Вне игры

Во-первых, на наш стадион люди приходили болеть за свою родную команду. Что значит "болеть"? А вот что. Накануне вечером отец возвращался со смены и пораньше укладывался спать: надо было как следует отдохнуть перед матчем. Наутро гладились брюки, готовилась свежая рубашка. Мне тоже предлагалось выглядеть поприличнее: все-таки на трибунах соберутся знакомые, будут семьи и из нашего двора, со многими мы дружили домами. Словом, матч на нашем стадионе металлургами воспринимался как праздник, и готовились к нему заранее и соответственно.

Как болели? Разрешалось переживать, свистеть, кричать, вскакивать, махать руками, курить. Не разрешалось пить водку или пиво, материться (ходили на трибуну семьями, то есть с детьми), а уж про мордобой даже и мысли не возникало. Зимой, когда на нашем стадионе проходили матчи хоккейной команды "Металлург", на трибуне пить водку разрешалось, поскольку стоять на морозе полтора часа даже в валенках было как-то прохладно.

Во-вторых, все, ходившие на наш стадион болеть знали игроков своей команды как собственных сыновей. Их любили, ненавидели, ими гордились, их звали по именам, а иногда награждали необидными кличками. За них заступались всем стадионом, когда судья, с нашей точки зрения, несправедливо наказывал их. Вопль "Судью на мыло!" был самым грубым и хамским поступком на нашем стадионе.

В-третьих, наша команда ИГРАЛА в футбол. Никто и никогда на том далеком футбольном поле не тянул время, не притворялся травмированным, не занимался удержанием счета... Они играли. Как могли, конечно. Теперь-то я понимаю, что могли не очень-то. Но старались, черт возьми! Финтили, обводили, били из удобных и неудобных положений. Вернуть мяч вратарю с центра поля считалось позором. Если наш защитник тянул нападающего противника за майку - стадион начинал свистеть: мы были за справедливую и честную игру.

Если "Металлург" выигрывал, мы с мамами возвращались домой, а папы задерживались в парке у летнего павильона, чтобы выпить за победу.

Зато на следующий день пацаны с нашего двора собирались в кучу и бежали через дорогу к пролому в заборе, отделявшем улицу Металлургов (конечно же!) от заброшенного парка, где, собственно, начинался наш, пацанский футбол. Так или иначе, но мы играли во вчерашний матч. Каждый представлял себя лучшим игроком нашей команды. Мяч был кирзовым с жесткой шнуровкой. Доставалось всем. Играли до того, кто первым забьет пятый гол. Иногда заканчивали в темноте, под крики родителей, приходивших к забору. Возвращались домой грязными, как поросята, побитыми кирзовым мячом и чужими ботинками, но вполне счастливыми. Спали как убитые.

То была наша Копакабана. О существовании настоящей, бразильской Копакабаны мы узнали уже потом, когда прочитали книжку Игоря Фесуненко "Пеле, Гарринча, футбол" и увидели по телеку сборную Бразилии. Боже, как они играли, эти бразильцы! Как наш "Металлург", только вдохновеннее, талантливее, техничнее. Но они ИГРАЛИ! Наша сборная по сравнению с ними выполняла на поле трудную, непосильную, тягостную сизифову работу. Уже тогда.

А годы спустя, когда нашим "звездам" стали платить больше, чем Пеле, Гарринче и Эйсебио, они перестали не только играть, но и работать. Было такое ощущение, что на матчах нашей сборной болели не на трибунах, болели на поле. Да, и на трибунах тоже произошли перемены. Исчезли болельщики, их вытеснили фанаты. Эти приходили на стадион не болеть за свою команду, эти были по другой части, не имеющей никакого отношения ни к футболу, ни к спорту вообще.

Да и пацаны из моей дворовой команды как-то поувяли. Некому стало подражать. На поле стадиона уже не играли, а на трибунах уже не болели. И вот однажды лучший форвард нашей дворовой команды Генка Кириенко прилюдно снял свои кеды, связал шнурки и при полном молчании окружающих с помощью шеста с гвоздем водрузил этот образец футбольной обуви послевоенной поры над воротами, ведущими в наш двор. "Всё, - сказал Генка, - я больше в футбол не игрок".

Те кеды до сих пор висят над нашими воротами. Они вне игры. Но очень надеюсь, что когда-нибудь пригодятся.