12 подвигов полковника Родобольского

В феврале 1989-го Игорь Родобольский одним из последних улетал из Афганистана на своем Ми-8, в декабре 1994-го в числе первых на таком же вертолете входил в мятежную Ичкерию. Потом была вторая чеченская кампания. Более десяти лет на войне...

В наградном листе Игоря Олеговича описаны двенадцать эпизодов, за каждый из которых можно давать Героя России. Подполковника Родобольского трижды собирались представить к званию, в итоге вручили Золотую Звезду в декабре 2003-го. Рассказывают, сотрудница, готовившая документы для указа Президента, расплакалась, читая описание подвигов вертолетчика...

О дедах

- Знаю еще одного героя, за которым числится двенадцать подвигов. Авгиевы конюшни чистил, с Лернейской гидрой боролся...

- Да, в свое время тоже читал книжку "Легенды и мифы древней Греции", но у меня не хватит наглости сравнивать себя с Гераклом. Где он и где я?

- Тем более что у вас вовсе не легенды, а абсолютно реальные события. О них и поговорим. Только ответьте сначала: плачущая над вашим наградным листом дама - правда или миф?

- Все почти так и было. Но речь не о чиновнице, а о члене комиссии по государственным наградам и званиям. Когда в 2003-м я приехал в Москву на церемонию, нас пригласили в кадровое управление Минобороны. Со мной встретился генерал-полковник Николай Панков, сейчас заместитель Сергея Шойгу. Он и рассказал, что мои документы подавались неоднократно, но всякий раз зависали на каком-то этапе. Бюрократическая машина живет по своим законам, понятия не имею, как она функционирует. Я воевал...

Вот и в 2003-м представление к званию Героя могло кануть в Лету. Бумаги прошли все необходимые инстанции, их подписали кому положено, включая министра обороны. Оставалась последняя формальность - виза представителя комиссии по госнаградам. А женщина была в летах, заслуженный ветеран. Она, как назло, заболела, угодила в госпиталь. Время поджимало, указ Президента готовился к итоговой церемонии, которую Владимир Путин традиционно проводит в Кремле перед Новым годом. Без недостающей подписи я пролетал мимо, дело в очередной раз отложилось бы на неопределенный срок.

И вот генерал Панков взял папку с моим досье и поехал в... госпиталь. Навестить старушку. Та поначалу наотрез отказалась смотреть бумаги. Мол, болею, проявите уважение к возрасту. Потом, правда, смилостивилась, сказала: "Ладно, сегодня чувствую себя лучше, так и быть, гляну". Стала читать и... расплакалась.

- Что именно ее так растрогало?

- Я тоже удивился, спросил у Панкова: "Что?" Николай Александрович ответил: "По совокупности". Елки-палки! Порой от подобных мелочей очень многое в жизни зависит. Поблагодарил генерала. Он говорит: "Меня-то за что? Я сделал свою работу. Это ты у нас герой".

- А у вас есть собственная иерархия эпизодов, описанных в представлении к званию? Может, какой-то считаете ключевым?

- Честно говоря, ничего особенного я не натворил. Добросовестно выполнял служебные обязанности. Только и всего. О героизме не думал, не ставил целей как-то выделиться. Это лишь барон Мюнхгаузен мог написать в планах на день: "С восьми до десяти утра - подвиг".

- Ну, фамилия у вас тоже звучная, вполне можно предположить наличие благородной крови.

- Наследство от дедушки-поляка по отцовской линии.

Оба моих деда воевали на фронтах Великой Отечественной, прошли войну от начала до конца.

Мамин отец Федор Васильевич Полесов был офицером-артиллеристом, участвовал в битве за Берлин, на подступах к Рейхстагу в мае 1945-го получил ранение. К счастью, остался жив, потом занимался моим воспитанием, пока родители учились в Гродненском мединституте. Я появился на свет, когда папа и мама были на втором курсе. Чтобы не уходить в академический отпуск и не запустить учебу, меня и отправили к дедушке с бабушкой в Витебскую область. Благо Федор Васильевич работал директором совхоза, мог прокормить не одного внука...

