"Под Мадридом продырявлен в первый и под Сталинградом в пятый раз..."

Националистам помогали - поставками вооружения и присылкой армейских соединений - национал-социалистская Германия и фашистская Италия. А республиканцам - добровольцы левых убеждений из многих стран мира (воевавшие в составе интернациональных бригад) и СССР, стремившийся привести к власти в Испании коммунистов. Помимо вооружения, Советский Союз прислал в республиканскую армию военных советников и несколько танковых и авиационных частей. Эти части числились испанскими, а советские военные - добровольцами, прибывшими в Испанию в качестве частных лиц. Воевали они под псевдонимами.

Военными советниками в Испании служили будущие военачальники Великой Отечественной К.А. Мерецков ("генерал Петрович"), Н.Г. Кузнецов ("дон Николас Лепанто"), Н.Н. Воронов ("колонель Вольтер"), Г.И. Кулик ("генерал Купер"), Р.Я. Малиновский ("колонель Малино"), П.И. Батов ("Пабло Фриц"), А.И. Родимцев ("капитан Павлито"); командирами-танкистами - Д.Г. Павлов ("Пабло") и П.М. Арман ("майор Грейзе"). В воздухе отличились летчики-истребители А.К. Серов ("Родриго Матео"), П.В. Рычагов ("Пабло Паланкар"), С.И. Грицевец ("Серхио")...

Низкая дисциплина в разношерстной армии и отсутствие единства в политическом руководстве привели к поражению республиканцев. Но они победили время, войдя в советские песни, стихи, кинофильмы и память нашего народа.

Взгляд литературного критика Льва Аннинского на события 1936 года

Испания вошла в сердце раньше, чем в мысли, - когда в нашей мальчишеской жизни появились общительные черноволосые сверстники; нам объяснили, что их спасли из Испании.

Я поступил на филологический факультет московского университета в 1951 году, когда чужая Гражданская война должна была давно уйти в историю. Но не ушла! На факультете - культ Испании. Чемпионом университета по боксу становится мой однокашник Хуан Кобо. Пилар и Элен Гарсия собирают полные залы, их песни подхватываются. У студентов как приветствие звучат строки Светлова: "Гренада моя!"

А у него это откуда?

1926 год. Поэт идет по Тверской улице и во дворе видит вывеску "Ресторан Гренада".

Этого достаточно!

Испанский трактир на Тверском тракте! Испанская волость в считанных шагах от Кремля! Это не столько удивляет, сколько разжигает воображение. Гренада, серенада... Кинотеатр "Арс"... трамвай... московская коммуналка...

Перед самой дверью ключевая строчка готова: "Гренада, Гренада, Гренада моя!.."

Строчка, таящая в себе заводную мелодию. Она требует сюжета. Кто здесь может петь испанскую серенаду? Испанец? Примитивно. Петь должен свой. Свой - в воображении Светлова - это какой-нибудь екатеринославский хлопец.

Так получает выход то настроение, которое накоплено в авторе и его реальных собеседниках, чудесным образом перелетевших вместе с ним из степи украинской в "степь" испанскую:

• Скажи мне, Украйна,
• Не в этой ли ржи
• Тараса ШевченкоПапаха лежит?
• Откуда ж, приятель,
• Песня твоя:
• "Гренада, Гренада,Гренада моя"?

Светлов не может знать, что через десять лет там закипит такая же лютая гражданская война, какая кипела на его родине. И на могильном камне венгра Матэ, явившегося в Испанию защищать коммунизм, будут выбиты, а потом фашистами разбиты светловские, пророчески угаданные слова:

• Я хату покинул,
• Пошел воевать,
• Чтоб землю в Гренаде
• Крестьянам отдать.
• Прощайте, родные,
• Прощайте, семья!
• "Гренада, Гренада,
• Гренада моя".

Кровь пропитывает строки 1926 года, звучащие реквиемом. Они гениально обрываются там, где должен зазвучать победный клич. В поэзии такое попадание бывает раз в жизни:

• Пробитое тело
• Наземь сползло.
• Товарищ впервые
• Оставил седло.
• Я видел: над трупом
• Склонилась луна,
• И мертвые губы
• Шепнули: "Грена..."

