Об удивительном сайте "Прожито" (в нем собрано более 1500 дневников россиян ХIХ-ХХ века) и его создателе Мише Мельниченко мы рассказали в прошлом году ("Родина" N8, 2018). После чего в нашем журнале и появилась рубрика "Прожито с Родиной". Тема этой подборки приурочена к Дню матери, который 19 ноября будет отмечаться в России. Стилистика и орфография авторов сохранены.
Вера Печатальщикова, 17 лет
13/25 июня 1897. Вчера вечером надоело сидеть дома, и я пошла пройтись; дошла до саду и скоро ушла домой. Когда подходила к дому, было еще совсем светло, и я хотела пройти хотя до железной дороги. Иду мимо окон - одно отворено. Смотрю - зажжен огонь, и мама сидит и читает...
Я взглянула попристальнее и... даже остановилась на месте. "Боже мой! Неужели она мою памятнушку читает?", думала я, повернула и подошла к растворенному окну. Так и есть! Я быстро направилась в комнату, и во дворе, в окно, увидела, что как только мама заметила меня, так положила книжечку на прежнее место. Я вошла, стала раздеваться и - не выдержала, расхохоталась. "Чего это ты?" - спросила мама, удивившись. Я все смеялась. "Ты зачем мою памятнушку читала?" - наконец проговорила я... Она долго не говорила. Потом сказала, что какие-то "Белые ночи", и, наконец, созналась, что читала почти всё...
Я, против обыкновения, не рассердилась. Даже удивилась, что о потере дневника она горюет больше моего. Она просила дать ей все дочитать, но я отказала наотрез, и она не настаивала. Сегодня всё что-то посмеивается, но я будто ничего не замечаю...
А скверно, что она прочитала почти всё: я в этой тетрадочке вся, - писано чересчур откровенно.
17/29 июля. [...] От мамы утром получила давно жданный ответ и до того была поражена, что заплакала от неожиданности. Она знает общее содержание письма Н.А. [возлюбленного Веры] и... что же?.. Пишет, что "это ничего не значит; что тут, конечно, нет ничего пошлого, а чистое чувство". Чтоб я "не наделала каких грубостей, не оскорбила его чем-нибудь". Это пишет она - моя мама! И как я ошибалась! Как несправедливо судила о ней!
Я легла снова спать (письмо принесли в 3 часа утра), но слезы так и бежали у меня по щекам; так я пролежала до 6го часа, но уснуть не могла и встала. Я сегодня же написала маме ответное письмо - горячее, насколько хватило духу...
Милая, милая моя мама! Как я ошибалась в тебе!.. Ты прекраснейшая женщина и добрейшая мать в мире!.. Я бы так сейчас и бросилась ей на шею, задушила бы ее своими ласками!!.
Анна Аллендорф, 14 лет
15/28 июня 1901. ...Захворала мама. У нее сильный жар. По-моему, нет ничего хуже, когда больна мама. Мне было ужасно грустно на душе, я плакала, и целый день было ужасно тоскливо. Погода была такая чудная, мне хотелось наслаждаться всем, но не могла, потому что мысли не давали мне покоя. [...]
19 июня/2 июля. [...] Пока мамы не было, я хотела сослужить ей службу, а именно, привязать резеду, которая не держалась прямо, к палочке. Принялась я за это, но как-то нечаянно вырвала с корнем из земли. Я ужасно испугалась, что делать? Мама очень огорчится, если узнает. Сначала я хотела воткнуть в землю и сделать это вообще незаметно, но потом решила просто сказать маме, когда она придет домой. Так я и сделала. Мама совсем не рассердилась и только посоветовала воткнуть корень поглубже в землю. [...]
Анастасия Спасская, 17 лет
12/25 ноября 1904. Валя сегодня пришла в гимназию охрипшая и очень печальная. "Что с тобой, Валя?" - спросила я. Оказывается, у ней уехала в Петербург мама, и она очень скучает без нее. Видимо, Валя любимый балованный матерью ребенок. Самостоятельно она едва ли может что-нибудь делать, это видно уже из того, что мама всего два дня как уехала, а она успела простудиться, забыв одеть теплые калоши.
Виктор Жирмунский, 14 лет
12/25 января 1906. Сегодня мамин день рождения. Я преподнес ей собрание моих стихов за 1905 год, хотел было также поздравить в стихах, но нижеследующее слабое стихотворение я не решился поместить с этой целью:
[...]
