"ВАШ КОСТЯ - СТАРЫЙ ВОИН..."

Сознание командарм не потерял, но боль в спине была нестерпимой. Штабной военврач оказал командарму первую помощь, а в 8 утра следующего дня раненый поступил в полевой передвижной госпиталь (ППГ-556) в Козельске. Там приняли решение отправить его санитарным самолетом в Москву в многопрофильный фронтовой сортировочный эвакогоспиталь при Тимирязевской академии.

"Кое-что пробито, но удачно..."

"Дорогие мои Lulu и Адуся! Не хотел беспокоить вас и умолчал о своей болезни. Заключается она в том, что и я оказался уязвимым. 8 марта немцы начинили меня свинцом. Было очень тяжело, но сейчас кризис миновал. Здоровье идет резко на поправку. Одним словом, "жив курилка" и жить будет на страх врагам. Доберусь я еще до немчуры и в долгу перед ними не останусь. Прошу тебя, дорогая Lulu, не волнуйся и не строй никаких мрачных предположений. Ранен я в область грудной клетки, кое-что пробито, но удачно. Организм у меня оказался железным и помог мне преодолеть опасность. Скоро начну ходить и через некоторое время выпишусь. Возможно, заеду к вам на пару дней.

Вот пока и все. Не беспокойтесь. Все хорошо. Целую вас крепко-крепко. Любящий вас Костя. Пишите по адресу...

P.S. До свидания мои милые, не волнуйтесь, на войне бывает и хуже. Это просто счастливая случайность, что так обошлось благополучно. Силы быстро прибавляются. Оказывается, организм оказался настолько крепким, что переборол все опасности для жизни. Еще раз целую вас бесконечное количество раз. Ваш Костя".

Это письмо мой прадед написал прабабушке Юлии Петровне и бабушке Ариадне Константиновне 28 марта 1942 года, когда опасность миновала, и он уже точно знал, что идет на поправку. До этого были долгие дни и ночи между жизнью и смертью. Главный хирург эвакогоспиталя, военврач 1-го ранга Аркадий Каплан* вспоминал в одном из интервью:

"Состояние больного было тяжелым. При рентгеноскопии грудной клетки обнаружен металлический осколок прямоугольной формы 1,2x0,4 см справа на уровне 6-го ребра. Установлен диагноз: слепое проникающее ранение печени, диафрагмы и правого легкого. Перелом 12-го ребра справа, видимо, произошел от ушиба при падении раненого".

По словам врача, по ночам, пока состояние командарма не улучшилось, ему звонил помощник Сталина Поскребышев и спрашивал, как дела у больного.

"Тоскую безумно..."

25 марта Константин Константинович впервые встал с постели и начал передвигаться по палате. А в середине апреля уже гулял в сопровождении медицинской сестры по Лиственной аллее. Прабабушка и бабушка узнали об этом из очередного письма.

"Дорогие мои Lulu и Адуся! Пишу вам второе письмо из госпиталя. Здоровье быстро поправляется. Легкие работают нормально, и никаких последствий не останется. Печень и диафрагма уже зажили. Одним словом, все хорошо. Физически натренированное тело победило смерть. Целую. Костя".

А следующее письмо - уже с фронта.

"Милые, дорогие мои Люлю и Адуся! Приехал на место благополучно. Чувствую себя хорошо. Тоскую безумно. Как-то становится больно, что обстоятельства не позволили мне провести с вами более продолжительное время. Единственное, что успокаивает меня, это мысль о том, что я нахожусь не так далеко от вас и сумею заботиться о вас, а может быть, иногда и навестить вас накоротке".

За время лечения он успел перевезти семью из Сибири. В июне 1941 года прадед командовал механизированным корпусом на Украине в городе Новоград-Волынский. Его корпус принял на себя один из первых ударов фашистских войск. Адъютант посадил в Киеве жену и дочь Рокоссовского в поезд на Москву. Но на подъезде к столице состав повернули и направили в Казахстан. Оттуда прабабушка с бабушкой и переехали в Новосибирск, где жил брат Юлии Петровны.

В неразберихе первых недель войны Рокоссовский и его семья долго не могли установить связь. В надежде рано или поздно напасть на след жены и дочери он рассылал всем родным и друзьям письма, телеграммы, денежные переводы для семьи. Когда наконец-то наладилась работа почты, Юлия Петровна начала получать их со всего Союза. А узнав адрес полевой почты прадеда, срочно отправила ему телеграмму:

"Дорогой Костик! Твое беспокойство напрасно - мы живы, здоровы. Письма, деньги, справку - все от тебя получили. На днях получили комнату. Письма тебе писала - должен получить. Будь здоров! Сражайся до победы! Lulu - Ада".

