Владимир Щербинский. Трижды слетавший на Луну

Отряд сразу строго засекретили. Потом началась космическая эра, и испытатели стали, по сути, предвестниками-дублерами Гагарина, Титова, Леонова, Поповича... Их подвергали запредельным перегрузкам, вращая на центрифугах, в барокамере они терпели мгновенную разгерметизацию, опробовали работу кресла катапульты, совершая в нем жесткую посадку...

Гриф секретности сняли лишь в конце девяностых, но и сегодня о людях, рисковавших жизнью и здоровьем ради успеха советской науки, известно мало. Завеса только начинает приподниматься. Это происходит во многом благодаря стараниям соратников Владимира Щербинского и непосредственно председателя ассоциации испытателей Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной и космической медицины и Центра подготовки космонавтов имени Юрия Гагарина.

О простоте выбора

- Вот зачем, Владимир Вениаминович? Зачем вы ввязались в это гиблое дело, согласились экспериментировать на себе?

- Знаете, никогда не ставил вопрос подобным образом. Значит, так нужно было.

- Кому?

- Мне. Стране. Человечеству, если хотите.

Не забывайте, я вырос в другое время, с четырнадцати лет пошел работать, в шестнадцать уже стал секретарем комитета комсомола сахарорафинадного завода имени Мантулина. Это здесь недалеко. Мы жили на Красной Пресне.

Я был активным юношей. Семилетку окончил, получил аттестат о среднем образовании. Пришел к отцу, сказал, что хочу работать, хоть какую-то копейку получать. Он сказал, что может устроить на завод.

Записали меня в электроцех, я больше тяготел к электричеству. Приемники паял, радиотехнику. Попал в отделение контрольно-измерительных приборов. Это начало шестидесятых годов. Было интересно! Лазил по бакам, проверял вакуум-аппараты, в которых варится и кристаллизуется сахар, чтобы потом чистеньким песочком высыпаться на ленту...

По вечерам продолжал учиться, перешел в школу рабочей молодежи. Она находилась аккурат на месте, где потом построили Белый дом, в котором российское правительство заседает. Здание на набережной.

Когда заканчивал учебу, получил приглашение на новую работу. Правда, не сказали, какую именно. Только туману напустили, мол, соглашайся, будет еще интереснее, не пожалеешь. В принципе меня все устраивало, я получил третий разряд электрика, неплохо зарабатывал. Но любопытство пересилило.

Познакомился с Михаилом Анисиным, отцом Вячеслава Анисина, известного советского хоккеиста, участника знаменитой суперсерии с НХЛ 1972 года. Михаил Григорьевич и рассказал, что работать предстоит с барокамерами, если соглашусь на переход в его команду. Он был начальником лаборатории.

А я понятия не имел, что делают в этих камерах. Механиками на них трудились летчики-ветераны. Чрезвычайно интересные люди. Мне сильно повезло, что попал туда. Школу взросления лучше проходить у ярких личностей, на них равняться, брать пример.

Меня взяли механиком по электросвязи. Серьезная должность.

- А что за организация-то? Как называлась?

- Войсковая часть номер 64688. Или ГНИИИ АиКМ. Сложная аббревиатура. Если по-простому, научно-исследовательский институт министерства обороны. Ребята между собой почему-то называли его ГНИИ козы.

И мы стали работать. У меня появилась мастерская. Начал присматриваться. И вот что увидел: приводят солдат, переодевают их в ВКК, усаживают в барокамеры, поднимают на высоту.

- ВКК - это что?

- Высотно-компенсирующий костюм.

Они сидят, а их спрашивают: как дела? Отвечают через ДЭМШ.

- А ДЭМШ - что?

- Дифференцированный электромагнитный микрофон. Наверняка видели такой на фото Юрия Гагарина в гермошлеме.

В общем, я наблюдал, какие-то рацпредложения вносил. Скажем, специальную резинку проложил, чтобы ни один винтик в барокамере не болтался, лампочки не искрили. На высоте ведь всякое может случиться. Потом уже узнал, что при подаче кислорода у нас человек погиб от искры. Поэтому стал все герметизировать, чтобы было как положено.

О нелепой случайности

- Кто погиб?

