Два бойца

Валя Биличенко и Анна Ахматова

Петербург, Автовская ул, 14.

Если в 1989-м, на излете перестройки "партийные начальники" все еще топали ногами на организаторов официального музея ("мы не допустим...", "мы запретим...", "ждановского постановления о ней никто не отменял..."), то можете представить себе, что испытывала Валя Биличенко, когда все накопленные дома материалы и книги Ахматовой принесла в ПТУ (еще на Кронштадской улице), - под будущий музей "Анны всея Руси" ей выделили целую комнату.

"Я ленинградка - по рождению, по убеждению, по служению. Я никогда не испытывала какого-то особенного страха за свое благополучие и жизнь, а потому умалчивание имени Ахматовой возмутило, но и вдохновило меня..."

Легко сказать - "вдохновило". Да вся "история" создания музея, по словам тогдашнего секретаря писательской организации Павловского, "история драматическая, часто стоявшая на грани трагедии..."

Конечно трагедии! Ведь и до отмены постановления ЦК ВКП (б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград"", смешавших с грязью имена Ахматовой и Зощенко, были все те же 13 лет. Ведь десятки доносов поступали на нее в КГБ, в горком партии, в советы ветеранов. Как же, в экспозиции выставляются материалы о "запрещенных" поэтах: Цветаевой, Мандельштаме, расстрелянном Гумилёве и "сбежавшем на Запад" тунеядце Бродском.

Да кто она такая, эта Биличенко?! Самозванка, выскочка!..

"Мне дали комнату для музея, - вспоминала, - я принесла туда все, даже портьеры, которые сшила мама. Она меня спрашивала: "Тебе хоть деньги там какие-то дают?". Я врала, что дают. Потом, правда, оформили "мл. библиотекарем" на 83 рубля. Из них я 50 отдавала фотографу - его работа стоила гораздо дороже, но больше у меня просто не было".

Энтузиазм

Да не было ничего, кроме энтузиазма. Комната и она, где сама клеила, забивала гвозди, развешивала фотографии, раскладывала материалы, убирала и выносила грязь. Директор, экскурсовод и уборщица! Хорошо, что к тому времени ей разрешили работать в фондах Публички, присылали материалы из Центрального государственного архива. Но каждое утро (и так 5 лет!) вставала на заре, потому что в шесть приходил московский поезд с гостями-литераторами, и надо было не только навести чистоту, но и приготовить для них горячий завтрак...

А следом - буквально толпы учебных групп ПТУ, классов из соседних школ, рабочих-шефов с судостроительного завода, которые не только ничего не знали о Серебряном веке, но и прочитать об этом не могли нигде. В музей приходили уже выступать и прославленные Казарновская с Богачёвой, и прима-балерина Кировского Габриела Комлева, и подруга Ахматовой Татьяна Вечеслова, и Александр Кушнер, и сын Ахматовой Лев Гумилёв. И все выступали бесплатно.

Раневская - та даже подарила музею слепок с руки Ахматовой.

Кто бы знал, что ей пришлось пережить?! Но спасали, представьте, стихи. Однажды, накануне годовщины смерти Ахматовой, кто-то позвонил: "Вы Биличенко? Мы приедем вас мочить". "Простите, - спросила, - а что такое мочить?". Вот тогда она впервые обратилась в милицию, которая прислала троих сотрудников, а Леша Любегин, молодой поэт, весь вечер ходил за ее спиной. Увы, это не спасло ее от того голоса в трубке. Звонили через каждые два часа - сутки, потом другие. Пока она не сказала "голосу": "А можно я вам почитаю стихи?.."

И читала пока, наконец, трубку не повесили.

Борьба

Чудом назовет она присвоение ее музею имени народного. Это случилось в 1987 году. Чтоб вы знали, для этого (по статусу) надо было иметь не менее 70 кв. метров экспозиции, не менее 500 музейных предметов фонда, не менее 5 тысяч посетителей и 70 экскурсий в год. И вторым чудом тогда же было выделение ей от города помещения бывшей библиотеки на проспекте Стачек, куда музей переехал в 1989-м. Двухэтажный дом детского сада.

Не помещение, конечно, - ужас! Полчища крыс, с которыми она даже научилась разговаривать, матерок бомжей под окнами и она с мужем, обустраивающие эти комнаты на втором этаже. Из дома принесли в музей мягкую мебель, зеркала, ковры, оборудовали столовую и помещения для персонала. С бомжами договорилась - провела для них экскурсию, и они "вечно бездомную" Ахматову зауважали. А вот с кафе, под которое власти отдали первый этаж, пришлось побороться. Кончилось тем, что, собрав все семейные накопления, она с мужем, который, по счастью, был директором порта, просто выкупила его.