Второй дед, чью фамилию ношу, служил во время войны в кавалерии. Представляете, какая экзотика? Станислав Иосифович Родобольский жил в западной части Белоруссии, которая вошла в состав Советского Союза в 1939 году. В тех краях до сих пор много поляков.

- Послушать, так у них через одного - знать. Если не шляхтич, то хотя бы пан.

- Про голубую кровь ничего не скажу, не в курсе, но то, что в деревне Родковичи Барановичского района Брестской области едва ли не каждый второй житель - Родобольский, неоспоримый факт.

Такая вот петрушка.

- Дед язык знал?

- И меня пытался учить. Kura niesie jajka. До сих пор помню. "Курица несет яйца..."

О чем деды не любили рассказывать, так это о войне. И награды редко надевали, словно стараясь забыть прошлое. А мне хотелось послушать героическую историю. Как-то дед Федя, устав отбиваться от моих расспросов, сказал: "Игореша, ничего хорошего на фронте нет. Там тяжело и очень страшно. Надеюсь, никогда не испытаешь подобного на себе".

Ошибся дед. А его слова врезались мне в память. Часто потом их вспоминал...

---

О красоте неописуемой

- Родители наверняка хотели, чтобы вы стали врачом?

- Мечтали! Отец был хирургом, мама - гинекологом. Оба любили свою работу, но я насмотрелся, как едва живыми от усталости они возвращались домой с ночных дежурств и тут же без сил засыпали, и решил, что выберу для себя профессию полегче. Вот и выбрал...

Получилось как? До восьмого класса я учился на пятерки, дважды побеждал на городских олимпиадах по химии в Новополоцке, где мы жили. А потом увлекся рок-музыкой, освоил гитару, отрастил длинные волосы, создал школьный ансамбль, стал играть на дискотеках. Учителям сильно не понравилось, что я отодвинул учебу на второй план. В итоге на выпускных экзаменах мне наставили трояков.

Отец взял мой аттестат, посмотрел и спрашивает: "Ну что, Игорек? Доигрался? Чем дальше будешь заниматься? С такими оценками ни в один институт не поступишь". Отвечаю: "Значит, пойду в армию, как нормальный мужик". Через пару дней отец вернулся с предложением: "Чем два года терять на рытье окопов и хождение строем по плацу, езжай-ка ты, сынок, в учебный центр ДОСААФ в Витебске, где учат управлять вертолетами. Какая-никакая специальность. Может, пригодится".

Я и поехал. Пару месяцев зубрили теорию, матчасть, потом началась практика. Летали, ясное дело, с инструкторами. В первый раз поднялся на высоту птичьего полета и - пропал.

- В смысле?

- Влюбился в небо. Навсегда.

Из самолета земля выглядит по-другому - все же высоковато, как ни крути. А с вертолета можно любую деталь рассмотреть - каждый ручеек и овражек словно на ладони. Красота неописуемая!

Словом, полугода в аэроклубе мне хватило, чтобы понять, чем хочу заниматься. Так и вышло, что всю жизнь пролетал на Ми-8. На разных его модификациях. В России, Афганистане, Камбодже, Вьетнаме, Таиланде... Везде говорил: лучший вертолет в мире. Искренне так считаю. Ми-8 меня ни разу не подвел, и я старался обращаться с ним бережно. Насколько это возможно на войне.

- Но вы же не сразу в пекло угодили, Игорь Олегович?

- Сначала научился летать! После Витебска загорелся желанием поступить в высшее авиационное училище в Сызрани. Полтора месяца готовился к вступительным экзаменам, по школьным учебникам за старшие классы штудировал физику и геометрию с математикой. Лето, жара, а я сижу на балконе с книжками и тетрадками. Знакомые ребята снизу кричат: "Игорь, айда на танцы!" Какое там? В голове только формулы да теоремы...

