Николай I подавил восстание декабристов и запомнился потомкам как "рыцарь самодержавия"

Императорский титул. Божиею поспешествующею милостию, Мы Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса-Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северные страны Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинския и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский, и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.

Рождение третьего внука Екатерины Великой

Екатерина Великая застала рождение своего третьего внука Николая и была поражена его значительным для младенца ростом, громким голосом и непомерным для грудничка аппетитом. Все приметы указывали, что на свет появился настоящий богатырь. Фрейлина Анна Федоровна Тютчева, дочь великого поэта, мастерски запечатлела внешний облик императора: "Никто лучше, как он не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд - все, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, все дышало в нем земным божеством, всемогущим повелителем, все отражало его незыблемое убеждение в своем призвании".

"Рыцарь самодержавия"

Николаю I не повезло в нашей исторической памяти. Интеллигенция его недолюбливала. Она со злорадным удовольствием цитировала запись о царе в пушкинском дневнике: "В нём много от прапорщика и немного от Петра Великого", уничижительно именовала Николаем Палкиным и без всяких на то оснований считала главным виновником смерти Пушкина.

Марина Ивановна Цветаева испытывала к Николаю I лютую и мстительную ненависть. В одном из стихотворений она назвала императора "певцоубийцей", а в черновой тетради сделала датированная запись, развивающая мифическую истину о "певцоубийце": "Единственный памятник, который следовало бы сбить, - это памятник Николая I, убийцы Пушкина. Или, щадя работу Клодта, надпись: "Памятник, воздвигнутый самодержавием убийце Пушкина". 27 июля 1931 г.". Эта цветаевская запись, впервые опубликованная в конце 1965 года, уже на излете "оттепели", способствовала укоренению в сознании советской интеллигенции мифологизированного представления о Николае I. Даже очень образованные люди были убеждены в личной причастности царя к смерти поэта. И мало кто задумывался над тем, каким именно человеком был государь Николай Павлович, которого современники называли "рыцарем самодержавия".

Трудился сам и заставлял трудиться своих подчиненных

В Государственном архиве Российской Федерации хранятся четыре записные книжки великого князя Николая Павловича - будущего российского императора Николая I. В наши дни их назвали бы карманными ежедневниками. Каждая страница книжки содержит обозначение двух дней месяца с указанием церковных праздников, святых и царских дней. В конце каждой книжки помещены "Показания чинов" Главного штаба, Свиты Его Императорского Величества, министерств, ди-пломатического корпуса, расписание времени почтовых доставок в Санкт-Петербург. Словом, сам факт наличия у Николая Павловича подобных деловых аксессуаров способен многое объяснить в его характере: это тот самый ключик, с помощью которого можно открыть дверь в его внутренний мир и понять логику его поступков.

Василий Осипович Ключевский выразительно описал закулисную сторону каждодневных рутинных служебных занятий третьего брата императора Александра I до того момента, как Николай Павлович сам взошел на престол:

"…Великий князь каждое утро проводил по нескольку часов в дворцовых передних, теряясь в толпе ждавших аудиенции или доклада. При нем, как при третьем брате, не стеснялись; великий князь мог наблюдать людей в том виде, как они держались в передней, т. е. в удобнейшем для их наблюдения виде. Он здесь узнал отношения, лица, интриги и порядки, так как в той сфере, где он вращался, интриги были синонимом порядка. Эти мелкие познания очень понадобились ему на престоле; он вступил на престол с очень скромным запасом политических идей, которых так много принес сюда его старший брат. Вот почему он мог заглянуть на существующий порядок с другой стороны, с какой редко удается взглянуть на него монарху. Александр смотрел на Россию сверху, со своей философской политической высоты, а, как мы знаем, на известной высоте реальные очертания или неправильности жизни исчезают. Николай имел возможность взглянуть на существующее снизу, оттуда, откуда смотрят на сложный механизм рабочие, не руководствуясь идеями, не строя планов".

