Решение отправить в Японию группу советских писателей, которые должны были прикомандироваться к штабу генерала Макартура1, познакомиться с обстановкой и освещать судебный процесс над японскими военными преступниками, было принято в высших эшелонах власти. Однако это было лишь поводом для командировки, что подтверждает их отзыв из Японии в Москву в апреле 1946 года. Ведь Военный трибунал начал свою работу в мае и освещали его совсем другие корреспонденты...
Константин Симонов (1915-1979).
Я долго ломала голову над этой загадкой, пока недавно не попалась на глаза публикация А. Ильшева-Введенского и А. Рудницкого в журнале "Родина" (№ 12, 2015) с документами из Архива внешней политики Российской Федерации МИД России "Хиросима - Нагасаки: взгляд из 1945 года"2.
Это отчеты о поездках сотрудников загранпредставительств в Хиросиму и Нагасаки вскоре после атомных бомбардировок. И тогда я вновь, уже в какой раз, решила посмотреть японские дневники Симонова, переплетенные в четыре толстых тома, - они привычно лежат на моем письменном столе.
Посмотрела и поняла, что ни разу не сопоставляла даты! Дипломаты и писатели ходили по руинам японских городов, по сути, в одно время. Только сейчас, после "подсказки" журнала "Родина", до меня наконец дошло, что одной из задач, если не главной, которую поставил Кремль перед военными корреспондентами, было описать и оценить последствия атомных взрывов, этого новейшего оружия, которое применили американцы.
В 1977 году, готовя к изданию японские дневники, КМ сократил в два, если не в три раза описания городов, какими он увидел их в те далекие дни. Хочу предложить "Родине" оригинальный текст в том виде, в каком Симонов диктовал3 его стенографистке Музе Николаевне Кузько, которую называл "чижик - за ее добродушный и веселый нрав"4. Она сопровождала группу писателей в Японии.
О том, что Симонов диктовал свои заметки почти ежедневно, свидетельствуют 1500 печатных страниц.
Хиросима.
"Железная метла смела все листья..."
О Хиросиме он писал:
"Я уже знал, конечно, что оно (мое впечатление. - Авт.) не совпадет с теми первыми московскими представлениями, которые мы получили. Я помню, у меня было ощущение какой-то горелой, выжженной земли, огромной воронки в несколько километров шириной и в несколько сот метров глубиной, словом чего-то химически испепеляющего, голого и абсолютно пустого. Такое было первое ощущение, когда я читал об атомной бомбе.
Здесь мне уже приблизительно говорили, что это такое на самом деле, но несовпадение все равно было большое.
Произвело ли на меня зрелище Хиросимы сильное впечатление? И да, и нет. Да, потому что все-таки это зрелище огромного разрушения. Нет, потому что в этом зрелище я не увидел той страшной загадочности, с ощущением которой было связано мое первое восприятие действия атомной бомбы.
Попробую описать последовательно то, что я увидел.
Для того, чтобы представить себе это впечатление, нужно понять прежде всего, что такое японский город, подобный Хиросиме. Это город в триста-четыреста тысяч жителей, центр губернский, в котором, однако, с трудом наберется больше пятнадцати-двадцати каменных зданий, остальные все - дерево, причем очень легкое, картон, бумага или имеющие внешний вид каменных домов здания, на самом деле представляющие собой просто обмазанную штукатуркой плетенку; они воздвигнуты из легких деревянных столбов и дранки, на которой потом укреплялась штукатурка и, может быть, еще более непрочным, чем деревянные строения.
И вот, с этим предварительным представлением об японском целом городе мы стоим в центре японского разрушенного города Хиросимы. Вот примерно здесь - кто говорит в трехстах, кто говорит в пятистах метрах над нашими головами разорвалась атомная бомба.
Во-первых, начнем с того, что нам придется отказаться от представления о взрывной волне, идущей от места разрыва по диагоналям вверх. Здесь взрывная волна шла от места разрыва, то есть с полукилометровой высоты по диагонали вниз.
Во-вторых, посмотрим, что осталось от города. Все бетонные дома - а их в городе штук пятнадцать-двадцать - стоят на месте; из них силой взрыва выбило окна, двери, с иных сорвало крыши, с иных нет, но они, зияя своими пустыми окнами, стоят; в некоторых из них уже вставлены стекла и работают местные учреждения - газета, банк и т.п., ибо каркас остался цел. И если представить себе, что просто взята чудовищная железная метла и этой метлой выметено из зданий все, что было в них, то можно себе представить тот вид, какой имеют эти дома.