Поступил легко. А вот учиться было сложно, хотя мне очень нравилось. Чтобы управлять вертолетом, надо постичь много наук и дисциплин. И аэродинамику, и термодинамику, и сопротивление материалов, и механику... Известна фраза, мол, сапер ошибается лишь раз. Но и у вертолетчика часто не бывает второй попытки, чтобы исправить оплошность. В воздухе шутки плохи.

В итоге окончил училище с отличием и получил право выбора, где проходить дальнейшую службу. К тому моменту я уже женился. Расписался с Ларисой, когда учился на втором курсе. Как и мои родители... Словом, мы посоветовались, и я выбрал Южную группу войск. Попал в Венгрию.

В ту пору служить там было престижно. Заграница! Народ рвался и в Польшу, и в Чехословакию, и в ГДР. Пока Варшавский договор не развалился...

Но не хочу трогать политику, иначе заведусь, наговорю лишнего, потом жалеть буду.

Об Афгане

- Тогда продолжаем. Остановились на Венгрии 1983 года.

- В декабре у нас там родился сын. Олежка.

- В честь деда назвали?

- Получается, так, хотя имя выбирала жена, не я.

Наш транспортно-десантный вертолетный полк стоял в Калоче, небольшом городке на берегу Дуная. Я сразу стал много летать. Командиром экипажа был летчик первого класса Сергей Смирнов. Он затем попал на Украину, где-то в тех краях затерялся.

При первом же удобном случае я вырывал у Сережки управление, просил: "Командир, дай мне!"

Отлично натренировался, даже члены аттестационной комиссии потом удивлялись, откуда такие навыки у молодого офицера. А мне нравилось летать.

Но в Венгрии я пробыл недолго. Планировалось, что командировка продлится пять лет, однако в 1986-м командование собрало эскадрилью и перебросило нас в Забайкальский военный округ, где уже и пошла целенаправленная подготовка к участию в боевых действиях в Афганистане.

Конечно, жена не хотела уезжать в какой-то Нерчинск из Европы, пусть и социалистической. В Союзе обычная жевательная резинка, извините, считалась дефицитом, а в Венгрии было все. Завались! Джинсы-шмынсы, прочее барахло.

Но приказы не обсуждаются. Собрали вещички и полетели...

А еще через два месяца я был в Афганистане. Попал в Кундуз.

- Первые ощущения?

- Вроде бы полагалось бояться, все-таки летишь на войну. Но я даже не успел испугаться. Разместили в модулях, а на следующий день - полеты. В первый раз сопровождал инструктор, прослуживший в тех краях не менее полугода, чтобы хоть чуток привязать к местности, помочь преодолеть психологический барьер. А дальше - всё, самостоятельная работа. Поначалу я прислушивался к любому постороннему звуку, присматривался ко всему, что на земле происходит: вроде не стреляют, потом стреляют, но не попадают, затем уже и попадают, однако по броне...

Постепенно адаптировался. Задачи ставились разные: и штурмовые, и бомбовые, но гораздо чаще - спасательные. Это было самым главным. В подобных ситуациях о себе не думаешь. Даже не знаю, почему в жизни так получается.

- В серьезные переделки наверняка попадали?

- В первый же месяц службы высаживали десант эскадрильей из четырнадцати вертолетов. Когда уходили, "духи" открыли шквальный огонь. По кабине пулями и осколками молотило так, словно угодили в мощный град. К счастью, обошлось, все остались целы, только вертолеты прилично посекло.

Опасность на войне всегда рядом. На этом нельзя зацикливаться, иначе шагу от страха не сможешь ступить.

В Афганистан я ездил дважды. Из второй командировки, которая началась в 1988-м и продолжалась до полного вывода 40-й армии, вернулся с двумя орденами Красной Звезды и орденом "За службу Родине".

Наша эскадрилья улетала последней. Сначала ушли части с юга, а мы стояли на севере, в Пули-Хумри. В небо поднимались по ночам, такая поступила команда. Кроме меня работали еще шесть экипажей, самые опытные. Нам поручили обеспечить вывод советских гражданских специалистов, работавших на афганских предприятиях. Ну, знаете, инженеры, техники, механики. Вывозили их на границу с Таджикистаном. Дальше они отправлялись сами.