- Валентин Бондаренко из первого отряда космонавтов. Был четвертым в списке кандидатов на полет. Самый молодой, двадцать четыре года от роду.

Проводилась плановая подготовка. Бондаренко испытывали одиночеством и тишиной. Давление в камере понизили, а концентрацию кислорода - наоборот - повысили. Дело было в марте 1961-го, космонавт стал замерзать. Девушка-лаборантка, наблюдавшая за экспериментом, спросила: "Валя, почему ежишься?" Он ответил: "Что-то холодновато". Через лючок ему просунули круглую электроплитку с открытой спиралью. Ее подключили к сети. А нагревательный элемент Бондаренко ничем не прикрыл, не защитил. И именно туда попала смоченная в спирте ватка, которой он протирал датчики. Так бывает, несчастный случай...

Бондаренко был в олимпийке. Кислород вспыхнул моментально... Валентина стали вытаскивать, а там две двери: одна - внутренняя, вторая - предбанник с двойной защелкой. Пока все открыли, он сильно обгорел. Отвезли в Боткинскую больницу, восемь часов боролись за жизнь, но не спасли.

Трагедия случилась за неполные три недели до старта Гагарина. Юрий Алексеевич вместе с другими космонавтами приезжал в палату к Бондаренко...

Это мне рассказывал Петр Иванович Чуркин, механик именно той барокамеры - СБК-48. Заслуженный летчик, бомбардировщик, хороший мужик. Поделился только спустя года три. Болтливых там не было, все рот держали на замке.

Чуркин пришел уже после аварии. Тот, кто работал до него, уволился. Хотя Бондаренко перед смертью успел сказать, чтобы никого не обвиняли, мол, это его просчет. Но с подобным грузом любому человеку жить трудно...

Словом, дело было ответственное, исключавшее малейшую небрежность и халатность. Налюбоваться не мог на все, что там свершалось. Техника-то новая, современная.

- Какую цель преследовали экспериментами с барокамерой?

- Разные аспекты проверяли. У медиков есть тест: поднимают человека без кислородной маски как бы на пять километров. Не каждый способен выдержать высоту, но на ней хорошо проявляются все тонкости организма, он начинает работать по-другому, из-за нехватки кислорода включаются внутренние ресурсы. Потом проводится анализ, в результате чего становится понятно, сможет ли человек заниматься этим делом. Изъяны сразу вылезают наружу, выявляют себя. Так мне, инженеру, объясняли медики.

Были, например, и тепловые эксперименты: подъем на высоту при большой температуре. Мало того что кислород не дают, так еще и поджарить хотят.

Шучу. На самом деле, проверяли комплексные воздействия на человека, чтобы сделать определенные выводы.

О полетах к звездам

- А как вы попали в испытатели?

- Доктор наук Левон Хачатурянц увидел, насколько живо всем интересуюсь, и предложил: "Приходи к нам, посмотришь".

В то время, помню, тренировались космонавты - Алексей Леонов, Женя Хрунов, Павел Беляев, кто-то еще. Человек пять. Они занимались в соседнем здании, буквально в десяти шагах. Там был огромный зал, где сконструировали безопорный стенд, с помощью которого имитировали невесомость. Вот этим экспериментом и руководил Левон Суренович, мой будущий начальник.

Удивительный человек, очень хороший. Восхищаюсь им каждый раз, когда вспоминаю.

Как-то застукал, что подглядываю за космонавтами, висевшими на веревках тренажера (любопытно же, когда человек по воздуху плывет), и спросил: "Что, нравится?" Я опешил от неожиданности и сказал: "Ага". Хачатурянц предложил: "Ну так - вперед, Леонов тебе уступит, даст покататься..."

Словом, я прошел медкомиссию, строгую, придирчивую, и меня зачислили в отдел Левона Суреновича инженером. Чуть позже я окончил факультет радиооборудования летательных аппаратов Московского авиационного института.

Нас было тринадцать человек. Все настоящие профессионалы. Скажем, кандидат наук Евгений Иванов рассчитывал полет до Луны. Мы же в 1968 году получили сверхсекретное задание заняться этой программой, в частности, изучить возможности хождения человека по поверхности спутника Земли. Очень много работали в этом направлении.

- В итоге слетали вы на Луну? Ну, как бы слетали.