И потому тебе на день рожденья
Суля здоровья, много лет,
Желаю, чтобы вышел из сраженья
Народ под тяжестью побед!
И чтоб мы жили вместе и счастливо,
Как граждане родной страны,
А не как парии, страдая молчаливо
И гнету покорясь судьбы!
Ольга Саводник, 13 лет
21 июля/3 августа 1914. Давно я не писала, 6 дней; за эти дни произошло много событий. Во-первых, все говорят о войне. Рассуждали, кого возьмут на войну, а кого не возьмут. [...] Все большие волновались, и это волнение перешло к нам, детям, стали говорить о маме и папе, что их не выпустят или они не приехали уже в Москву; дядя Саня собирался в Москву, ему сказали, чтобы он посмотрел, нет ли их там. Когда говорили об маме, у меня сердце так и разрывалось, и хотелось побежать куда-нибудь и там плакать, плакать и молиться и за нашу мамочку, но я старалась быть спокойной и в тот вечер, когда я смеялась, я смеялась как-то неестественно, я это сама заметила. Потом мы, все дети, побежали наверх на террасу. [...] Мне было весело и хотелось дурачиться, но я вспомнила об маме. "Может быть, что война будет продолжаться очень долго, а мама будет в Германии и может умереть без нас", - думала я и просила Бога, чтобы он сохранил нам мамочку. [...]
[Август] Ах! как давно я не писала! За эти дни случились очень большие события; самое важное из них - это то, что приехали мама и папа. Я так боялась за них, потому что в газетах писали такие страсти. Я уж представляла себе, что они умерли и что мы теперь сироты, и плакала, когда молилась Богу, но, слава Богу, Бог услышал мои молитвы, и мама приехала, да еще очень благополучно. [...]
Валерия Агеева, 12 лет
[1917 год] Вдруг совершенно неожиданно, по крайней мере для меня, случился переворот во власти: Государь отрекся от престола. Наступила революция. Все - от мала до велика были поглощены этими событиями. На губах у всех было слово "Свобода". "Свобода", и все облегченно вздыхали. Общее настроение передалось и нам, хотя я плохо осознавала, что это за "свобода" и почему раньше ее не было. [...]
Весь город радостно готовился к празднику в честь свободы. Готовили ярко-красные знамена и красные бантики, праздник должен был состояться на Красной площади. В этот день все магазины были закрыты. Я, Леля и Нюра поехали одни покупать ленты. Купили еще громадный бант для папы, так как он готовился говорить речь на площади.
Когда мы шли на Красную площадь, отовсюду туда плыли красные знамена с надписями "Да здравствует свобода". Играла музыка. Мы наблюдали радостные лица окружающих. Ораторов слушали затаив дыхание. Последние слова их заглушались криками "Ура", а музыка играла туш. Вот вышел папа, и меня пропустили поближе. Он говорил немного, но очень прочувствованно и искренне. Под конец митинга говорили о всех героях, павших за свободу, и музыка медленно и торжественно заиграла "Вечная память". Вся площадь опустилась на колени. Оглянувшись на маму, я видела ее торжественное, но грустное лицо. [...]
Мария Даева, 11 лет
9 февраля 1919. Сегодня день маминого рождения. Я ей подарила рамочку, которую вчера выиграла в лотерею, и вазочку, которую я, конечно, сделала сама из белой катушки. Еще написала письмо. Ирочка ничего не подарила. А Наточка подарила грецкий орех и письмо. Папа выстругал две дощечки, разрисовал и подарил маме. На одной папа нарисовал фрукты, а на другой - кота. [...]
Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, 6 лет
15/28 апреля 1919. Когда я вернулась, мама мне подарила маленький серебряный флакончик с духами на синей ленте, ее книги стихов "Вечерний альбом" и "Волшебный фонарь" и эту тетрадку - за то, что я не попала под автомобиль.
Когда она давала тетрадку, она спросила меня: "Аля, ты рада?", а я сказала: "Я не достойна!" - из глубины души.
Кира Аллендорф, 15 лет
29 августа/11 сентября 1920. 5 часов дня. Мечта моя о козе рухнула. Главное, обидно то, что папа, уже получив разрешение на козу, раздумал ее брать! Может быть, папа бы и взял, если бы мама не была против; а мама не хотела, во-первых, от того, что мы скоро уезжаем и ее деть некуда (потому что там, где дают их, берут записки о том, что их не будут продавать: во избежание спекуляции), конечно, можно было бы после многих хлопот получить разрешение на продажу, но мама и папа решили, что не стоит. А во-вторых, мама не хочет из-за лишних хлопот. Я в тот вечер, когда мама и папа решали насчет козы, страшно их просила купить, доказывала. Спорила, наконец, сердилась, но ничего не помогло; то папа будто соглашался, а потом опять "нет"! Вообще мое дело не выгорело, все были против меня!!! [...]
