Уильям Брумфилд - возможно, самый русский американец. Он регулярно приезжает в Россию, фотографирует памятники архитектуры, пишет книги, читает лекции и говорит на хорошем русском языке. Во время одной из поездок в Россию мистер Брумфилд дал интервью "Родине".
Сергей Прокудин-Горский
Дети в Белозерске.
"Война и мир", насколько известно, ваше любимое произведение. Что сейчас между Россией и США - война или мир?
Уильям Брумфилд: Думаю, мир. Общаюсь здесь с коллегами и друзьями. Ничего не изменилось. А дальше... Дальше идет такая странная риторика между странами. Это как шоу. Даже не политика, а шоу.
Кто его делает?
Уильям Брумфилд: В основном, мы - то есть Соединенные Штаты. Человек, который живет в Белом доме - из этой среды. Он прямо говорит, что предпочитает такую атмосферу. Это медийные игры.
Какая атмосфера сейчас в России?
Уильям Брумфилд: Нормальная. Но это мое восприятие. У меня много знакомых и друзей здесь. Никаких интриг нет.
Можно сказать, что вы сейчас - самый русский американец?
Уильям Брумфилд: Можно. Я здесь часто бываю и чувствую себя, как дома.
Когда вы впервые почувствовали здесь себя, как дома?
Уильям Брумфилд: Как только впервые здесь оказался - летом 1970-го. Это было сложное время. Война во Вьетнаме, противостояние там США и СССР, были ведь жертвы среди советских моряков во время американских бомбежек. Я тогда учился в университете Беркли. Помню антивоенные демонстрации. Та война - трагедия. Но в СССР нас так добродушно встречали в МГУ!
В одном из интервью вы говорили, что еще отец сказал вам, что американцы не будут воевать с русскими.
Уильям Брумфилд: Да. Отец родился в 1895-м, служил в морской пехоте во время Первой мировой. Был во Франции. Он прошел эту мясорубку, ведь наши полководцы повторяли ошибки англичан, французов, бросая солдат под пулеметы. Но все-таки отец в этой мясорубке выжил.
Где он увидел русских?
Уильям Брумфилд: В лагерях военнопленных в 1918-м. А в 1950-х, когда я был маленьким и играл в солдатиков, отец услышал во время моей игры, что убивают коммунистов, убивают русских. Был разгар холодной войны, об этом отовсюду говорили...
Тогда отец перебил меня и сказал таким хорошим тоном: "Русские - это наши союзники. Я их видел. То, что говорят в их адрес - несправедливо". Это было для меня, как гром среди белого дня! И я никогда не забывал об этих словах.
Но тут надо еще понимать, что я рос на американском юге.
Это принципиальный момент?
Уильям Брумфилд: Конечно! Я рос там, где разворачиваются события романа "Унесенные ветром" во время Гражданской войны - войны Севера и Юга в начале 1860-х годов XIX века. Там и спустя сто лет были живы воспоминая о войне. В 1950-х на юге еще оставалась нерешенной масса социальных проблем. Некоторые, кстати, до сих пор сохраняются.
Когда вы пришли к тому, что Россия - это ваше?
Уильям Брумфилд: Постепенно. Когда начал читать русские романы тинейджером, стал понимать, что к чему. Первое, что прочел - "Войну и мир".
Но это слишком сложно. И по объему, и по восприятию, тем более для иностранца.
Уильям Брумфилд: Вот такой я человек. Но мне было удивительно интересно с чисто человеческой точки зрения. Читаешь, читаешь - и не обращаешь внимания на объем.
Я вырос там, где война многое определяла, там, где живы воспоминания о войне, разрухе, трагических моментах. Много думал о Гражданской войне в Америке. И стойкость, которую я увидел в романе Толстого, меня вдохновляла. Вдохновляло, как люди держались.
Как вы впервые оказались в СССР?
Уильям Брумфилд: Как уже сказал, это был 1970 год. Программа по обмену преподавателями, студентами...
