириться, скрыть себя...

Интуитивное, еще смутно понимаемое единство мира, выстраданное Чаадаевым, положило начало философии в России.

• ^{1.  Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1. М., 1991. С. 331.}
• ^{2.  Там же. С. 327.3.  Там же. С. 357.4.  Там же. С. 333.}