Наталия Ильина, 11 лет
15 сентября 1925. Вторник [под диктовку]. За мной пришла сестра и повезла в операционную. Мне было очень страшно, и я дрожала. Меня положили на стол, привязали мне ноги и меня саму. Пришли доктора. Доктор С. сказал: "Закрой очи и спи". [...] Когда я очнулась, то была уже на кровати. У меня болел правый бок, и со мной сидели сестра М.Ф. и мама. Мама рассказывала, что, когда меня принесли, я очень брыкалась и дергала за косынку М.Ф. и кричала, что мне нужно маму. Я ничего этого не помню, потому что я совсем спала. [...]
Людмила Татьяничева, 15 лет
17 мая 1930. [...] Сейчас прочла в сотый раз дневник моей мамы. Как обычно, он меня взволновал. Как я раньше не замечала строк, которые очень ярко меня определяют. Вот что она пишет.
"Моя Люсенька славная девочка, но очень нервная и со странностями. Любит командовать и не сходится ни с кем из детей".
"Люсенька очень забавный человечек. Остроумна и насмешница. Любознательность ее не удовлетворяется".
"От многих я слышу о Люсенькиной находчивости и остроумии. Один студент рассказывал мне, как однажды зимой она своим фантастическим рассказом прямо-таки увлекла. Он говорит: много я знаю детей, но такую фантазерку вижу первую" [...]
Евгений Давыдов, 10 лет
[1931] "ОБЕЩАНИЕ"
Я, Женя Давыдов, даю маме обещание исправиться: не нарушать дисциплину ни в школе, ни в семье, ко всем относиться по-человечески, в особенности к бабушке. Если нарушу обещание, мама может отдать меня без предупреждения в детскую колонию для исправления.
Е.Н. Давыдов.
Нина Луговская, 13 лет
14 ноября 1932 года. Вчера вечером я ждала маму, которая пошла в театр. Было уже половина первого, а она не шла. Наши все легли спать. Я поставила на керосинку чайник и, одевшись, влезла на окно и стала смотреть в открытую форточку. На улице было пустынно и тихо, редко когда по промерзшей земле начинали стучать чьи-нибудь ноги. Я прислушивалась к этому стуку, но мамы все не было. [...]
Я была почти уверена, что мама не придет, что она попала под трамвай. Я предполагала, что я буду делать без нее и стоит ли вообще жить. Стук парадной двери, гулко раздавшийся на лесенке, заставил меня вздрогнуть. Бетька приподняла уши, понюхала под дверью, и кончик ее опущенного хвоста неуверенно закачался. Я подошла к двери и, приложив ухо к замочной скважине, напряженно слушала. До меня долетели чьи-то тяжелые шаги. Бетти села и тихо заскулила. Это была мама!
Нина Луговская, 16 лет
30 августа 1935. Вот новости! Мама сегодня сказала, что просматривала мой дневник, так как боялась найти там что-нибудь контрреволюционное. Было бы очень мило, если б она наткнулась на записи о братьях Зелениных и других. Вообще это мне не очень нравится, хотя я не рассердилась, я знаю, что делала она это только в моих интересах. [...]
17 ноября. [...] Мама и вообще все взрослые никак не могут понять нас. Они требуют, чтоб мы уделяли внимание дому, убирались, наводили чистоту, готовили, им легко говорить, когда, кроме готовки, у них нет ничего. Не все ли равно маме, идти на работу или остаться дома хозяйничать: и там, и там она одинаково теряет время. А мне? Мне каждая минута дорога. Я целый день ищу чего-то нового и полезного, и в школе, и дома одна мысль - познавать. И вдруг надо чистить картошку, мыть посуду - значит, в течение часа или двух засыпать в тупом бездумье и твердить себе каждую минуту: "А время идет, и ты теряешь его, это золотое время".
Магдалина Буркина, 15 лет
5 декабря 1937. [...] Я думала, что сегодня день будет хорошим. Но пришлось разочароваться, как только пришла домой. Мама заперлась в комнате и даже мне не открыла.