Записи за прошедший день Николай Павлович делал утром следующего дня, в "телеграфной" манере кратко перечисляя лица и события ушедшего дня, внося упорядоченность в бурный поток быстротекущей жизни, подвергая хаос систематизации. Чтение записных книжек убеждает, что и в молодые годы их владелец, трактовавший праздность как мать всех пороков, сам никогда не был праздным: невзирая на свой великокняжеский сан, постоянно и неустанно трудился. Трудился сам и заставлял трудиться своих подчинённых. Далеко не всем это нравилось. Таковы причины воз-никновения некоторых связанных с Николаем "историй", сильно вредивших репутации великого князя в гвардии. Николай Павлович в течение нескольких лет командовал гвардейской бригадой, состоявшей из полков Измайловского и Егерского, и за несколько месяцев до кончины Александра I стал начальником гвардейской дивизии. Великий князь никогда не плыл по течению, а боролся с ним, стремясь искоренить тлетворные веяния "духа времени". Он немилосердно изгонял офицеров, склонных вести пустопорожние либеральные разговоры и не желавших добросовестно исполнять свой служебный долг. "Господа офицеры, займитесь службой, а не философией. Я философов терпеть не могу! Я всех философов в чахотку вгоню!"

Лев Толстой о Николае I

Известно, что граф Лев Николаевич Толстой очень не любил Николая Павловича. "Что велико перед людьми, то мерзость перед Богом. И едва ли была в то время какая-либо более отвратительная мерзость перед Богом, нежели Николай I, столь превозносимый людьми своего времени. Вся жизнь Николая была сплошная ложь и преступление". Нелицеприятное и вдумчивое чтение записных книжек великого князя заставляет усомниться в справедливости этой характеристики.

Исключительно внимательный человек

Николай Павлович был исключительно внимательным человеком. От его цепкого взгляда не ускользнула та разительная перемена, которая произошла с хорошо умеющим владеть собой императором Александром I (в записных книжках он всякий раз именуется Ангелом), когда государь узнал о смертельной болезни своей побочной дочки Софьи Нарышкиной. Запись от 17/29 июня 1824 года: Ангел "очень грустен, Софья очень плоха, решительно чахотка". Девушка умирает на следующий день. Печальная весть приходит к царю в тот момент, когда он руководит манёврами. "Ангел, очень подавленный, общее линейное учение, идёт хорошо, во время учения узнал от Дибича (генерал-адъютант, начальник Главного штаба Его Императорского Величества. - С. Э.), что Софья Нарышкина умерла утром в 3 часа, Ангел это знает и всё же нашёл силы выйти, поддержи его Бог, всё идёт хорошо, он весьма доволен, уходит, и велит всех благодарить…".

Умение "властвовать собой"

И Александр I, и Николай I умели "властвовать собой". По сложившейся традиции имя Николая Павловича неразрывно связано с именами декабристов, которых сам император иронически называл "моими друзьями по четырнадцатому". К роковому для себя и всей России дню 14 декабря 1825 года Николай Павлович пришёл вполне сформировавшимся человеком, умевшим не только владеть своими чувствами, но и адекватно действовать в экзистенциальной жизненной ситуации. Ни у полковника князя Сергея Петровича Трубецкого, ни у отставного подпоручика Кондратия Фёдоровича Рылеева, ни у их юных и неопытных подельников в обер-офицерских чинах, страстно алкавших вольности, не было шансов переиграть Николая в этот день…

• - Ещё волнуются живые голоса
• О сладкой вольности гражданства!
• Но жертвы не хотят слепые небеса:
• Вернее труд и постоянство.

Став императором, Николай Павлович весьма здраво взглянул снизу на многие важные жизненные проблемы, волнующие простых россиян, и с непрестанным трудом и завидным постоянством принялся за их решение.