- Да, конечно.

- Сколько раз?

- Трижды. Первые два имитационных полета продолжались по семь дней, а потом нас задержали, дав новую вводную. Сказали, что мы не можем подняться с поверхности Луны из-за технических сложностей. Все растянулось еще на трое суток.

- А где и как это происходило?

- Левон Суренович сказал: надо сделать лунный модуль, рассчитанный на двух космонавтов. Поставить приборы для проверки психологических данных. Нам показывали макет лунника, и мы изготовили его, собрали своими руками.

Все, связанное с программой, было строго засекречено, в несколько раз строже обычного. Испытателю не разрешалось разглашать, чем занимается. Если бы, допустим, он рассказал, что поднимался сегодня на определенную высоту и делал то-то, знающих людей такая информация могла навести на мысль об истинных целях эксперимента. Поэтому мы молчали.

Наша главная задача заключалась в том, чтобы вселить уверенность в космонавтов, доказать им: все сложности и трудности преодолимы. Можно лететь, ничего не опасаясь. Нельзя было допустить даже тень сомнений, будто что-то не получится.

Если в ходе эксперимента у нас возникали какие-то проблемы, о них следовало сообщать кому-то из руководства, но ни в коем случае не космонавтам.

Павел Попович потом говорил: мы знали, что испытатели идут на человеческий предел. Если нужно вынести десятикратную перегрузку, они проходили через 12g или 15g.

Система центрифуги была устроена так. Испытателю давали в правую руку тангенту и говорили: "Зажми как следует, держи и не отпускай". А когда на тебя наваливается тяжесть - три твоих веса, пять, семь и так далее, начинаешь кряхтеть, дышать животом. На восьмерке уже сложно-сложно, ни о чем не думаешь, лишь бы выдержать, не разжать кулак. Но потом достигаешь своего предела и волей-неволей отпускаешь тангенту. И центрифуга автоматически замедляет ход...

О выдержке на виражах

- Вы сколько выдерживали?

- Знаете, никогда не участвовал в соревнованиях, не пытался поставить рекорд. Приходил к врачу, он говорил: сегодня надо продержать 7g две минуты, а 8g - три. Такие задания были. Шел и делал.

Стоял такой прибор - управляемое движение на центрифуге. Моделировалась посадка спускаемого аппарата. Его кидали по определенной траектории, давая возможность регулировать перегрузки, и в зависимости от этого на испытателя давило больше g или меньше. Некоторые наши ребята шли за десятку. Джон Иванович Гридунов все время спрашивал: сколько американцы выдерживают? Ему отвечали: 13g. Он парировал: сделайте мне четырнадцать. Пыхтел, но справлялся. У него были самые большие g.

Пределы переносимости важны и для военных летчиков. Некоторых отбраковывали из-за этого. Известен случай, когда пилот на тройке потерял сознание. А он - истребитель, у них норма на вираже - 3,5g. А если инцидент повторился бы? И сам погиб бы, и самолет угробил...

- Давайте вернемся на Луну. Как проходил полет?

- Было запрограммировано трое суток туда, столько же обратно. Имитация, максимально приближенная к реальности. Питались мы бортовым пайком. У меня в гараже до сих пор комплект хранится. Хочу отдать его в музей. После экспериментов много такого добра оставалось. Особенно космический хлеб мне нравился. Батончики маленькие. Настоящее лакомство!

- В луннике был туалет?

- Нет. Ходили, извините, под себя. Мы же сидели в ВКК. Рассказывал вам: высотно-компенсирующий костюм, который плотно прилегает к телу, обтягивая его. Для чего это делается? На большой высоте человека начинает раздувать. Если между перчатками и костюмом оставался зазор, часть руки выпирала, словно тесто из кастрюли.

Поэтому снять ВКК в полете было невозможно, и физиологические потребности приходилось справлять с учетом реалий. Хотя, признаюсь, я ни разу ничего не сделал.

- За семь дней? Ужас какой!