Оказывается, пришел кто-то из НКВД просмотреть домовую книгу, а она подумала, что пришли за ней. Что я пережила, пока он не ушел, описать нельзя. Ведь это бы значило совсем прибить меня, а маму тем более. Я успокоилась только, как он ушел.
Елена Мухина, 16 лет
23 мая 1941. [...] Мне все чего-то не хватает. Ощущаю пустоту. [...]
Мама иногда хочет, чтоб я ее поцеловала, ласкается ко мне, а я хожу грустная, потому что невеселые думы у меня в голове. Так хочется расплакаться, раскричаться. Но я себя внешне сдерживаю, а внутренне никак не могу. Все время чувствую, что чего-то недостает. Когда мамы нет дома, я хочу, чтоб она пришла, когда она дома, я жажду ее не видеть, не слушать. Мне они надоели. И мама, и Ака.
Я хочу новых лиц, новых встреч, нового. Чего-нибудь нового. [...]
Но у меня никого нет, я одинока. И никому об этом нельзя сказать. Маме сказать. Она поцелует, поласкает, скажет: "Что ж делать". Она думает, что у меня нет подруг, потому что я лучше, а они все хуже меня. Глупая, она не понимает многого. Очень многого. Я совсем обыкновенная, я ничем от них не отличаюсь. Разве мыслей у меня в голове больше. [...]
Анна Уманская, 16 лет
9 июня 1941. [...] Завтра, 10-го, маме исполнится 47 лет. Давно ли ей было 39. Я помню, она мне сказала тогда: "Больше я стареть не буду. Теперь мне больше не будут прибавляться года. Мне всегда будет 39 лет". Бедная, милая мама, сколько она перетерпела еще после этого и сколько ей еще придется терпеть. Я буду, как могу, стараться облегчить ее жизнь и украсить ее.
Валерия Троценко, 14 лет
31 августа 1941. [...] Но время теперь такое тяжелое, люди нервные, раздражительные, и мне вдруг стало казаться, что Мама и Папа совсем не любят меня. Они часто сердились, и я, в конце концов, стала чувствовать, что не люблю их. Недавно Папу взяли на окопы, а у нас с Мамой произошло "объяснение". Поругавшись с ней, я немножко, правда, театрально и надуманно сказала: "Ты думаешь, я люблю тебя?.. А любить-то еще так хочется..." Это произвело на Маму да и на меня большое впечатление, я заплакала, и мы потом помирились. Я немного успокоилась, и стало лучше.
Еще опишу один случай. Я потеряла талоны от карточек на 200 г мяса и 200 г сахара. Мама посердилась, и я решила не есть сахара и масла - пила пустой чай, ела простую булку. К удивлению, это было не так трудно. Я выдержала дней 8-10. Потом пришлось кончить диету, т. к. Мама стала сердиться.
Сейчас дома все благополучно. Живем с Мамой дружно, почти не ссорясь. [...]
Юрий Рябинкин, 16 лет
9 - 10 ноября. ...К 5 часам утра надо идти в очередь (...) обязательно. Все мы издерганы. У мамы я давно не вижу спокойных слов. Чего ни коснется в разговоре - ругань, крик или истерика, что-то в этом роде. Причина... Причин много - и голод, и вечный страх перед обстрелом и бомбежкой. В нашей семье - всего-то 3 человека - постоянный раздор, крупные ссоры... Мама что-то делит, Ира и я зорко следим - точно ли... Просто как-то не по себе, когда пишешь такие слова.
Валерия Троценко, 14 лет
29 ноября 1941. [...] Вот тут-то и появилось у меня новое в отношениях с родителями. Я буквально влюбилась в свою Маму. Началось это в тот памятный банный день. Мы обошли 5 бань и помылись в очень плохой баньке на Гороховой. Тогда я удивлялась Маме и восхищалась ее выносливостью и умением перебороть страдание. Она еще ободряла меня, уставшую и раскисшую. И с того дня она представилась мне совсем в другом свете, чем-то вроде идеала - она и красива, и женственна, и так работоспособна.
Дома она приберет все, помоет, как простая хозяйка, а потом оденется лучше и идет на работу, как прекрасная дама. Милая Мамочка, я так полюбила тебя за это время. Как-то раз мне удалось сделать для нее все так хорошо - она пришла с дежурства иззябшая, утомленная, я встретила ее ласково, все было убрано, чай готов; она была довольна. A мне было так приятно! [...]
Публикация подготовлена М.А. Мельниченко за счет гранта Российского научного фонда (проект N 19-18-00221).
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем