Когда переиздаются редкие книги, подобные "Воспоминаниям" Андрея Михайловича Фадеева (1789-1867)1, обычно подчеркивается, что первое издание давно уже стало библиографической редкостью. Не будем и мы нарушать эту традицию. Опубликованные в 1891 году в сокращенном варианте на страницах журнала "Русский архив" (N 2-5, 9-12), мемуары вызвали живейший интерес читающей публики и в 1897 году были выпущены в Одессе "весьма ограниченным отдельным изданием", после чего надолго выпали из поля зрения исследователей.
Проделки великого поэта
Об авторе этой книги вспоминали изредка и лишь по одному-единственному поводу: в июле 1822 года А.М. Фадеев, занимавший пост управляющего Екатеринославской конторой иностранных поселенцев, приехав по делам службы в Кишинев, остановился в доме своего непосредственного начальника генерал-лейтенанта И.Н. Инзова и там познакомился с Пушкиным2. Мемуарист мастерски нарисовал столь красочный образ Александра Сергеевича, что трудно отказаться от соблазна процитировать обширный фрагмент и увидеть молодого поэта еще не "забронзовевшим".
"Дом был не особенно велик, и во время моих приездов меня помещали в одной комнате с Пушкиным, что для меня было крайне неудобно, потому что я приезжал по делам, имел занятия, вставал и ложился спать рано, a он по целым ночам не спал, писал, возился, декламировал и громко мне читал свои стихи. Летом разоблачался совершенно и производил все свои ночные эволюции в комнате во всей наготе своего натурального образа. Он подарил мне две свои рукописные поэмы, писанные им собственноручно, "Бахчисарайский фонтан" и "Кавказский пленник". Зная любовь моей жены к поэзии, я повез их ей в Екатеринослав вместо гостинца, и в самом деле оказалось, что лучшего подарка сделать ей не мог. Она пришла от них в такое восхищение, что целую ночь читала и перечитывала их несколько раз, a на другой день объявила, что Пушкин несомненно "гениальный, великий поэт". Он тогда был еще в начале своего литературного поприща и не очень известен. Я думаю, что Елена Павловна едва ли не одна из первых признала в Пушкине гениальный талант и назвала его великим поэтом.
Однако великий поэт придумывал иногда такие проделки, которые выходили даже из пределов поэтических вольностей. ... В Екатеринославе он, конечно, познакомился с губернатором Шемиотом, который однажды пригласил его на обед. ... Это происходило летом, в самую жаркую пору. Собрались гости, явился и Пушкин и с первых же минут своего появления привел все общество в большое замешательство необыкновенной эксцентричностью своего костюма: он был в кисейных панталонах! В кисейных, легких, прозрачных панталонах, без всякого исподнего белья. Жена губернатора, г-жа Шемиот, рожденная княжна Гедройц, ... вооружившись лорнетом, ... удостоверилась в горькой истине и немедленно выпроводила дочерей из комнаты. Тем и ограничилась вся демонстрация. Хотя все были возмущены и сконфужены, но старались сделать вид, будто ничего не замечают. Хозяева промолчали, и Пушкину его проделка сошла благополучно"3.
Уже сказанного достаточно, чтобы получить представление не только о привычках великого поэта (который еще не "наше всё"), но и об авторском стиле "Воспоминаний". Тот, кто даст себе труд до конца дочитать эту познавательную книгу, неоднократно испытает чувство живейшего удивления.
На короткой ноге с декабристами
Фадеев, если воспользоваться известной пушкинской формулировкой, пишет "о людях, которые после сделались историческими лицами, с откровенностию дружбы или короткого знакомства". Пушкин разумел будущих декабристов. С ними же соприкасался и Фадеев, посетивший в 1824 году главную квартиру 2-й армии и наблюдавший "резкое витийство" членов Южного тайного общества:
"Там я видел в первый раз генерала Киселева, с которым впоследствии имел так много сношений; а также встречался и познакомился с некоторыми лицами, сделавшимися вскоре важными декабристами. Суждения их и тогда уже отличались такой смелостью и резкостью, что удивляли меня; они, по-видимому, одобрялись высшими людьми, как, например, генералом Киселевым"4.
Очень тонкое наблюдение, проясняющее намерение декабристов после победы "военной революции" включить начальника Главного штаба 2-й армии генерал-адъютанта П.Д. Киселева в состав Временного революционного правления.