Возвращались мы в Пули-Хумри под утро, сил, чтобы сходить в оружейную комнату при штабе, не было, поэтому так называемую разгрузку с гранатами, запасными рожками с патронами и автомат Калашникова мы бросали под кровать и заваливались спать. Пистолет я держал под подушкой. И вот в самом начале февраля 1989 года, за пару недель до нашего ухода, душманы нанесли ракетный удар по штабу. Один из снарядов угодил точно в оружейку. Рвануло знатно, здание сгорело дотла. Естественно, все оружие, которое должно было храниться в штабе, списали. Но мы-то держали его под кроватями!

Когда поступил приказ лететь в Союз, загрузили все гранаты-автоматы в вертолеты и забрали с собой. Не бросать же добро, правда? Перебрались на свою территорию, а нас никто не досматривает - ни таможенники, ни пограничники. В Гиссаре под Душанбе я подошел к начальнику штаба части и говорю: "Дело есть... У нас боекомплект остался. Надо бы сдать". У полковника от неожиданности глаза округлились. Уж не знаю дальнейшую судьбу этого оружия, но мы благополучно от него избавились.

Такие вот курьезы случались.

О тютельке

- Не чувствовали себя на войне мишенью, Игорь Олегович? Ведь в ваш вертолет постоянно целились, хотели сбить, лупили по нему снарядами и ракетами, а вы пытались уцелеть.

- Уже говорил, нельзя зацикливаться на дурных мыслях. Иначе приключится какая-нибудь гадость. Впрочем, думай - не думай, а от судьбы не уйдешь. Меня вот трижды подбивали, а ничего - живой, до сих пор бегаю.

- Когда и как это произошло?

- Во вторую чеченскую кампанию. Воевать там было намного сложнее, чем в Афганистане, где первое время нам противостояли плохо обученные крестьяне. Потом уже появились американские инструкторы, комплексы "Стингер". В последний перед выводом войск год много моих однокашников погибло из-за этого.

Нам пришлось менять тактику, уходить на предельно малые высоты. А там начинали долбить ДШК - станковые крупнокалиберные пулеметы.

И я в Афгане не раз от "Стингеров" уворачивался. В подобной ситуации главное - вовремя заметить пуск ракеты. Начинаешь закладывать виражи, рисовать фигуры высшего пилотажа. Порой выделывал с вертолетом трюки, противоречившие законам аэродинамики и земного притяжения. Как говорится, хочешь жить - умей вертеться. В том числе и в буквальном смысле. Нарушал все, что было прописано в руководстве полетной эксплуатации Ми-8. Злостно нарушал! А куда деваться?

Когда "Стингер" летит, он оставляет за собой серый шлейф. Тут и надо быстро действовать.

- Сколько есть времени?

- От расстояния зависит. Но не больше секунд десяти - пятнадцати.

Помню, как-то летел по узкому ущелью. Спереди открыли плотную пулеметную стрельбу. Вдруг вижу: "Стингер". А пространство для маневра предельно ограничено, в сторону не вильнешь - там скалы, вниз тоже не спустишься - из ДШК порубят. Требовалось неординарное решение. Выполнил "петлю", хотя упражнение не для вертолетов...

В Чечне мне часто поручали задания, на которые других не посылали. Бывало, только вернешься на аэродром, усталый как собака, надеешься добраться до койки, хлопнуть с экипажем граммов по сто водки да поспать, а тут прибегает посыльный: товарищ майор, вас вызывает командир. Что делать? Идешь.

С полковником Анатолием Сафроновым у меня были хорошие отношения, я чувствовал его доверие.

- Жив командир?

- Конечно. Он потом служил в Генштабе, ушел в запас в звании генерал-майора, сейчас - заместитель губернатора Ростовской области. Тоже, к слову, Герой России.

Так вот, возвращаюсь в Чечню. Анатолий Александрович начинает объяснять: "Игорь, приказывать не могу, ночь за окном, но ситуация хреновая. Спецназ попал в окружение, идет бой, надо вытаскивать ребят..." Я перебиваю: "Не продолжай, командир. Время дорого. Давай координаты, я полетел".

