издается с 1879Купить журнал

У меня еще есть адреса...

Экскурсия с удивительным гидом по петербургским улицам и подворотням Иосифа Бродского

Уверяю вас: более крупного знатока топографии литературного Санкт-Петербурга Серебряного века и Ленинграда века советского не существует. Вячеслав Недошивин знает каждую улицу, каждый дом и каждую квартиру, связанную с именами Брюсова, Гиппиус, Сологуба, Блока, Хлебникова, Белого, Волошина, Цветаевой, Мандельштама, Ходасевича, Ахматовой, Есенина, Пастернака, Булгакова, Бродского...

Вячеслав Недошивин знает Питер как никто другой.

Юрий Лепский

Вячеслав Недошивин знает Питер как никто другой.

Конечно, у нас в стране и за рубежом есть крупные специалисты по русской литературе Серебряного века. Авторитеты, перед которыми Недошивин склоняет голову.

Но лучше его топографию литературы Серебряного века не знает никто, ни у нас, ни за рубежом.

Однажды я попросил его погулять со мной по Ленинграду Иосифа Бродского. Слава согласился, и мы несколько дней ходили пешком по дворам, дворикам, подворотням и проспектам этого города. Такого Питера я не видел никогда. Да и такого Недошивина я тоже никогда не видел. Это был абсолютно вдохновенный человек, с наслаждением купающийся в своей стихии. Он знал всё о каждом доме, биографически связанном с литературой: кто и когда построил, кому принадлежал, кто, когда и в какой квартире жил, что тут написал, куда потом переехал, к кому приходил в гости... Благодаря ему я впервые попал в знаменитые полторы комнаты в доме Мурузи на перекрестке Литейного и Пестеля - в коммуналку Иосифа Бродского, описанную им в своем знаменитом эссе.

Галерея "Гильдия мастеров" на Невском.

Мы беспрерывно ходили по этому поразительному городу, и он все рассказывал, рассказывал и рассказывал, словно он построил его, словно он населил его этими замечательными героями, словно он придумал им судьбу, словно он нашептал им их гениальные строчки... В какой-то момент я остановил его, сказал: "Слава, стоп!". Я был полон его знаниями, они уже выплескивались из меня. А он не рассказал мне и сотой доли того, что знал.

Он послушно остановился, заметно погрустнел и превратился в знакомого мне Славу Недошивина.

Мы знакомы с ним много-много лет, еще с той поры, когда работали вместе в старой советской "Комсомолке". Там Славу уважали журналисты-профессионалы, но отчетливо недолюбливали комсомольские работники. За самостоятельность и непокорность мысли, за отвоеванное им право иметь собственные убеждения. Возможно, именно поэтому в начале девяностых он пришелся ко двору новой российской власти: Недошивин неожиданно для всех стал пресс-секретарем второго лица в государстве, крупным чиновником высокого ранга. Я был у него в кабинете на Старой площади. Уж не помню сейчас, чей это был кабинет: то ли секретаря ЦК КПСС Лигачева, то ли Суслова... Неважно. Важно, что в этом недошивинском теперь кабинете на стене, где обычно висел портрет вождя, висела большая черно-белая фотография Солженицына.

У него была стопроцентная возможность продолжить госслужбу в ранге высокого чиновника и сегодня быть человеком богатым и влиятельным, что, собственно, и произошло с достаточно большим количеством наших с ним бывших коллег. Но он выбрал Серебряный век. Сам выбрал. А может быть, и Серебряный век выбрал его: ни у кого другого этот тумблер в голове не щелкнул, щелкнул именно у Недошивина. И он ушел от денег и власти в свой удивительный мир, где он всегда был счастлив, где счастлив и по сей день.

Ночное кафе. Тоже на Невском.

Слава Недошивин являет собой редкостный пример того, как можно жить, занимаясь любимым делом и получая за это деньги. Он - автор нескольких фильмов о писателях и поэтах Серебряного века, выходят и хорошо продаются его книги. На только что вышедшей книге "Адреса любви" он написал мне в подарок такие слова: "Это четыре года радости. И ты знаешь какой! Мы ведь одними тропами ходим. И хорошо, и славно!"

Однажды я пошел по одной такой тропке... На этот раз мы были с другом Бродского Яковом Аркадьевичем Гординым и направлялись по улице Пестеля от дома Мурузи, где жил когда-то поэт с мамой и папой - к Летнему саду. Я остановил Гордина у темного жерла уже известной мне подворотни и спросил его, кивнув на вход в эту пещеру: не водил ли вас Бродский этим путем? Гордин улыбнулся:

- Нет, - сказал он, - вот этим не водил. Но я знаю, что у Иосифа была такая страсть, он любил ходить по городу всякими закоулками, тайными, ему одному известными тропами, прекрасно знал и помнил эти коридоры, обожал водить по ним своих друзей. Вот этот коридор, насколько я понимаю, должен привести вас к Михайловскому замку на берегу Фонтанки. Хотите попробовать?

- Еще как!

- Ну, тогда удачи!

Мы расстались, и я нырнул в питерское sottoportego, как когда-то ночью отважился нырнуть в любимое им венецианское. Дважды я попадал в тупики, оказывался в колодцах домов с мутными глазницами окон. Один раз мне показалось, что я заблудился окончательно, трижды я натыкался на запертые металлические ворота. И все-таки минут через сорок мне повезло: на каком-то пятачке я повернул направо и в конце туннеля забрезжил свет Фонтанки, а в ста метрах на том берегу речки уже можно было различить силуэт Михайловского замка. Я выбрался на набережную Фонтанки и понял, что никогда уже не найду дороги обратно.

Лампа в Староконюшенном...

Почему Бродский так любил эти тайные ходы в своих любимых городах - Ленинграде и Венеции? У меня есть версия. Он, как многие его друзья и знакомые, жил с родителями в коммуналке, в знаменитых теперь полутора комнатах. Эти крохотные островки быта для моего послевоенного поколения были настолько малы, что настоящими просторными и комфортными квартирами для мальчишек и девчонок того времени становились наши города, где мы проводили большую часть внешкольного времени. Все эти подворотни, переулки и закоулки, которые мы знали наизусть, которые и стали нашими анфиладами, парадными, столовыми и кабинетами. А когда мальчишки и девчонки повзрослели, многие из них поняли, что эти тайные городские коридоры - не что иное, как интимная архитектурная поэзия наших мегаполисов, где застывшими маршами были проспекты, популярными песнями - бульвары, а тихими романсами - подворотни и закоулки. Там, в этих узких уличных коридорах, как мне кажется, и по сей день можно отыскать лоскутки нашей детской одежды, вырванные из наших штанишек и рубашек немилосердной жестью водосточных труб и карнизов.

...Я постоял на набережной Фонтанки несколько минут, переводя дух, как тогда, на набережной лагуны, и побрел мимо Михайловского замка к Фонтанному дому, где когда-то жила Анна Ахматова.

Летний сад хорош не только летом.

Читайте нас в Telegram

Новости о прошлом и репортажи о настоящем

подписаться