- Леша Кутья и Леонид Лазариди просидели 72 суток. Пролежали на ложементах. Представляете? Была задача: проверить, сколько человек сможет нормально вращаться вокруг земного шарика в состоянии гиподинамии. Эксперимент на выдержку. Естественно, организм предварительно очищали от всего лишнего. И с нами так поступали. Мы мало двигались, много лежали, ели космическое питание, оно быстро и легко усваивалось. Были любимые блюда. У меня, например, творог с черной смородиной, шоколад с добавками...

Потом, конечно, в туалет шли со спринцовкой. Честно говоря, весьма мучительная процедура, но куда деваться? Тоже часть нашей работы. На такие нюансы особо не обращали внимания.

Гораздо больше заботило другое. Скажем, сумеет ли прилуниться наш космический корабль? Проблема состояла в том, чтобы быстро сориентироваться. Лунник располагал одним топливным баком. У американцев он делился пополам: первая половина - на посадку, вторая - на старт. А у нас общий бак. Если долго проковыряешься, спалишь больше горючего, чем надо, не сможешь взлететь, навечно на Луне останешься...

Мы провели около пятидесяти тренировок. Сначала было очень сложно. На экране показывают лунный ландшафт - вулканы, кратеры... У тебя в руках джойстик. Говорят: "Володь, есть две минуты, чтобы сесть". Начинаешь выбирать площадку поровнее, чтобы угол наклона не более десяти градусов, на часы не смотришь. Докладываю: все, сел. А в ответ сообщают: ты весь бак израсходовал...

Постепенно научился оперативно все делать, чтобы не сжечь то, что необходимо для взлета. Такое вот моделирование.

О прогулках под Луной

- Еще какие эксперименты запомнились?

- Тяжелое испытание - перепадная камера. Поднимали на высоту, предположим, двадцати километров.

- Моментально?

- Именно. Имитировалась разгерметизация. Впечатление, будто получил резкий удар под дых. Такое же состояние. Бу-бух! Если не сгруппировался, в глазах сразу начинало темнеть...

- Сознание теряли?

- В обморок у нас практически никто не падал, но ощущения очень неприятные. Дышать тяжело, глаза из орбит вылезают.

Возникали и сложности иного рода. Например, дали задание выйти из лунника и в невесомости затянуть болты. Только начал работать, как меня понесло куда-то в сторону. А ухватиться решительно не за что. Таким беспомощным себя почувствовал, что обалдеть. За секунду перевернулся вниз головой и повис. Надо было как-то изловчиться, чтобы не болтаться цветком в проруби. Раз поставили задачу, необходимо исполнять.

- Закрутили гайку?

- С трудом, но все же сделал.

- А как вы отрабатывали прогулки по Луне?

- Сейчас расскажу. По программе посылали два спускаемых лунника. Один садился автоматически, а второй сажали вручную. Если бы что-то случилось с первым аппаратом, оставалась возможность улететь на другом. Баллистики рассчитывали, что он прилунится примерно в пяти километрах. На Луне одна шестая часть земной гравитации, в невесомости ходить легко, прыгай себе, как кузнечик. Так все считали.

Меня посадили в безопорный стенд, и оказалось, что все не столь просто. Каждый раз, когда вынимали из скафандра, выяснялось, что я прилично терял в весе, трех-четырех килограммов недоставало.

- Где тренировались?

- Нам передали ремонтный завод с отдельным танкодромом. Там делали аппаратуру для космических исследований, тренажеры для нас.

Для имитации прогулок по Луне соорудили подвесную раму, вращавшуюся в нескольких плоскостях. Она опускалась и поднималась под разными углами. Конструкция висела на специальном кране, уменьшавшем вес тела примерно в шесть раз. Когда впервые встал, не смог удержаться на ногах, слишком необычными были ощущения. Постепенно наловчился наклоняться, отталкиваться и перелетать. Технику приземления, точнее прилунения, тоже не сразу освоил. Если что-то делал не так, тут же падал. Надо было приноровиться к неустойчивому положению.

На землю насыпали керамзитовый гравий, песок, камни. Имитировали лунный грунт. Вот по нему мы и пытались ходить. Мне говорили: оттолкнись. Подлетал метра на полтора вверх - дальше не пускал тренажер.

У американцев была похожая штука, но гораздо мельче нашей.