Денежная реформа

В годы правления императора Николая I была проведена серьезная денежная реформа. Эту реформу, успешно осуществленную в 1839-1843 годах, по традиции связывают с именем министра финансов графа Егора Францевича Канкрина. К моменту проведения реформы в Российской империи параллельно обращались золото, серебро, медь и сильно обесцененные ассигнации. Даже образованные люди с трудом ориентировались в этом избыточном многообразии. Трудно было выработать оптимальную стратегию потребительского поведения и избежать финансовые потери при обмене одного вида денег на другой. Полноценными деньгами были только золото и серебро. Со-стоятельный русский путешественник, отправляясь за границу, брал с собой звонкую монету: лишь золото и серебро можно было свободно конвертировать в национальную валюту тех стран, куда он уезжал. Внутри же страны полновесные золотые и серебряные монеты функционировали мало, население предпочитало их припрятывать. Ассигнации постоянно падали в цене. За один серебряный рубль, так называемый целковый, давали примерно четыре ассигнационных рубля. Вот почему в стране было трудно выработать устойчивый масштаб цен. Цены на товары постоянно скачкообразно менялись, что вызывало раздражение и недовольство населения. На бирже целковый стоил 3 рубля 50 копеек, а при уплате налогов - 3 рубля 60 копеек ассигнациями или медью. И эта разница для людей малоимущих была очень существенной. Падение ассигнаций в цене привело к тому, что даже полновесную медную монету крестьяне и мещане, живущие за счет натурального хозяйства, предпочитали выводить из обращения и оставлять у себя в руках. Обмен ассигнаций на медь был ограничен: в одни руки не более 5 рублей.

Однако правительство ухитрялось постоянно поддерживать спрос населения на бумажные деньги: все платежи в казну осуществлялись только ассигнациями, именно это обстоятельство и спасало российскую денежную систему от окончательного обвала. Историки считают, что к началу проведения реформы ассигнации были всего лишь рудиментом настоящих денег. Их использовали только для уплаты налогов. В 1839 году в стране обращалось 590 миллионов бумажных рублей, а налогов в этот год надо было заплатить в казну 509 миллионов. Российская империя нуждалась в бумажных деньгах, которые имели золотое и серебряное обеспечение и при необходимости свободно бы обменивались на полновесную монету из драгоценных металлов. Такими деньгами стали новые государственные кредитные билеты. В результате проведенной реформы обесцененные ассигнации, реальная стоимость которых была в 3,5 - 4 раза меньше номинальной, были обменены на кредитные билеты. За 3 рубля 50 копеек старыми ассигнациями давали 1 новый кредитный рубль. Этот кредитный рубль соответствовал одному целковому и сво-бодно на него обменивался. Российская империя получила денежную систему, в основу которой было положено серебро. Однако за новым кредитным рублем было закреплено не только серебряное, но и золотое содержание: за 103 кредитных рубля можно было свободно получить 100 рублей золотом, то есть десять империалов 10-рублевого достоинства или двадцать полуимпериалов 5-рублевого достоинства.

"Семейный" рубль

Император Николай I отрицательно относился к тому, чтобы его августейший профиль украшал монеты из драгоценных металлов. Государя коробило мысль о том, что монета с его изображением будет обращаться в руках простолюдинов. Вот почему на лицевой стороне золотых и серебряных монет его царствования чеканился государственный герб. Однако в 1835 году граф Канкрин уговорил императора выпустить памятную серебряную монету в 1 ½ рубля или 10 польских злотых. На лицевой стороне монеты был профиль императора, на обороте - профили его жены и детей. Монета дарилась императором ближайшим сановникам, приглашенным на празднование десятилетия его царствования, и в обращение не поступила. Этот "семейный" рубль обещал стать очень редкой монетой. Но предприимчивые работники Монетного двора наладили производство популярной монеты и в течение целого года продавали ее всем желающим в качестве сувенира. Узнав об этом, Николай I распорядился прекратить чеканку "семейного" рубля.

Герострат от Истории

Труд и постоянство - кредо всей жизни Николая Павловича. Взойдя на престол и увидев, что многие современные проблемы уходят своими корнями в прошлое государства Российского, он обратил самое пристальное внимание на сохранившиеся исторические документы и материалы.

Герострат от Истории - именно такую репутацию обрел Николай I в Доме Романовых. Благодаря многолетним и регулярным стараниям императора историческая наука безвозвратно лишилась ряда первоклассных эпистолярных и мемуарных документов, связанных с именами Екатерины II, Павла I, Александра I. Без этих утраченных источников исследователи уже никогда не смогут получить ответы на многие вопросы, волновавшие современников и не потерявших свою актуальность в наше время. "Систематический истребитель многих бесценных рукописей и бумаг", - охарактеризовал своего венценосного деда известный историк великий князь Николай Михайлович (1859-1919).