Кругом этих домов пустыня. Что же возвышается над этой пустыней? Во-первых, железные телеграфные столбы, кое-где помятые, в большинстве целые. Во-вторых, деревья; есть вырванные с корнем, но их мало, большинство стоит, только кажется, что та же железная метла смела с этих деревьев все листья, все до одного, и они стоят абсолютно голые.
Кроме деревьев и столбов, неожиданно самыми высокими пунктами пейзажа оказываются довольно многочисленные, рассеянные по городу старые кладбища. Японское кладбище больше всего напоминает, пожалуй, древнее еврейское кладбище, которое я видел в Праге. Это были поставленные рядом друг с другом высокие плоские каменные плиты, часто из неровных и необделанных кусков камня, это каменные же высокие светильники. И все это, крепко зарытое ногами в землю, осталось стоять в неприкосновенности. А дома из дранки, картона, дерева рассыпались.
Здесь, как и в Токио после пожарища, остались несгораемые ящики. Там, где они были крепко привинчены, прикручены или забетонированы, там они стоят стоя; там, где они просто стояли на полу, они повалены.
Крыши осыпались вниз и покрыли землю осколками черепицы. Кругом черепица. Бумага и картон превратились в прах; черепица разбилась, но осталась и засыпала всю землю.
В километре от центра взрыва - река. На ней мосты. Они совершенно целы.
Таково зрелище Хиросимы: унылое, но не загадочное. Ожидаемый загадочный ужас превратился просто в страшной силы удар, который рассыпал все, что было некрепко, и оставил то, что крепко - деревья, столбы, камень, бетон.
Вот пока и все, что осталось в сознании. Потом, когда я буду говорить о Нагасаки, я постараюсь сделать те общие предварительные выводы, которые у меня создались от обоих этих ощущений от Хиросимы и от Нагасаки".
На полях пожелтевших страниц дневников то и дело мелькают короткие комментарии, сделанные рукой мамы5. В 1967 году они проехали Японию почти по всему тому маршруту, что преодолели после войны советские корреспонденты.
На страницах дневника с описанием Хиросимы мама написала: "Главное - люди! Деревья - это органика и при землетрясениях [сохраняются]".
Нагасаки.
"Это похоже на сказку о спящей царевне..."
Из спутников Симонова воспоминания о Хиросиме опубликовал лишь Б.Н. Агапов6, и они по тональности перекликаются с маминой короткой фразой, оставленной на полях дневников. Возможно, эта перекличка видится сегодня благодаря тому, что прошло немало времени. Ни Б.Л. Горбатов, ни Л.А. Кудреватых о Хиросиме не написали, во всяком случае в опубликованных ими материалах7.
Тем ценнее свидетельства отца, который столь же подробно передал и картину разрушенного Нагасаки.
Он писал:
"Нагасаки - город, если не ошибаюсь, с четыреста или пятьсоттысячным населением. Город отчетливо делится на две части: равнинную, более удаленную от моря, и морскую, расположенную в складках приморских холмов и примыкающую к Нагасакскому военному порту.
Времени было мало, так что мы, не теряя времени, наспех позавтракали и поехали. Начали мы с равнинной части города, где был центр падения второй атомной бомбы.
В общем, картина та же, что и в Хиросиме; может быть, даже внешне, если прибавить к этому то, что в этой части города почти нет каменных зданий и просто не на чем остановиться взгляду, - общая площадь разрушений, по-моему, значительно меньше, чем в Хиросиме, так мне показалось на первый взгляд.
Мосты и даже мостики целы, как и всюду. Вдоль железнодорожного пути (это мы видели, когда подъезжали) осыпавшиеся цеха военных заводов концерна "Мицубиси"; они напоминают собой карточные домики в ту сотую долю секунды, когда его толкнули, и он находится на середине своего падения и все вертикали в нем стали диагоналями. Я пытаюсь объяснить точно - хоть это, видимо, трудно. В общем, странное впечатление это производит.
Немножко потоптавшись на месте предполагаемого центра разрыва атомной бомбы, вернее, под этим местом, ибо разрыв, как я уже упоминал, был в воздухе, далеко от земли, - мы поехали на самую окраину города, где стояла еще огромная группа цехов все тех же заводов "Мицубиси". Здесь была совсем другая картина, чем у цехов, расположенных близко к месту взрыва. Здесь, в двух километрах от места взрыва, цеха не покосились, а как бы, если так можно выразиться, в секунду обветшали, то есть имели не такой вид, что их ударила взрывная волна, а такой вид, словно пятьдесят лет назад поколения людей и все силы природы - ветры, снег и время - действовали на этот промежуток.