Меня целый день крутили на этом агрегате. Наматывал километр за километром. Спрашивали: "Можешь еще?" Ну, я и продолжал скакать. Потом вопросы задавать перестали. Уже я начинал интересоваться: "Долго еще?" Отвечали: иди, иди, иди... Конечно, тяжеловато было. Физически уставал, вылезал из скафандра насквозь мокрым...

Наши медики выделяли тяжелые физические эксперименты - подъем на высоту, центрифугу, качели Хилова для проверки вестибулярного аппарата, различные ускорения, когда тебя с силой вжимает в кресло. Противные вещи, должен сказать.

А прогулка по Луне считалась относительно легким психофизиологическим опытом. Сидение в сурдобарокамере тоже не относили к сложным. Внешних воздействий-то почти никаких. А по факту на третьи сутки хотелось лезть на стенку, настолько давила тишина. Я подолгу не сидел, а мои товарищи проводили взаперти и по десять суток, и по пятнадцать.

Был у нас в команде Роман Кацан, потом перешел в Институт медико-биологических проблем. В 58 лет у него случился инфаркт. Отвезли в больницу, стали осматривать. Жена Романа потом рассказывала, что врач спросил у нее: "Сколько же лет вашему мужу? Состояние здоровья, как у 90-летнего старика..."

Представляете? Все эти эксперименты не восполняли ресурс организма, наоборот, отнимали его.

О гипнозе на вытянутых руках

- А вам, извините, сколько лет?

- Семьдесят шесть.

По врачам стараюсь без особой нужды не ходить. Я переболел тут ковидом, дочка настояла, чтобы меня увезли в больницу. Вернулся, дети взяли какой-то агрегат, чтобы повышать кислород, окружили нежностью, сказали: для полного восстановления должен две недели дышать чистым O2. Я исполнительный, так и сделал. Но по поликлиникам предпочитаю шляться поменьше. Здоровее буду. Могут ведь и залечить до смерти из лучших побуждений...

- Последний вопрос, чтобы тему закрыть. Почему мы в реальности не полетели на Луну?

- Много аспектов. Во-первых, аппарат не был готов на сто процентов. А рисковать людьми не захотели. Во-вторых, решили не соревноваться с американцами. Но подозреваю, что они тоже не летали.

- Да ладно!

- На самом деле, вопросов масса, но предлагаю в них не углубляться, чтобы не нарваться на обвинения в конспирологии и следовании теории заговоров.

Лучше продолжим разговор о наших экспериментах.

В отделе работал Леонид Гримак. Выдающийся ученый, долго занимавшийся проблемами гипноза, исследованиями резервов психики человека. Интереснейшая штука!

Оказалось, я гипнабельный, подвержен воздействию. Леонид Павлович сразу это вычислил и стал при моем участии отрабатывать разные методики. Вводил меня в транс и давал разные задания.

- Например?

- С помощью гипноза он имитировал невесомость. Во сне я двигался по-другому, организм вел себя иначе. Такие вот чудеса.

Расскажу конкретный эпизод. Леонид Павлович загипнотизировал меня и говорит: "Володь, выставь руки". Я послушно протянул обе вперед. И он начал класть на них толстенные тома энциклопедий, которые лежали у нас в отделе. Добавлял по книге. Одна, вторая, третья. В итоге соорудил гору из восьми талмудов. Я находился в состоянии сна, спокойно стоял и держал руки вытянутыми, не замечая возрастающую нагрузку. Гримак позвал в затемненную комнату, где проводил эксперимент, командира, показал ему: "Видите?"

Потом забрал у меня книги, разбудил и поинтересовался: "Как себя чувствуешь?" Я подтвердил, что в полном порядке. Разумеется, того, что происходило во сне, я не помнил. Тогда Леонид Павлович попросил: "Володя, после сна должен быть прилив сил, возьми эти энциклопедии и отнеси на подоконник". Я попытался приподнять всю кипу, но ничего не получилось. Даже от пола не смог оторвать. Они же тяжеленные, заразы!

Решил брать по одной. Гримак говорит: "Нет, все вместе". Отвечаю: "Извините, пупок развяжется". Это происходило на глазах у командира, который видел, как под гипнозом я держал тома на вытянутых руках и даже не морщился.

Понимаете? Вот они, резервы человека. Мы даже приблизительно не представляем, на что способны, используем отпущенный нам свыше ресурс в лучшем случае на пятую часть...