С одной стороны, позорная слава Герострата по праву принадлежала Николаю I. Когда царю доложили, что после смерти его старшего брата цесаревича Константина Павловича в его дворцах в Стрельне и Варшаве обнаружена личная переписка цесаревича с сестрой Екатериной Павловной, Николай повелел: "Сжечь, не раскрывая". Целые тюки писем и бумаг цесаревича, доставленные из Варшавы в Петербург, были сожжены. По высочайшему повелению уничтожались все "неуместные" для Дома Романовых документы. Николай зорко следил не только за документами, остававшимися после смерти августейших родственников.

Государственные деятели Николаевской эпохи жили с четким пониманием того, что после смерти владельца его деловые и личные бумаги будут незамедлительно опечатаны и подвергнуты "посмертному обыску". Именно этим обстоятельством следует объяснить, что сановники времен Николая Павловича не оставили после себя мемуаров. Историк Иван Егорович Забелин, сетуя в 1866 году на небольшое количество сохранившихся мемуаров, замечает: "Возможно ли было писать кому-либо, когда в его дом всегда мог ворваться царь, а о ком же писать было, как не об царе, общем деле. При Николае разве возможно было писать записки?" Следовательно, у историков есть веское основание для обоснованного профессионального недовольства действиями царя и строгого порицания его за эти действия.

Благоговение перед памятью Петра Великого

С другой стороны, монарх проявлял живейший интерес к истории государства Российского и многое сделал для того, чтобы привести в порядок и спасти от исчезновения бесценные рукописные свидетельства былого. Николай Павлович благоговел перед памятью Петра Великого. Известная мемуаристка Александра Осиповна Смирнова-Россет свидетельствует: "Государь знал все 20-ть томов Голикова наизусть и питал чувство некоторого обожания к Петру. Образ Петра, с которым он никогда не расставался, был с ним под Полтавой, этот образ был в серебряном окладе, всегда в комнате императора до его смерти. Глядя на него, он отдал Богу душу, которая и на земле всегда всецело принадлежала своему Творцу". (Историк Иван Иванович Голиков (1735-1801) выпустил в свет "Деяния Петра Великого, мудрого Преобразователя России" в 12 томах и "Дополнения к деяниям Петра Великого" в 18 томах. Пушкин имел это капитальное издание в своей библиотеке и пользовался им при работе над "Историей Петра".)

Сближение Николая I с Пушкиным

Именно любовь царя к Петру Великому способствовала сближению Николая I с Пушкиным. "Государь сказал Пушкину: "Мне бы хотелось, чтобы король Нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме". - Пушкин ответил: "Государь, в таком случае я попрошу Ваше Величество назначить меня в дворники". Государь рассмеялся и сказал: "Я согласен, а покамест назначаю тебя его историком и даю позволение работать в тайных архивах". Так изменилась судьба поэта. Летом 1831 года Пушкина пожаловали чином титулярного советника, вновь зачислили на государственную службу с изрядным жалованьем 5000 рублей ассигнациями в год (профессор университета получал всего лишь 1000 рублей в год, а жалованье городничего составляло от 300 до 450 рублей) и разрешили заниматься в архивах, собирая материалы для истории Петра Великого.

Хорошо осведомленный современник барон Модест Андреевич Корф характеризовал императора как человека, "чрезвычайно любившего всякую старину, в особенности касавшуюся его семейства". Документов, спасенных Николаем от гибели, было гораздо больше, чем документов, по его воле уничтоженных. Историки не должны об этом забывать. В одной руке у богини правосудия Фемиды мы видим весы - древний символ меры и справедливости, но другой рукой богиня держит рог изобилия - символ воздаяния или не воздаяния представшему перед её судом. Поэтому не будем торопиться с обвинительным приговором, осуждающим Николая I.

Пушкин-историк, по воле царя допущенный к работе в государственных архивах, осмыслил последнее обстоятельство глубже и раньше всех своих современников. В рукописном предисловии к "Истории Пугачевского бунта" Пушкин отметил заслуги императора перед российской исторической наукой. Николай приказал вынести из подвалов и привести в порядок архив Сената - и "по манию царя" недавние государственные тайны превратились в исторические материалы. "Новейшая наша история спасена Николаем I". Проявив завидную личную скромность, монарх зачеркнул эту фразу. В печатном тексте пушкинской книги она отсутствует.