Представьте: кромешная темень, туман, горы. Собственного носа не видишь! Взлететь - не проблема, а дальше что делать, где искать парней? Вышел в заданный район, приоткрыл блистер, проще говоря, окошко, и слушаю, что на земле происходит. А там продолжается бой. Трах-бабах!

У командира группы был мой позывной - три полсотни. И вот, значит, он выходит по рации на меня, говорит, что держатся из последних сил. Приказываю: "Зеленую ракету запускай!" А это рискованная история. Группу сразу засекут, еще сильнее молотить начнут. Надо действовать предельно четко и быстро, второй попытки не будет.

Чувствую, спецназовец сомневается. Кричу: "Не робей! Вытащу!" Ну он и пальнул в небо. Мы прошли над этой ракетой, штурман по GPS зафиксировал точные координаты, я развернул машину и - вниз. Сели именно туда, куда нужно. Тютелька в тютельку! Ребята мигом запрыгнули на борт, и мы улетели. Нам вдогонку стреляли, но в облаках-то и тумане ничего не увидишь...

Много серьезных случаев было.

И вынужденные посадки приходилось совершать из-за серьезных повреждений вертолета. Садишься в сумерках в горах, знаешь, что по окрестным лесам бегают боевики, а в аулах живут их сторонники, и в голову мысли закрадываются. Кто первым успеет к тебе добраться - свои или чужие? Я в самом начале войны решил, что в плен при любом раскладе не сдамся, лучше пулю в голову пущу. К счастью, наши всегда приходили первыми. Я спасал их, а они - меня. Глядишь - БТР с десантниками на броне по кочкам прыгает. Значит, и в этот раз пронесло. Живой!

О Майданове

- А что за аварии у вас были? Вы так и не рассказали.

- В первый раз меня подстрелили в 1995-м в горах под Итум-Кали. Попали в редуктор и заодно в радиостанцию, та перестала работать. Хорошо, сзади шел второй вертолет, увидел, где я совершил посадку, доложил на базу, прислали подмогу, иначе бандиты постарались бы сцапать. Неуютные минуты пережил, пока ждал.

В 1999-м ночью облетал горушку под Центороем и заметил, как в мою сторону с земли полетели трассеры. И точно ведь стреляли, гады! Опять повредили машину, пришлось идти на экстренную. Хорошо, рация в этот раз работала, смог сам передать координаты.

А третий случай - 2000 год, Аргунское ущелье. Там шла операция с участием спецназа. Высаживал парней Николай Майданов. Слышали о нем? Полковник, Герой Советского Союза еще за Афганистан. Ему и звание Героя России присвоили. Посмертно. Убили Кольку под Аргуном... Снайпер снял. Пуля пробила лобовое стекло и попала в горло аккурат над бронежилетом. Я сам потом вытаскивал Колю из кабины. Мы с ним дружили...

Мне поручили забрать десант, который выбросил Майданов. Я пошел тремя вертолетами Ми-8, боевую поддержку осуществляли два Ми-24. Нашли мы отряд. Ми-24 не могли работать по "духам", поскольку кольцо окружения сжалось настолько, что был риск ненароком зацепить своих. И сесть нам негде - редколесье. Я принял решение эвакуировать ребят с помощью троса, лебедкой затаскивать на борт. Два вертолета повисли, успели поднять человек пять. И тут снизу началась дикая пальба.

Как командир группы я контролировал обстановку, находился чуть в стороне, а тут понял, что нужен отвлекающий маневр. Стал спускаться, по сути, вызвал огонь на себя. До земли было метров двадцать пять. Экипаж отстреливался из всего, что имелось на борту.

- А что, кстати, имелось?

- Реактивные блоки мы не брали, использовали стрелковое оружие - пулемет и три автомата. Правда, нас усилили несколькими десантниками.

И вот мы кружили над полем боя на предельно малой высоте, отвлекали внимание врагов. Ну, в итоге и доотвлекались.