Об отряде, которого не было

- Многие испытатели ломались, что называется, сходили с дистанции, не выдерживая нагрузок?

- Покажу вам сборник. Называется "Наземные космонавты - первопроходцы космических трасс". Тут собрана информация о нашей команде, людях, в ней работавших. Описано, чем и когда они занимались. Автор - Борис Иванович Бычковский, тоже наш испытатель. Перечислил всех, о ком сумел найти сведения. Если полистаете книгу, наверняка обратите внимания, что напротив некоторых фамилий написано: переведен в другую часть, уволен из рядов Советской Армии.

- Это и есть сошедшие?

- Как правило - да. Таких было процентов пятнадцать, хотя изначально брали физически крепких ребят без каких-либо ограничений по здоровью. Они могли заниматься самой разной тематикой - высотными экспериментами, работой на центрифуге, в сурдобарокамере... Везде! Но некоторые выбывали в процессе непростых испытаний.

- Сколько всего вас было?

- В книге перечислены 1005 человек. Это с 1953-го по 2004-й. Фактически же команда просуществовала до 2009-го. Самым активным периодом были семидесятые годы, что и понятно. Бум космической эры...

- В трудовой книжке у вас что записано?

- Лично у меня был военный билет. Я подполковник в отставке. Но испытателем никогда не значился. Как и никто из моих коллег. Официально нашего отряда не существовало. Мы в обязательном порядке давали подписку о неразглашении, по документам ребята значились механиками да лаборантами.

А вот Сереже... извините, Сергею Павловичу Нефедову повезло чуть больше, у него написано "механик авиационных приборов - испытатель". Хотя бы слово "испытатель" присутствует. Пусть и приборов...

- А по факту он кто?

- Земной дублер Гагарина. Он полностью, даже с большим запасом откатал программу, по которой потом полетел Юрий Алексеевич. Однако эта информация была закрыта.

Или вот Богдан Гук, который занимался и высотными экспериментами, и крайне тяжелыми ударными. Человека поднимали на определенную высоту, потом оттуда сбрасывали, проверяя, как переносится ударная перегрузка, что в этот момент происходит с ногами, головой, позвоночником. Когда готовили к полету корабль "Восход" с тремя космонавтами, нужно было понять, под каким углом расположить кресла в спускаемом аппарате, чтобы они выдержали перегрузку. И наших ребят все время сбрасывали в этом шарике. Ложементы делались индивидуально под каждого. Они лежали, а их роняли об землю...

- Жуть.

- Богдана хотя бы орденом наградили. Но это редчайшее исключение.

Володю Ященко на Крайний Север забросили. Выживать при минус сорока градусах и без какого-либо дополнительного утепления. Дышал через носовой платок. Справился. Правда, ноги обморозил.

Владика Еремеева поднимали на высоту пятьдесят километров. Смотрели, как там себя человек поведет. В то время ни один самолет в такую высь еще не забирался, лишь перспективы строили, а Владька уже был...

- Но после снятия грифа секретности Сергея Ивановича Нефедова (тезку и однофамильца дублера Гагарина) и Евгения Кирюшина все-таки удостоили звания Героя России.

- Смотрите, какая проблема... Да, мужики получили Золотые Звезды в 1997-м. Пробивали награды через ИМБП - Институт медико-биологических проблем, где тогда работали. Но больше никому из наших ребят ничего не досталось.

И дело не только в орденах и медалях, хотя, конечно, это важно. Ветераны отряда говорят, что даже пенсию получают по той гражданской специальности, которая значится в трудовой книжке.

Например, Слава Перфилкин занимался тяжелейшими ударными перегрузками, а должность по штатному расписанию у него была "инженер отдела выживания". Он работал с легендарным Виталием Георгиевичем Воловичем, совершившим первый в мире прыжок с парашютом на Северный полюс. Они вместе уезжали на различные эксперименты. Их сажали в лодку посреди океана и смотрели, сколько выдержат. Рядом находился катер для подстраховки, но экипаж до последнего момента не мог ничем помочь испытателям. А у тех был только НАС - носимый аварийный запас. Вроде как спускаемый аппарат приводнился посреди Атлантики, вот и болтайтесь, пока спасательное судно не подойдет. Выживайте, терпите. Станет совсем невмоготу, кричите: сил нет, сдаемся.