Известный польский публицист, политик и историк Станислав Цат-Мацкевич (1896-1966) весьма оригинально и чрезвычайно красочно живописал противоречивый характер отношений между царем и поэтом, сумев разглядеть их сокровенную суть, скрытую от предвзятых взоров современников. "Николай I имел авторитет, твёрдую руку, был огромного роста, был прекрасен как Аполлон, но его нельзя обвинять в глубине мысли. Он взирал на мир как капрал, а не как интеллектуал. Но, впрочем, у него было несомненное влечение к Пушкину, основанное на непонятных для нас предпосылках. У Пушкина опять же, несмотря на всю его революционность и оппозиционность, было некое влечение к императору. Эти два человека взаимно влияли друг на друга, поскольку были вылеплены из совершенно иной глины. Николай I - это какой-то архинемецкий порядок, очарование муштрой, мышление под муштрой. Пушкин - это безумная скачка верхом, часто безумные мыслительные зигзаги".

Следует пояснить те "непонятные" для польского историка предпосылки, на которых, действительно, базировалось влечение Николая к Пушкину, помимо их обоюдного интереса к Петровской эпохе и личности царя-реформатора. По воле государя освобожденный из ссылки поэт составил записку о недостатках частного и общественного воспитания, четко сформулировав мысль, как надлежит преподавать историю юношеству.

"История в первые годы учения должна быть голым хронологическим рассказом происшествий, безо всяких нравственных или политических рассуждений. К чему давать младенствующим умам направление одностороннее, всегда непрочное? Но в окончательном курсе преподавание истории (особенно новейшей) должно будет совершенно измениться. Можно будет с хладнокровием показать разницу духа народов, источника нужд и требований государственных; не хитрить; не искажать республиканских рассуждений…

Вообще не должно, чтоб республиканские идеи изумили воспитанников при вступлении в свет и имели для них прелесть новизны".

Записка датирована 15 ноября 1826 года. Пушкинская мысль о начальном преподавании истории оказалась созвучна рассуждениям цесаревича Константина Павловича, который в том же 1826 году, но несколькими месяцами ранее, во время коронации брата Николая в Москве, размышлял с ним о том, как следует писать историю. "По моему мнению, в истории надобно помещать одни числа, годы и происшествия без дальних об них рассуждений". Государь не мог не обратить внимание на полное созвучие мыслей старшего брата и первого поэта России. И сделал всё от него зависящее, чтобы некоторые печальные факты из истории Дома Романовых не стали неожиданностью для его собственных детей.

Раскрытие семейных тайн наследникам

Он не стал с ними хитрить, но с завидным хладнокровием сам рассказал сначала наследнику Александру Николаевичу, а затем и другим детям о том, как погиб его дед Павел I. Тщательно оберегая "семейные тайны" династии и решительно пресекая малейшую попытку публичного об-суждения своих семейных дел, Николай I не считал возможным скрывать от наследника факт убийства Павла заговорщиками 11 марта 1801 года. Самому Николаю Павловичу в момент убийства не было и пяти полных лет, и он спросил свою мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну: "Почему папа не просыпается?"

Царь, "засекречивая былое" для публики, не захотел вводить в заблуждение собственного наследника, которому со временем предстояло взойти на престол. Именно при Николае Павловиче восторжествовали две противоречившие друг другу тенденции: политический прагматизм применительно к собственной семье и политика двойных стандартов, предназначенная для общества.