Фадеев был вхож и в дом М.С. Воронцова. "Летом 1825 года, я сопровождал генерал-губернатора Новороссийского края графа Воронцова по колониям. Он путешествовал вместе с графинею; и он и она были тогда еще в цвете лет, очень любезны и приветливы"5. Мемуарист встречался с Воронцовым и в Тифлисе, куда тот переселился из Одессы, став наместником царя на Кавказе. К тому времени пушкинский "полу-милорд, полу-невежда" уже получил княжеский титул. Отзывы Фадеева о Воронцове отличаются неизменной доброжелательностью, резко контрастируя с колючими пушкинскими эпиграммами и отзывами друзей поэта о вельможе. "Князь, обыкновенно игравший в соседней комнате в ломбер, вставал из-за стола и приходил посмотреть на пляску, с своей тонкой, неизменно-снисходительной улыбкой"6.
Давайте поближе познакомимся с этим наблюдательным человеком.
Дворянство на крови
Андрей Фадеев родился в старой дворянской семье, несколько поколений которой служили стране со шпагой в руках и кровью заплатили за дворянские привилегии. Прадед автора в капитанском чине был убит под Полтавой в петровскую эпоху, дед в полковничьем чине скончался от ран, полученных на войне с Турцией в конце царствования Анны Иоанновны. Воевали и отец Фадеева, и его брат, убитый во время Отечественной войны 1812 года. Сын мемуариста, генерал-майор Ростислав Фадеев, известный в свое время публицист, радикальный ревнитель единства славян и неутомимый критик милютинских военных реформ, храбро сражался с горцами на Кавказе, где был дважды ранен и заслужил Золотую саблю с надписью "За храбрость", орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом и Св. Станислава 2-й ст. с мечами. Участвуя во многих экспедициях и стычках с горцами, а в 1853-1855 гг. - в сражениях Крымской войны с турками, Фадеев-младший "неоднократно выказывал замечательную неустрашимость и хладнокровную распорядительность".
Однако автор "Воспоминаний", избравший уже в 11-летнем возрасте статскую службу, не побоялся пойти против вековой традиции, которую очень точно охарактеризовал А.И. Герцен:
"До 1825 года все, кто носил штатское платье, признавали превосходство эполет. Чтобы слыть светским человеком, надо было прослужить года два в гвардии или хотя бы в кавалерии. Офицеры являлись душою общества, героями праздников, балов, и, говоря правду, это предпочтение имело свои основания. Военные были более независимы и держались более достойно, чем пресмыкавшиеся, трусливые чиновники"7.
Но наш герой, более шести с половиной десятилетий носивший чиновничий вицмундир и дослужившийся до высокого чина тайного советника (III класс "Табели о рангах", соответствовал военному чину генерал-лейтенанта), не был ни трусливым, ни пресмыкающимся.
Нетрусливый чиновник
С младых лет и до седых волос он ухитрился сохранить независимый взгляд на общество и свое близкое окружение. Чиновнику Фадееву (пять лет он был саратовским гражданским губернатором, многие годы занимал крупный пост в Закавказье) по долгу службы приходилось сочинять многочисленные служебные инструкции, удел которых был печален: им предстояло покрываться пылью в недрах архивов. По этому поводу автор мемуаров разражается язвительной тирадой: "У нас и теперь, а тогда еще более, для полезного служения нужны достойные и смышленые люди, а не огромные инструкции"8.
Фадеев был человеком смышленым, поэтому прекрасно разглядел теневую сторону своего - и не только - полезного служения. Когда на смену бессмысленному бумагомаранию шли столь же бесполезные попытки претворить кабинетные идеи в жизнь, получалось еще хуже: благие намерения превращались в свою противоположность, безрезультатно расточались государственные средства.
Князь-наместник Воронцов был озабочен тем, чтобы провести во вверенном его попечению крае водопроводы и снабдить жителей Закавказья хорошей питьевой водой. Что из этого вышло? "К сожалению, это предприятие, так же, как и многие другие полезные для края, имело доселе мало успеха, как по неопытности инженер-гидравликов и по недостатку денежных средств, так и по страсти наших администраторов хвататься за новые предприятия, не окончив начатых, и без внимательного соображения о средствах к тому"9.
Разве не стоит этот абзац иной обширной научной монографии?!