Спасибо защитникам ее: письму Евтушенко с припиской "Используйте это в любых инстанциях для хлопот", помощи академика Лихачева (он лично беседовал с министром культуры), Натану Эйдельману, который не только назвал музей "поэмой с героем", но и упросил магазин "Старая книга" на Литейном, чтобы в нем для музея "оставляли все по Серебряному веку". Спасибо театроведу Раисе Беньяш, по завещанию которой музею досталась обстановка комнаты конца ХIХ века - картины, мебель, фарфор, напольные часы... Ну и, конечно, снова и снова тоже покойному ныне мужу - Анатолию Петровичу Биличенко (транспорт, грузчики, стройматериалы). "У меня ведь каждый зал был решен в разном цвете в зависимости от темы. Краска, обои, доски - все это надо было найти, купить, привезти".

Только потом призналась, что однажды под ней рухнула стремянка (разбилась в кровь), потом на нее обрушилось стекло витрины (опять кровь и больница!), а потом и первый инфаркт. "По больницам, в которых мне пришлось лежать, - смеялась, - можно провести отдельную экскурсию..."

Но не до смеха стало, когда после комиссии за комиссией ее вызвали на ковер в Смольный.

Отчаяние

К тому времени от бесконечных и издевательских проверок (одна районная чиновница бросила ей обвинение - "вы разворовали музей!") ее терпение лопнуло. Когда узнала, что музей "прикрепили" к районному Культурному центру на правах литературного подразделения и даже без упоминания имени Ахматовой, она и швырнула заявление об уходе. Чиновники пальцем не шевельнули, чтобы помочь делу, ни копейки не дали на музей. Это дворник, когда у нее из ноги хлестала кровь, не только успокаивал ее, но и где-то украл стекло для новой витрины. Это люди из службы по борьбе с крысами, видя, как она пласталась, за свои деньги вывели тех крыс...

"Музей, - бросила в лицо властям, - НАРОДНЫЙ в полном смысле этого слова, а не чиновничий!.."

Часть людей из небольшого штата музея уволилась вместе с ней, троим дали ставки по "ведомству районного отдела культуры". А одна год держала оборону и никого не пускала на порог. Вот тогда та, которая и обвинила Биличенко в "разворовывании" музея, и явилась, но уже во главе с председателем городского комитета по культуре. Тот все посмотрел, всех выслушал и сказал неведомо про кого: "Ну и наломали же вы дров!..".

Тогда и последовал вызов в Смольный.

"Сидит комиссия из женщин, во главе стола мужчина, - вспоминала она. - И вдруг он говорит: "Валентина Андреевна, почитайте нам стихи". Женщины зашумели: "Зачем нам тут стихи?!" А он: "Кто против Ахматовой?". Все замолчали. И я читала им стихи. Читала Ахматову в Смольном!"

Вот после этого ее и вернули в музей и дали просторное помещение на Автовской.

Прорыв

Помните цифру 13? Ровно столько лет Биличенко работала в музее без отпуска. Это к концу жизни она стала заслуженным работником культуры РФ, почетным гражданином района, попечителем Международного Пушкинского Фонда "Классика", лауреатом "Золотой книги Санкт-Петербурга", автором семи своих книг. Но главным для нее стали слова Льва Гумилева, сказавшего про музей, что "мама моя была бы довольна". А также отзывы Гранина, Дудина, Жирмунского, Максаковой, Рецептера, гостей из Англии, Франции, Италии, Польши, Австралии, Японии...

"Фонтанный дом - официальный музей, - успела сказать перед кончиной Биличенко, - в нем заданность, обусловленная аутентичным пространством. А у меня - пространство нежности и любви..."

Сегодня в народном, но уже государственном музее, как и при ней, сотни экскурсантов, торжественные вечера, концерты при переполненном зале, море цветов. Живая экспозиция Биличенко, девять залов: "Комната памяти", залы "Реквием", "Бродячая собака", "Поэма без героя". "Сад поэтов". Новый уголок - "Африканские путешествия Гумилева". Фонды музея, начавшиеся когда-то с личной коллекции учительницы, включают фонд редкой книги (1435 ед. хранения), научно-вспомогательный фонд, научную библиотеку, фонд живописи (350 ед. хранения), прикладного искусства, скульптуры, фотографий (более 14 тыс. ед. хранения) и такие уникальные экспонаты, как рукопись "Поэмы без героя" с правкой Ахматовой, книги из библиотеки поэта, личные вещи Льва Гумилёва...

Но главное - те 30-40 тысяч посетителей в год, для которых она работала всю жизнь.

Михаил Фролов и Михаил Кутузов

Москва, Кутузовский пр., 38, стр. 2

Для меня внятная родословная "Анны всея Руси" началась с Бородинского поля, с деда Ахматовой, сражавшегося на нем, и праха предков ее, похороненных у Колоцкого монастыря. Но с той великой битвы началось и создание "народных музеев".

Знакомьтесь: основатель первого Михаил Фролов.

Его восстановленный в ХХ веке дом в Филях ("с тремя красными окошечками, обшитый и крытый тесом", - сообщали газеты того времени) ныне официально именуют "Кутузовской избой". Но для меня он существует по имени первого владельца, перед которым любой русский должен склонить голову. Мы не знаем, как Кутузов и его генералы 1 сентября 1812 года выбрали именно его "ветхий деревянный домик, второй от проулка" для исторического военного совета, на котором было принято решение "оставить Москву", но точно знаем: Фролову с тремя сыновьями хватило мудрости и оценить свершившееся событие, и с первого дня сохранить все, что имело отношение к нему.