Абсолютный монарх в большом и в малом

Практика "засекречивания былого" началась не при Николае, хотя именно он ее окончательно оформил и довел до предела. Император возложил на себя роль верховного арбитра, с высоты трона, не только дававшего исторические уроки обществу (постепенно психологически подготавливая дворянство к предстоящей в будущем отмене крепостного права), но и лично определявшего, что оно может знать о прошлом, а что нет. Николай I, которого часто именуют "рыцарем самодержавия", был абсолютным монархом в большом и малом. Он лично очерчивал "фигуры умолчания", сознательно дозируя доступную для образованного общества информацию о недавнем прошлом государства Российского, особенно когда шла речь о дворцовых переворотах или интимных тайнах Дома Романовых. Напротив заголовка документов из архива светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического Николай наложил резолюцию: "Разобрать, что важно - отобрать, прочее можно и уничтожить". Одни "неуместные" документы уничтожались, другие - надежно прятались в недрах архивов. Но в то же самое время царь полагал, что и он сам, и его наследник Александр Николаевич не должны закрывать глаза на "семейные тайны" династии: "Нам должно знать наши фамильные дела в истинном их виде". По официальной версии, убитый заговорщиками Петр III скончался от "геморроидальных колик", а погибший в результате дворцового переворота Павел I умер от "апоплексического удара".

После одной из панихид по отцу, 11 марта 1833 года, у Николая состоялся серьёзный разговор со старшим сыном Александром. Наследник, которому через месяц должно было исполниться 15 лет, отметил в дневнике: "Обедал один с моими бесценными родителями и тут Папа мне рассказал, как императрица Екатерина заставила Петра III низложиться, как он был убит Орловыми в Ропше, как она взошла на престол, обходилась с Павлом и, наконец, о вступлении на престол Павла I и его умерщвлении, и не велел мне никому о сем говорить".

Руководствуясь пушкинскими идеями, изложенными в записке "О народном воспитании", Николай I сделал всё от него зависящее, чтобы "семейные тайны" Дома Романовых неожиданно не "изумили" наследника и не имели для него и его братьев "прелесть новизны". И царю это удалось.

Николай I, "засекречивая былое" для российской публики, параллельно решал очень важную внешнеполитическую задачу. Император правил тридцать лет - и все эти годы шла непрерывная информационная война государства Российского с Западом, который, по очень точному определению Федора Ивановича Тютчева, взирал на Россию "сквозь призму ненависти, помноженной на невежество". Николай Павлович прекрасно понимал, что, если потаенные стороны нескольких царствований станут достоянием заграничных публицистов, Запад резонно сформулирует вопрос о легитимности династии Романовых: "Где патенты этой Империи на благородство?". И любые попытки умилостивить Запад окажутся тщетными.

Известный историк, литератор и собиратель рукописей Михаил Петрович Погодин, повинуясь долгу верноподданного, поднес монарху исключительно важный династический документ, в котором шла речь об интимной жизни Екатерины II. Погодин, отлично осознавая не только политическую, но и материальную ценность документа, рассчитывал на хорошее вознаграждение, о чем откровенно написал в дневнике: "Награду! Да если б предложить такой документ Луи Филиппу, Людовику Бонапарту или лорду Пальмерстону, то они не пожалели бы миллион". Николай I, быстро просчитав негативные последствия появления этого документа на Западе, пожаловал Погодину 4 тысячи рублей.

"Что скажет Запад?" - этот сакраментальный вопрос постоянно вставал перед императором, предпринимавшим меры по "засекречиванию былого". Впрочем, с Западом царь не церемонился. Любая попытка полоскать грязное белье династии Романовых незамедлительно и жестко пресекалась Николаем Павловичем.

В Париже решили поставить пьесу "Екатерина II и ее фавориты", в которой российская императрица была представлена "в самом черном виде". Император сделал резкий демарш - и все экземпляры пьесы были конфискованы, а постановка запрещена. А когда на парижских театральных подмостках собирались сыграть пьесу "Император Павел", узнавший об этом намерении Николай I якобы направил во Францию письмо, в котором заявил, что "если не конфискуют этой пьесы и не запретят ее представление на сцене", то он "пришлет миллион зрителей, которые ее освищут". Миллион зрителей в солдатских шинелях - это был сильный аргумент в информационной войне. Французское правительство не захотело испытывать судьбу - и выполнило пожелание императора и самодержца Всероссийского.

Николай Павлович в качестве Герострата от истории не может надеяться на ее оправдательный приговор, но у него есть веское основание уповать на снисхождение потомства. А потому воспользуемся чеканной пушкинской формулировкой:

• К устам подъяв признательную чашу,
• Не помня зла, за благо воздадим.