За вами в Союзе наверняка стоял человек в погонах.
Уильям Брумфилд: Я этого не чувствовал. Преподаватели из МГУ показывали нам Москву, устраивали экскурсии. Иногда я был единственным из иностранцев, кто принимал в них участие. Помню у преподавателя Нины Володиной были машинописные списки с церквями, памятниками истории. Особенно в Замоскворечье. И опять же отношение... Добродушие. Щедрость. Люди говорили о своем городе с любовью и хотели, чтоб другие его тоже полюбили.
В Америке я купил японский фотоаппарат, чтобы снимать архитектуру. Когда посмотрел на фото и увидел красоту памятников, понял, что у меня дар. Я покупал и советские диапозитивы, но через полгода они все становились фиолетовыми...
Вы показали снимки старинных русских памятников в США?
Уильям Брумфилд: Да, в университете Беркли устроил выступление после возвращения. И среди присутствующих был Глеб Петрович Струве - корифей, большой спец по русской литературе. Он сидел в первом ряду, а я показывал фото из Ленинграда, Павловска. Струве после выступления подошел ко мне и с трепетом сказал: "Молодой человек, вы вернули часть моей жизни!"
Когда вы увидели фотографии Сергея Прокудина-Горского, который первым в цвете сделал фотолетопись дореволюционной России?
Уильям Брумфилд: В 1985 году. К тому времени в Гарварде уже вышла моя книга о России с фото. Она произвела фурор, появились рецензии в крупных газетах. В Библиотеке Конгресса узнали об этом и пригласили к себе - устроить первую выставку работ Прокудина-Горского в Вашингтоне.
Интересно, что в начале 1970-х вновь по программе обмена я побывал в Средней Азии - Бухаре, Самарканде. И видел знаменитые памятники, которые в начале века фотографировал Прокудин-Горский. Тогда я еще не знал о нем.
Леонид Парфенов снял фильм о Прокудине-Горском и через сто лет побывал в тех местах, которые снимал он. Видели этот фильм?
Уильям Брумфилд: Да, конечно. Мне понравилось. Тем более, сам посетил почти все эти места.
Съемка Прокудина-Горского - это протокольные кадры?
Уильям Брумфилд: И да, и нет. Заказчиком фото выступало Министерство путей сообщения. Вот он и фотографировал каналы, железные дороги, инженерные сооружения. Но параллельно Прокудин-Горский придумал грандиозный проект и стал фотографировать шедевры русской культуры. При этом он не выставлял свои работы. Да, Прокудин-Горский показывал свои фото, как слайд-шоу и печатал в виде открыток. Но первую выставку устроил я - в Библиотеке Конгресса.
Та часть снимков, что попала в США, сохранилась. Из того, что осталось в России, не осталось ни одной пластины. О чем это говорит?
Уильям Брумфилд: О том, что были времена, когда было не до этого. Разрушали памятники. Никто этим не интересовался. Говорили: "Мы создадим новый мир!" Тут уже кто кого. Новая власть победила.
Почему теперь вернулись к Прокудину-Горскому и поняли ценность того, что он фотографировал?
Уильям Брумфилд: Потому что это - наследие. И хорошо, что Библиотека Конгресса оцифровала коллекцию, она стала доступна всем.
Получается, американцы сохранили для русских прошлое.
Уильям Брумфилд: Да. А почему Библиотека купила коллекцию после Второй мировой, как они узнали об объявлении родственников Прокудина-Горского, желавших ее продать, не знаю...
Почему у американцев нюх на то, что ценно, на то, что надо сохранить? Почему в Росси зачастую этого не понимают?
Уильям Брумфилд: Америка богата, у нее были такие возможности. А в России были суровые времена. Но в конце концов, СССР, Россия, если хотите, спасла мир. Главной задачей было просто держаться. Да и о прошлом никогда не забывали. Просто одна планета была "Мы рождены, чтоб сказу сделать былью", а другая - православная, со старушками в церквях...