"Я охрип от кашля и крика..."

С этого момента они снова были вместе - в письмах, где рассказывали о наболевшем, делились планами, мечтали о будущем.

"Пишу письмо под пальбу пушек и разрывы бомб. Фашистские воздушные пираты стаями назойливо кружатся над нами. К ним мы уже привыкли и чихать на них хотим", - июль 41-го, бои на смоленском направлении.

"Был в Москве. За двадцать дней первый раз поспал раздетым в постели. Принял холодную ванну - горячей воды не было", - тогда, под Ярцево, он спал в командирском ЗИС-101.

"День рождения встречал на позиции, а новый год, по-видимому, тоже придется встречать также. Но это ничего, были бы успехи, а наступит время и будем встречать в своем семейном кругу", - это Брянский фронт.

"Я здоров, немного хворал, дней двадцать температура ежедневно колебалась от 37,8 до 38,6. Очень мало кушал и похудел как скелет. Болезнь перенес на ногах в движении. Сейчас все прошло и поправляюсь", - это из Сталинграда.

"Счастливая звезда пока еще мне сопутствует, и пока цел. Был случай, когда каким-то чудом уцелел. Придется, видимо, верить в чудеса. Дом, в котором я находился, разнесло в щепки, а я остался жив и без единой царапины. Значит, еще, по-видимому, не суждено мне погибнуть", - это Курская дуга.

Между строк в очень личных письмах прадеда - летопись Великой Отечественной.

Освобождение Орла: "Сейчас только что вернулся с фронта и весь в пыли, черен как черт. Собираюсь смыть грязь и чего-нибудь покушать. Дела у нас горячие, идут непрерывные бои. Нажимаем на фрицев, чтобы не дать им закрепиться, и гоним их последовательно на запад. Вчера освободили г. Орел".

Гомельско-Речицкая операция: "Простите, что так скуп на письма, очень много работы, и буквально валюсь с ног. Дела идут хорошо. Немцев гоним на запад, все дальше и дальше. Я охрип от кашля и крика. Приходится часто повышать голос. Переношу грипп на ногах, т.к. болеть некогда".

Освобождение Белоруссии: "Дорогие мои Lulu и Адуся! Дела идут блестяще. Немцев бьем, гоним и ловим как зайцев. Для них наступил 41-й год, отводим душу за все огорчения, причиненные нам в этом злополучном году".

"За меня можете не краснеть..."

В самом начале войны Рокоссовский писал:

"Верь мне, Lulu, скоро уже наступит момент, когда наш удар всей тяжестью накипевшей ненависти обрушится на проклятого врага и раздавит его. Я в это верю и уже предвкушаю час победы. Никакая пуля, бомба и снаряд меня не берут. Нахожусь в своей стихии. Я воюю неплохо, и за меня можете не краснеть. Ваш Костя старый воин, немцев бил не раз и бить их будет до полной над ними победы. По вас скучаю и много о вас думаю. Часто вижу вас во сне. Верю, верю, что вас увижу, прижму к своей груди и крепко-крепко расцелую".

Прадед знал, что любимые адресаты, как и он, уверены в Победе. Они были не просто семьей - однополчанами. После того как летом 1944 года по улице Горького провели пленных немцев, прабабушка писала ему:

"Адуся со своей всегдашней почти еще детски-глупой гордостью говорит мне: "Вот видишь, мама, когда и куда бы папа не поехал, там обязательно победят!". Также думаю и я, но, конечно, про себя, а наедине с Адой вполне соглашаюсь с ее мнением. Ты помнишь все мои пожелания тебе блестящих успехов и побед, и уверенность в них, и как все это сбывается. Теперь тебе, наверное, представится возможность немного передохнуть, а потом опять приняться с новыми силами добивать врага. Ждем тебя с победой и после победы на несколько дней домой".

... После окончания войны, прадед и прабабушка больше никогда не расставались. В нашем семейном архиве сохранились снимки, на которых они - уже очень пожилые люди - идут, взявшись за руки, по аллее на нашей даче в Подмосковье. И письма. Очень много писем.

---

^{* Каплан А.В. (1904-2000), подполковник медицинской службы. За годы войны сделал свыше 5 тысяч операций в полевых условиях. Пять боевых орденов.}