Но русские ведь не сдаются. Вот и держались до упора. А ученые наблюдали, замеряли по дням, как меняется у мужиков физическое и моральное состояние. Непростая работенка, согласитесь. Не очень похожа на ту, которой обычные инженеры занимаются...

О потерянном здоровье

- Хотя бы материальные поощрения были? Не знаю - квартиры, машины...

- О чем вы! О подобном даже речь не заходила, никто и не заикался. Для понимания: перегрузка на центрифуге в 7g стоила семь рублей, за эксперимент в герметичной кабине добавляли к зарплате четвертной, подъем в барокамере на высоту двадцать километров оценивали в 10-15 рублей. Космонавтам за ту же барокамеру платили по двести пятьдесят. Это так, к слову...

ИМБП организовали в 1963 году, они - наши последователи. И некоторые ребята уходили туда, их приглашали с удовольствием. Тот же Сергей Иванович Нефедов, Женя Кирюшин. Там они стали основными закоперщиками, на них проводились главные эксперименты. Поэтому и звания Героев России получили. Отряд испытателей в Институте медико-биологических проблем сформировался относительно небольшой - около сорока человек. Но и там побаивались официально заявлять, что проводят опыты на живых людях. Тут ведь затрагиваются права человека. Биомедицина, конечно, хорошо, но приоритет всегда отдавали здоровью. Официально считалось: если риск высок, науку - к чертям собачьим.

- А неофициально?

- Мы же с вами все знаем и понимаем, зачем зря воздух сотрясать?

Хочу лишь с удовлетворением сказать, что у нас ни один человек, извините, не помер на экспериментах.

- Но здоровье-то оставили?

- Да. Было. Видели книжку о нашем отряде. Ребят, у которых возникали проблемы, отсюда переводили, они дослуживали в других частях. Статистику никто не вел, но известно, что многие испытатели умирали рано, хорошо, если доживали до пятидесяти лет.

Да, у нас есть девяностолетний Алек Зорабович Мнациканьян, который в основном участвовал в экспедициях на Крайний Север, был парашютистом в группе Виталия Воловича по спасению летчиков и космонавтов. Несколько бывших испытателей перешагнули порог восьмидесяти лет, но это скорее исключения. Один вот недавно умер в пятьдесят восемь лет, про другого спрашиваю у коллеги: "А Коля где?" В ответ слышу: "Нет его больше, ушел". А было Коле пятьдесят семь...

- Ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС официально признаны, получают льготы, прибавку к пенсии. А вы что же? Не возьму никак в толк.

- В советское время все засекретили, а потом о нас попросту забыли.

- Но четвероногим космонавтам Лайке, Белке и Стрелке несколько лет назад памятники открыли. Вспомнили, значит...

- Вот ребятам и обидно. Каждый раз шутят: "А мы что, хуже собак?"

Давно говорим, что необходимо увековечить память об испытателях, но дальше слов дело пока не идет. Надо пробивать все, а у нас, сказать по совести, нет ни сил, ни административного ресурса. Хотя, казалось бы, глупо доказывать нужность подобного шага. На чем еще воспитывать патриотов, если не на рассказах о славном прошлом?

Мы обратились в "Роскосмос", и ответственный товарищ оттуда написал, что до 2030 года вопрос решат. Да нас к тому времени уже никого не останется, помрем!

Очень многие ушли, так и не получив ничего. Из первого отряда испытателей осталось трое. Тех, кто начинал в пятидесятые годы. Три человека! А официального статуса по-прежнему нет. Проблема государственная, касается не только нашей команды, но и испытателей ИМБП, ЦПК имени Гагарина и ряда других. Там люди тоже занимаются выживаемостью, но не имеют ни звания, ни признания. Старики не могут добиться нормального медицинского обеспечения. Они идут наравне со всеми, в поликлиниках сидят в общих очередях, хотя у них-то проблемы специфические. Вот четверо наших ветеранов жалуются на постоянное головокружение. Видимо, сосудистые проблемы как следствие перенесенных нагрузок. Им бы специальное обследование и наблюдение организовать, прикомандировать к правильной медицине. Мы написали в 9-й лечебно-диагностический центр министерства обороны, который занимается такими проблемами, а нам ответили, что могут взять только офицеров. Но деды ведь не виноваты, что их записывали механиками, правда?