И вместе эти планеты жить не могли?
Уильям Брумфилд: Так они жили в месте! Парадокс, да... Но, например, сталинские репрессии. И при этом великое время в искусстве. В сталинское время уважали творчество Пушкина, хотя, казалось бы, две разных планеты.
Во время Великой Отечественной вспомнили про Александра Невского, а при Хрущеве снова стали разрушать храмы.
Уильям Брумфилд: И при Хрущеве же началась Оттепель. Опять парадокс... Ведь в это же время на экраны вышел фильм "Баллада о солдате". Удивительная картина. Там показаны глубокие трагические моменты без фальши.
Вы - американец. Но так чувствуете русскую культуру. Тоже парадокс.
Уильям Брумфилд: Это божий промысел. Все на основе моей жизни на американском юге. У нас тоже великие писатели, тот же Фолкнер... У нас тоже есть чувство трагизма, искания, искупления, спасения. Как у Достоевского, например.
У русских людей есть понимание, что нужно сохранить наследие, о котором вы говорите, которое вы фотографируете? Или сейчас главное - выжить, не до старинных памятников?
Уильям Брумфилд: Я фотографирую. Я - свидетель. Как Прокудин-Горский. Кто будет решать проблемы - финансовые, технические, градостроительные - это вам надо думать. Некоторые памятники сохранились на моих фото, но их больше нет. Например, Покровская церковь в Лядинах Каргопольского района сгорела после попадания молнии. Никто не виноват. Но не осталось ни росписей, ни самого уникального храма. Только фото.
Что вы еще хотите сфотографировать в России?
Уильям Брумфилд: Много чего. Хотелось бы в Астрахань съездить. Сфотографировать кремль, город. Знаю, там многое снесли.
Это нормально, когда новая застройка приходит на смену старой. Или мы зачастую действуем, как варвары, уничтожая то самое наследие?
Уильям Брумфилд: Не думаю, что, как варвары. Например, в Красноярске, городе, который люблю, почти всю деревянную застройку снесли. Но городу нужно место для развития...
Еще люди иногда просто не понимают красоту и, например, обшивают древнюю деревянную часовню сайдингом...
Уильям Брумфилд: Проблема еще и втом, что у памятника часто нет юридического хозяина. Поэтому решают местные жители. Я живу в Новом Орлеане, где к наследию бережно относятся. И это исключение для Америки, где здания часто сносят. Новый Орлеан - старинный город. В этом году ему 300 лет. Почти ровесник Петербурга. И историческая часть там сохранилась.
Во время наводнения 2005 года она не пострадала?
Уильям Брумфилд: Когда город закладывали, не было дамбы, так что строили, где повыше. Я, кстати, был в Москве во время наводнения. Она спасла меня... Потом жил у друзей в Вашингтоне, а в ноябре 2005-го по спецпропуску приехал в Новый Орлеан, который был затоплен. Открыл свой кабинет в университете. Моя коллекция сохранилась! А многие коллеги все потеряли...
Сейчас, когда между США и Россией сложные политические отношения, как сохранить спокойствие и мир?
Уильям Брумфилд: Я не наставник. И не буду говорить, как жить и что нужно делать. Просто буду заниматься работой и распространять ее. В основном коллеги с пониманием к моей работе относятся. Но есть и люди, которым она непонятна, которые говорят: "Мы больше не хотим видеть ваши фото!" Чего они боятся?
Кто так говорит?
Уильям Брумфилд: Некоторые ученые у нас. Это мне не то что непонятно, а противно. Не знают и не хотят знать. У нас, к сожалению, это широко распространено по отношению к России.
Есть ли цитата из русской классики, которая лучше всего подходит к нынешним русско-американским отношениям?
Уильям Брумфилд: Все смешалось в доме Облонских.
Читайте нас в Telegram
Новости о прошлом и репортажи о настоящем