Особо меня восхищают трое его парней, правильно воспитанных, ибо сам Фролов скончался в 1813-м, возможно, не вынеся и оккупации французами села его, и оставления Москвы - исполнения того решения, которое было принято фактически на его глазах...

Экспонаты

Первый "народный музей" в России - не меньше! Ведь Фроловы (а в семье их с детьми и внуками было 15 человек), раздобыв, развесили по стенам горницы портреты Барклая-де-Толли, Беннигсена, Раевского, Дохтурова, Ермолова, Коновницына, Платова, Уварова - всех участвовавших в совещании. А главное - возможно по наитию, по нутряному чутью, но, как и полагается в музеях, завели амбарную книгу, где посетители "расписывались своеручно".

"Военный совет в Филях в 1812 году" - помните знаменитое полотно живописца Кившенко? Кутузов в кресле, склонившиеся к нему его генералы, карта на столе, икона хозяев в углу. Не знаю, легенда ли, но некий ветеран-гвардеец говорил, что Кутузов, слушая споры военачальников, вдруг встал и при словах "Приказываю отступление!" так сильно ударил кулаком по столу, что тот, дубовый, треснул.

Стол этот потом, через полвека, сгорел при пожаре 1868 года, погубившем дом. Но скамью, иконы, портреты генералов, знаменитую чернильницу, забытую когда-то на столе, хозяева и инвалиды-сторожа не только спасли, но и передали на хранение не куда-нибудь - в городскую Думу.

Увы, власть, в отличие от "темных крестьян", остатки дома продала за 40 рублей...

Пожар

Это потом протоиерей 4-го гренадерского Несвижского генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полка Иустин Переспелов в историческом очерке "Кутузовская изба" напишет, что офицеры гренадерского корпуса, "желая увековечить историческое место военного совета 1812 года, исходатайствовали поставить на нем памятник и обнести его решеткой". На одной из досок, установленных ими, приводились слова Кутузова: "С потерею Москвы еще не потеряна Россия. Поставляю обязанностью сберечь армию, сблизиться с подкреплениями и самим уступлением Москвы приготовить неприятелю неизбежную гибель..." Закончил он совет, по словам протоиерея, так: "Мне придется поплатиться за все; пожертвую собой и для блага отечества приказываю отступить".

Кстати, владелец земли в Филях, на которой стояло 28 (по ревизии 1811 года) домов, Эммануил Нарышкин, не раз предлагал городу принять от него в дар (!) Кутузовскую избу, но куда там? Ведь ее нужно содержать, финансировать, реставрировать. Словом, пока рядили да судили, изба, сгорела.

"Изба эта вдруг загорелась, - сообщили "Московские ведомости". - Крестьяне Филей первые приехали с трубой тушить пламя..."

И только тогда власти озаботились наконец о памятном месте.

Возрождение

После долгих прений и мытарств через семнадцать лет (!) решено было все-таки выстроить новую избу, как бы похожую на Кутузовскую. Она выросла 21 июня 1887 года и в присутствии самого генерал-губернатора Москвы Владимира Долгорукова открылась. Внутри было две комнаты: первая, выходящая окнами на улицу, предназначалась для музея, вторая - для проживания солдат-инвалидов. Историческую реликвию содержали за счет средств общества хоругвеносцев и частных пожертвований. Один из первых взносов, причем внушительный, в размере 3000 руб. (для сравнения: рабочий тогда получал 12-20 руб. в месяц) поступил в 1888 году от потомков Кутузова. А в 1894 году правнук Кутузова Павел преподнес в дар музею походную коляску прадеда, для которой построили специальное кирпичное помещение.

Не буду перечислять бед музея в революцию, гражданскую войну и последующие периоды. Музей закрывали, потом вновь открывали, как, помните, и музей Ахматовой, пока наконец в 1958 году рядом не установили бюст Кутузова работы Николая Томского, а в 1964-м не начал неподалеку работу Музей-панорама "Бородинская битва", в структуру которого и вошла "изба военного совета". Но так, начав свою историю с небольшого частного собрания, этот памятник стал центром притяжения, вокруг которого сконцентрировались прекрасные творения живописи, скульптуры, архитектуры и в результате сложился историко-мемориальный комплекс, посвященный славе русского оружия.

P.S. Что может один человек? Да ничего, если нет любви и самоотверженности.

Сегодня в России свыше 500 народных музеев в 85 регионах страны. И все они, уж поверьте, начинались с усилий какого-нибудь одного человека, принадлежащего к незримой, но существующей, по выражению Цветаевой, "Божественной расе". Вот как простой крестьянин Михаил Фролов, или учительница Валентина Биличенко. Той, немногочисленной расы, которая, в отличие от прочих людей, "всегда слышит горнюю музыку". Музыку литавр военных побед, или тайных струн высокой поэзии.

Удивительно ведь, но это те, кто раньше других смогли понять и сберечь частицы великой истории страны. А вот запомнит ли их подвижнический труд история - вопрос.