29 августа 1926 года балладу публикует "Комсомольская правда". Наутро автор "просыпается знаменитым".

Маяковский говорит ему:

- Светлов! Что бы я ни написал, все возвращается к моему "Облаку в штанах". Боюсь, что с вами и вашей "Гренадой" произойдет то же самое.

Это и происходит. Незнакомые люди, узнав, кто перед ними, восклицают:

- А, Светлов! "Гренада"!

Полтора десятка лет спустя, на передовой Первого Белорусского фронта, куда Светлов проникнет почти контрабандой (по состоянию здоровья его на фронт не берут, но корреспондентам закон не писан), нелепый корреспондент, бредущий между окопами, которые он называет "ямочками", вдруг услышит:

- Майор! А майор! Это правда, что вы написали "Гренаду"? Как же вас сюда пускают?

"Гренада" наполняется новой болью.

Эта боль дышит в публицистических репортажах Ильи Эренбурга. И в его стихах, написанных вослед испанским событиям:

• Горят померанцы, и горы горят.
• Под ярким закатом забытый солдат.
• Раскрыты глаза, и глаза широки,
• Садятся на эти глаза мотыльки.
• Натертые ноги в горячей пыли,
• Они еще помнят, куда они шли.
• В кармане письмо - он его не послал.
• Остались патроны, не все расстрелял.
• Он в городе строил большие дома,
• Один не достроил. Настала зима.
• Кого он лелеял, кого он берег,
• Когда петухи закричали не в срок,
• Когда закричала ночная беда
• И в темные горы ушли города?
• Дымились оливы. Он шел под огонь.
• Горела на солнце сухая ладонь.
• На Сьерра-Морена горела гроза.
• Победа ему застилала глаза.
• Раскрыты глаза, и глаза широки,
• Садятся на эти глаза мотыльки.

Цветы ещё не завяли. Но реальность уже уходит по тьму. Вторая мировая война поглощает войну испанскую.

А Испания продолжает гореть в сердцах... и в стихах Константина Симонова.

Об Испанской войне он писал смолоду, черпая сюжеты из тогдашней периодики. Позднее, пройдя через крутой опыт Великой Отечественной, через дороги Смоленщины, через камни Буйничева поля, - почувствовал, как испанский опыт напитался кровью - от Мадрида до Сталинграда:

• Кружится испанская пластинка.
• Изогнувшись в тонкую дугу,
• Женщина под черною косынкой
• Пляшет на вертящемся кругу.
• Одержима яростною верой
• В то, что он когда-нибудь придет,
• Вечные слова "Yo te quiero"*
• Пляшущая женщина поет.
• В дымной, промерзающей землянке,
• Под накатом бревен и земли,
• Человек в тулупе и ушанке
• Говорит, чтоб снова завели.
• У огня, где жарятся консервы,
• Греет свои раны он сейчас,
• Под Мадридом продырявлен в первый
• И под Сталинградом - в пятый раз.
• Он глаза устало закрывает,
• Он да песня - больше никого...
• Он тоскует? Может быть. Кто знает?
• Кто спросить посмеет у него?
• Проволоку молча прогрызая,
• По снегу ползут его полки.
• Южная пластинка, замерзая,
• Делает последние круги.
• Светит догорающая лампа,
• Выстрелы да снега синева...
• На одной из улочек Дель-Кампо
• Если ты сейчас еще жива,
• Если бы неведомою силой
• Вдруг тебя в землянку залучить,
• Где он, тот голубоглазый, милый,
• Тот, кого любила ты, спросить?
• Ты, подняв опущенные веки,
• Не узнала б прежнего, того,
• В грузном поседевшем человеке,
• В новом, грозном имени его.
• Что ж, пора. Поправив автоматы,
• Встанут все. Но, подойдя к дверям,
• Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:
• "Ну-ка, заведи вдогонку нам".
• Тонкий луч за ним блеснет из двери,
• И метель их сразу обовьет.
• Но, как прежде, радуясь и веря,
• Женщина вослед им запоет.
• Потеряв в снегах его из виду,
• Пусть она поет еще и ждет:
• Генерал упрям, он до Мадрида
• Все равно когда-нибудь дойдет.

У огня. 1943

^{* "Я тебя люблю" (исп.).}