Вертолет чуть не вспыхнул факелом. В пилотскую кабину заглянул офицер-десантник и прокричал: "Командир, внутрь хлещет керосин, валит дым, сейчас загоримся!" Думаю: е-мое, ситуация серьезная, пора отчаливать. И со второй машины открытым текстом орут по рации, наплевав на конспирацию и позывной: "Игорь, уходи! Уходи!"

Наш Ми-8 чудом дотянул до части, в которой служил еще один мой хороший товарищ - Герой России Владимир Шаманов. Он потом командовал ВДВ, а сейчас в Думе заседает.

Когда сели, я осмотрел машину и понял, что крупно повезло, все могло закончиться печально. Но в этом смысле я везунчик или заговоренный. У меня под две тысячи боевых вылетов и ни единого серьезного ранения. Однажды из гранатомета попали во внешнюю бронеплиту, осколок плашмя ударился в руку. Если бы летел ребром, может, перебил бы кость. А так левая повисла как плеть, я управлял правой, смог сесть без приключений. Это было в 2000-м.

А Колю Майданова в начале февраля того года похоронили в Питере на Серафимовском кладбище, поставили памятник как дважды Герою...

О счастливом числе

- Тяжело терять друзей, Игорь Олегович? Извините, дурацкий вопрос. Конечно, тяжело.

- Знаете, какой эпизод оказался самым трудным для меня за все военные годы? Когда в январе 1995-го вел из Грозного битком забитый "грузом-200" вертолет. Вот это было по-настоящему страшно!

Мы до последнего не верили, что будет приказ штурмовать город. Солдатики поперлись без подготовки и разведки на хорошо подготовленного противника. Чеченцев было бессмысленно пытаться взять нахрапом. Они воины умелые, обученные. Лобовая атака против них выглядела форменным безумием. Столько ребят тогда преступно погубили!

Когда колонны двинулись на Грозный, наш полк перебрался из Моздока в Беслан. Буквально через пару часов пошла информация о потерях. Что делать? Мы начали работать.

Майкопская бригада полегла почти целиком. Вот ее бойцов я и вывозил. Вернее, то, что от них осталось. Грузовую кабину заполняли телами практически до потолка. Руки, ноги, головы, какие-то бесформенные куски мяса... Ужас! Хорошо, что я сидел спиной, не видел деталей, только спиной ощущал жуткий холодок.

Еще всегда жутко переживал, если не всех удавалось спасти. Мы ведь из Аргунского ущелья, где погиб Коля Майданов и подбили мой вертолет, не вывезли с десяток спецназовцев. Боевики их взяли в плен. Я места не мог себе найти, пока не узнал, что парней потом отбили, все остались живы.

Вечная дилемма: увозить тех, кого удалось поднять на борт, или ждать до последнего. Но вертолет ведь может рухнуть в любой момент из-за повреждений, и тогда никто не спасется...

- Вам и с перебитой лопастью приходилось летать.

- С поврежденным отсеком, так точнее. Трясло настолько сильно, что думал - кирдык. Если бы лопасть продолжила разрушаться, вертолет упал бы. Без вариантов.

- И на одном колесе вы к скале прижимались.

- Такое тоже было. Машина, по сути, не стояла, а висела, имея минимальный контакт с землей. Иначе не смогли бы забрать десант.

- Вы своему Ми-8 имя дали?

- Ласточкой называл...

Другая история есть. Считаю, что мое счастливое число - 13. Таким был бортовой номер у вертолета, на котором впервые поднялся в небо в Витебске. Потом тоже не раз замечал: цифра 13 приносит мне удачу.

И центр патриотического воспитания в Екатеринбурге я создавал с нуля в 2013 году. Уже после выхода в запас. Было трудно, не скрою. Сейчас потихоньку раскочегарились. С молодежью надо работать. Она порой элементарного не знает, для нее все едино - что Куликовская битва, что афганская война. Рассказываю.

- Слушают?