О главной цели

- Сколько лет вы прослужили в институте?

- Около тридцати. Из них двадцать с небольшим был испытателем, потом занимался расследованием летных происшествий. Тоже интересная и важная работа, но это для отдельного разговора.

Нам бы статус испытателей узаконить. В свое время выходили на Совет Федерации. Там сказали: молодцы, герои, патриоты и... дали почетные грамоты. На стенку можно повесить, будут красиво смотреться. Но в больницу или аптеку с этим не пойдешь.

Вот ребята рассказывают. Приходят к врачу два человека: один, простите, алкаш, который вчера напился и головой об пол приложился, второй - бывший испытатель, у него организм после перенесенного сбоит.

Доктор выслушивает обоих, пьянчужка, разумеется, плетет о производственной травме и получает больничный. А на нашего ветерана врач смотрит с сожалением: ну что тебе, дед, дома не сидится, про какие космические испытания ты сказки плетешь? Инвалидность получить хочешь?

Нет, ему нужно немного внимания и уважения. За то, что здоровье положил на науку.

- У вас какая пенсия?

- 29 тысяч. Подполковник, военнослужащий. Практически у всех наших ребят похожий порядок цифр. Мы обратились в Госдуму. Нас выслушали, пообещали помочь. Год прошел, ждем. Мы люди терпеливые, не такое выдерживали. Вроде бы мемориальную доску испытателям в Петровском парке хотят открыть. Напротив памятника Лайке. Нас устраивает, мы и на это согласны.

- Не жалеете, что жизнью почем зря рисковали?

- Точно не зря! Поэтому нет ни капли сожалений. Даже если пенсию не прибавят и ничем не наградят. Понимаете, мне было интересно жить, кроме того, я выполнял важное для страны дело. Точнее, был его частью, звеном.

Мне других жаль. Наших ветеранов, которые ходят с палочками, а на них не обращают внимания. Я правдоруб и буду бить в одну точку. Нужен общий документ о признания статуса испытателей, где бы они ни работали.

- Вы дружили с кем-нибудь из космонавтов?

- Да, с некоторыми имел близкие отношения. В Центре подготовки имени Гагарина тренировал человек сорок, может, чуть больше. Никогда не считал. Кстати, в домашней коллекции есть значок, подаренный мне Юрием Алексеевичем. Ближе всего, пожалуй, я сошелся с Георгием Михайловичем Гречко. Еще один мой друг - Владька Волков - погиб, к сожалению. Вместе с Жорой Добровольским и Витей Пацаевым. С ними я тоже проводил тренировки. Владислав познакомил с ребятами из своего экипажа.

Они не должны были лететь в космос, мы с Волковым собирались в отпуск на юг дней на десять. А потом произошла замена, и их отправили на "Союзе-11". Думал: ладно вернутся, тогда и отдохнем, успеем еще.

Помню, 29 июня 1971 года иду на работу и случайно слышу, что какая-то женщина говорит попутчику: "По радио передали, будто космонавты погибли". У меня невольно вырвалось: "Дура, что ли?" Негромко сказал, но она оглянулась. Я извинился, поскольку не ругаюсь в публичных местах.

Пришел на службу, и ребята подтвердили: разгерметизация, никто не выжил. Меня буквально накрыло горячей волной... Когда Владьку хоронили, шея у него была толщиной с голову... Что обидно? Я был в ЦПК, когда он сказал, что готовится полет и его экипаж идет дублером. Я спросил: "Почему тренируетесь без скафандров?" Он ответил, мол, не втиснемся в спускаемый аппарат. Я предложил: хотя бы ВКК наденьте, он в ложемент влезает. Скафандр состоит из высотно-компенсирующего костюма и еще нескольких слоев - для обогрева, охлаждения и так далее.

Не взяли, и при разгерметизации их стало раздувать из-за вакуума...

Такая вот грустная история. Чтобы на ней не заканчивать, повторю: цель - признание нас испытателями. Тогда можно будет считать, что моя земная миссия выполнена.