Понятно, что отсутствие нормальной питьевой воды было не главной проблемой, с которой столкнулись русские администраторы в недавно присоединенном к Российской империи Закавказье. Дикими здесь были не только природа, но и нравы. Публичные смертные казни разбойников и убийц мало способствовали умиротворению края. Мемуарист не сглаживает острых углов:
"Когда мы приехали в Тифлис, в сороковых годах, и много лет спустя, вся левая сторона за Курой теперь сплошь застроенная, была тогда мертвой выгорелой пустыней весьма печального вида, и только посредине ее торчало несколько убогих саклей, нисколько не украшавших и не оживлявших этой привлекательной местности. На одной из возвышенностей ее, под названием Красной горки, обыкновенно на святой неделе устраиваются качели и праздничные гулянья, a немного правее, к армянскому Авлабарскому кладбищу, производятся смертные казни: расстреливают и вешают преступников; преимущественно вешают и по большей части не в одиночку, a двоих или троих враз - так, по крайней мере, было до сих пор - и оставляют тела на виселицах в продолжение всего последующего дня, для вящего примера и вразумления азиатского народонаселения, а снимают только ночью. Тогда высокие виселицы отчетливо виднеются на горке, выдающейся по склону горы, и висящие на них тела преступников (всегда разбойников и особенно зверских убийц), в длинных белых саванах, с опущенными головами и вытянувшимися внизу из-под савана ногами в сапогах, мерно и тихо покачиваются и повертываются направо и налево, по веянию ветерка, в виду у всего города.
В такие дни (впрочем, довольно редкие) как-то не совсем ловко живется в Тифлисе. Хотя и при несомненном сознании и одобрении вполне заслуженной злодеями кары и совершенно справедливого действия правосудия, все-таки, пока эти белые болтаются на своих петлях, невольно что-то удручающее тяготеет на душе; a потому по прошествии ночи после казни, когда горка является в своем первобытном, натуральном образе, без вчерашних искусственных сооружений, то этот далеко не живописный образ вызывает успокоительное впечатление, дыхание делается как-то свободнее и легче, как будто устранился какой-то гнет, стеснявший грудь"10.
А еще мемуары Фадеева содержат множество выразительных подробностей, касающихся бытовой культуры жителей края. "Квартира моя, хотя была в лучшем, недавно построенном доме, но спать мне пришлось плохо по причине бесчисленного множества тараканов и прусаков, которые мириадами наполняли комнату. Эти насекомые составляют неизбежную принадлежность каждого молоканского дома. Сопровождавший меня инженер-поручик Бекман пробовал их истреблять и придумал даже для этого оригинальный способ на основании военной хитрости и инженерного искусства. Взяв сковороду, он поставил ее на стол, посыпал на нее небольшую кучку пороха и положил сверху кусочек хлеба; в ту же минуту все это покрылось таким толстым слоем прусаков, сбежавшихся на хлеб, что сковорода под ними исчезла из вида. Тогда Бекман зажег длинную палочку и, просунув ее в массу копошившихся зверьков, поджег порох, - мгновенно раздался взрыв, и прусаки взлетели на воздух, как турки при Наваринском бое. Но торжество военного искусства продолжалось не долго; не прошло нескольких минут, как вновь прибывшие несметные стаи с избытком пополнили недочет прежних своих собратий"11.
Уверен, после выхода "Воспоминаний" многие страницы будут растащены на цитаты и начнут кочевать из одной научной работы в другую.
P.S. Благодаря "Воспоминаниям" мы узнали много колоритных подробностей из жизни Александра Пушкина и Михаила Воронцова. Мы обогатили свою память именем Андрея Фадеева - исторического персонажа второго плана. Но неизбывная ценность книги этим не исчерпывается. Мемуарист мастерски запечатлел изнаночную сторону системы государственного управления, уродливые черты бытовой культуры и неизбывную грусть бытия Золотого века русского дворянства. Наше представление о той эпохе, безвозвратно утратив былой романтический флер, приобрело большую реалистичность. А знание о давно прошедшем времени получило весомое приращение.
1. Фадеев А.М. Воспоминания. 1790-1867. М.: Кучково поле, 2017 (Живая история).
2. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Изд. 2е, дополненное и переработанное. Л., 1989. С. 461.
3. Фадеев А.М. Воспоминания. С. 100-102.
4. Там же. С. 102.
5. Там же. С. 103.
6. Там же. С. 248-249.
7. Герцен А.И. Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года // Русская эстетика и критика 40-50х годов XIX века. М., 1982. С. 202-203.
8. Фадеев А.М. Воспоминания. С. 102.
9. Там же. С. 283-284.
10. Там же. С. 271-272.
11. Там же. С. 306-307.