- Стараюсь найти правильные слова. Хотя, конечно, мое дело - летать, а не лекции читать. Как ни крути, вся жизнь в небе. Был смешной эпизод, когда в 2010 году решил уволиться из армии. Пришел к областному военкому. Тот смотрит в документы, переводит взгляд на меня, потом опять опускает глаза на бумаги. Наконец произносит: "Тут какая-то ошибка. Вам пятьдесят лет, а выслуга указана - шестьдесят. Так не бывает". Я ответил: "Бывает. На войне ведь месяц идет за три..." И военком углубился в арифметические расчеты, сколько же лет я провоевал...

- Вам снятся Афганистан, Чечня, Игорь Олегович?

- Нет. Уже нет. Отпустило. Только рад этому обстоятельству. Воспоминания тяжелые, возвращаться в прошлое совсем не хочется. Понимаю собственных дедов, избегавших разговоров о войне. Да и на здоровье это сказывается. Нервы, давление...

С годами становлюсь сентиментальнее, без слез не могу смотреть старые советские картины - "В бой идут одни "старики", "Офицеры".

В 2017 году мы впервые проводили акцию по типу "Бессмертного полка", но решили взять фото не ветеранов Великой Отечественной войны, а тех, кто погиб в Афгане и Чечне. У нас в городе есть мемориал "Черный тюльпан", посвященный воинам-интернационалистам. И вот 8 декабря, в День героев Отечества, туда пришли родители, близкие ребят, которые уже в наше время не вернулись с войны. Принесли с собой более восьмисот портретов. Представляете? Разве тут сдержишь эмоции?

О конфузе с фамилией

- А как получилось, что подвиги на войне вы совершали без страха и сомнений, а в Кремле в присутствии Президента страны забыли собственную фамилию?

- Растерялся от неожиданности. Все-таки не каждый день тебе вручают Золотую Звезду.

Торжественная церемония проходила в Екатерининском зале. Предварительно с нами провели детальный инструктаж, объяснили: когда объявят фамилию, надо встать, военнослужащим строевым шагом подойти к Президенту и доложить: такой-то для получения награды прибыл. Меня усадили в первом ряду, я прикинул, как буду идти...

- Рюмку выпили?

- Потом. Раньше времени не стал.

- Вот! А надо было для смелости.

- Что теперь задним числом рассуждать? Сделанного не воротишь.

Словом, назвали меня, я уверенно прошагал к Президенту, начал говорить и вдруг осознал, что забыл свое имя. Словно грампластинку заело: подполковник... прибыл, подполковник... прибыл.

Владимир Путин увидел мое состояние, слегка похлопал по плечу и тихим голосом, чтобы не слышали сидевшие в зале, произнес: "Подполковник, не волнуйся! Все хорошо!"

И ступор тут же прошел, я четко произнес: "Товарищ Верховный Главнокомандующий! Подполковник Родобольский для вручения Золотой Звезды прибыл!"

- Вы теперь самый титулованный военный российский летчик среди здравствующих.

- Года полтора назад позвонили из Москвы, сказали, что внесли в книгу рекордов Вооруженных сил страны как обладателя максимального количества государственных наград.

Честно говоря, не знаю, как к этому титулу относиться. Мы же помним таких асов, как Иван Кожедуб и Александр Покрышкин, трижды Героев Советского Союза. Да и не стремился я к коллекционированию орденов.

- Тем не менее парадный мундир покажете, Игорь Олегович?

- Надо? Сейчас принесу. Да, наград много. Но мне их вручали не за то, что в кого-то стрелял или бомбы бросал, а за спасение наших ребят - солдатиков, сержантов, офицеров. Журналисты любят спрашивать: сколько их всего было. Да разве же кто-то считал? Может, пятьсот или шестьсот. Дело не в количестве. Каждая такая жизнь для меня дороже любого ордена или медали. Вот честно.

Знаете, что еще доставляет особенную радость? Внук растет - Игорь Олегович Родобольский, ученик первого класса 116-й гимназии Екатеринбурга. Больше всего любит играть вертолетами.

- Глядишь, и династия продолжится.

- Не загадываю. Но надеюсь...

Екатеринбург - Москва.