Стены, вернее, легкие металлические конструкции стен, а кое-где и деревянные, стояли. Потолки провалились и нависли, как плохо натянутая простыня. Стены, сделанные, как и всюду, из легкого гофрированного железа, были частью сорваны, частью вмяты внутрь здания, частью обвисли неаккуратными кусками.
В цехах находилась масса деревянных предметов, да, как я сказал, и часть креплений была деревянной, но ничто не было опалено или обожжено.
Любопытно, что деревья, окружавшие цеха, находились в очень разном состоянии. Там, где деревья стояли между цехами и местами разрыва бомбы, с них были сорваны листья и хвоя; там, где здание цеха стояло между местом взрыва и деревьями, это здание, очевидно, принимало на себя первый удар, ибо деревья стояли совершенно целые и зеленые, со свежего цвета хвоей.
Из этого и из того, что я видел раньше, как и из того, что деревянные части в цехах и предметы не обгорели ничуть, я сделал вывод, и, кажется, правильный, что разговоры об испепеляющей, все жгущей и плавящей силе атомной бомбы абсолютно неверны. Как кажется, главным и единственным, что здесь было, это был сильный толчок чудовищного удара невероятной воздушной волны, и, надо полагать, что все смерти, которые последовали у людей, бывших близко к месту взрыва, в момент взрыва, а многие позже - через день, два, неделю и даже месяц, - наверное, были результатом не прямого какого-то химического воздействия бомбы, а воздействием просто всей силы воздушного удара, нарушившей все функции человеческого организма в части состава крови и т.д."
Небольшой комментарий мамы: "Радиация - это не химия!"
Продолжение описания Симонова:
"Я забрел внутрь одного из цехов. Так как, - я повторяю, - ни химического, ни теплового воздействия атомной бомбы, по-моему, абсолютно не имело места, то мне показалось, что все эти цеха восстановить можно еще быстрее, чем разрушенные цеха, скажем, в Курэ или Сасэбо. Здесь внутри цеха по существу нет никаких повреждений. Легкая ажурная оболочка их исковеркана и смята, как будто сверху их сжали в огромном кулаке, но сжали не до конца. Оболочка смялась, а все, что было внутри, осталось в полной неприкосновенности.
Я прошелся по механическому цеху. Это было не то что страшно, а как-то странно. Это похоже на сказку о спящей царевне. Стояли верстаки с тисками; в тисках была зажата то одна, то другая работа, какая-нибудь шайба, болт наполовину обпиленный; рядом валялся напильник; на токарных станках были закреплены в люнетах длинные валики; станок был весь опутан стружкой; резец, обтачивавший валик, застыл под цепями последнего миллиметра этой стружки, и стружка так и вилась от резца, заржавевшая под дождями, но целая; на сверлильном станке лежала просверленная наполовину какая-то чугунная крышка; сверло было опущено в отверстие до половины и так и осталось там. Все застыло в одну секунду. Все это жило, работало, вертелось - все эти станки и контрприводы трансмиссий; и люди стояли у всех станков и тисков... И вдруг - удар, и они все умерли. Надо понимать так, мгновенно умерли...
И вновь комментарий мамы: именно люди умирают, железу ничего [не делается].
Когда я шагал по этому цеху, мне все казалось - хотя это было невероятно, - что где-нибудь за станком я найду позабытый труп...
Вот, пожалуй, мое самое сильное ощущение от последствий влияния атомной бомбы".
Затрудняюсь сказать, насколько столь подробное описание, сделанное Симоновым через полгода после страшных атомных взрывов, соответствовало ожиданиям людей, командировавших писателей в Японию.
Однако само описание японских городов, переживших трагедию атомных бомбежек, на мой взгляд, интересно именно своей документальностью.
- 1. Макартур Дуглас (1880-1964). Американский генерал, подписывал капитуляцию Японии и проводил ее оккупацию.
- 2. Родина. 2015. N12. https://rg.ru/2015/12/16/rodina-hirosima.html май-июнь 2022.
- 3. К.М. Симонов всегда диктовал свои тексты, сначала стенографисткам, а когда появились диктофоны, то пользовался ими. Затем пленки отдавались машинисткам, а уже распечатанные страницы он многократно правил.
- 4. Агапов Б.Н. Шесть заграниц. М.: 1974. С. 82.
- 5. Жадова Лариса Алексеевна (1927-1981). Последняя жена писателя.
- 6. Агапов Б.Н. Шесть заграниц. М.: 1974. С. 194-196.
- 7. Горбатов Б.Л. В Японии и на Филиппинах. Соч. М: Худ. Лит., 1956. Т. 4, С. 419-473. Кудреватых Л.А. Японские записи. М.: 1960.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем